Портрет

Майкл Чимино. После поражения


Майкл Чимино

Историк Мельников из «Доживем до понедельника» учил, что «от большинства людей остается только тире между двумя датами». Среднестатистическая память о Майкле Чимино в интерпретации новостной ленты ограничилась двумя фильмами: однозначной по общему мнению удачей «Охотник на оленей» (тут есть подтверждение в виде «оскаров») и такой же однозначной по общему мнению неудачей «Врата рая» (тут есть подтверждение в виде кассовых сборов и критической отповеди в момент выхода картины). Позднее «Врата рая» назначили в могильщики авторского кино «нового Голливуда», так что катастрофа фильма приобрела поистине мифический масштаб.

Что осталось от Чимино, художника, сценариста, режиссера, автора не меньшего калибра, чем Коппола, или Скорсезе, или Олтман, или Эшби? Привкус поражения на губах. Пепел яркого пожара, осевший на головах его героев ранней сединой (как у капитана Стэнли из «Года дракона»). То, что предстоит узнать каждому, кто хоть как-то собирается жить. О поражении он снимал всю жизнь, и в итоге топкий блюз поглотил автора, сделав своим героем.

Юный Чимино учился живописи, которая сформировала его визуальный вкус, свою кинокарьеру начинал в рекламе как раз в тот момент, когда на Мэдисон-авеню заправлялся с самого утра бурбоном Дон Дрейпер. Он ставил ролики. Реклама научила Чимино формальной точности и стилистической раскрепощенности. Цветастый сексистский мюзикл в честь авиакомпании United убеждал в том, что его режиссер понимал в танцах не меньше Боба Фосса, а черно-белая «нововолновая», как бы небрежная фантазия о Диснейленде обогнала на пару лет «Лица» Кассаветиса.

Он мог всё. Полнометражный дебют на компании Malpaso (ему доверился Клинт Иствуд) снят уверенной рукой мастера. Если спросите, как нужно начинать кино, я посоветую посмотреть именно этот фильм — «Громилу и скорохода» («Громобой и быстроножка», если угодно). Это полный отрыв. Американский миф в двух-трех кадрах. Широкое жаркое поле, голубое небо, вдалеке белеет церковь, в ней Клинт Иствуд проповедует о льве и агнце. Открывается дверь. Очередь из маузера распугивает прихожан. Человек в черном ныряет сначала за кафедру, потом в дверь, а после — в золотое море пшеницы, по которому несется бешеная машина с другим американским отверженным (одна из первых ролей Джеффа Бриджеса). Несколько минут абсолютного восторга, точных монтажных склеек, которые осязаемо предъявляют пространство и героев. Это и есть Майкл Чимино. Творец и пленник американы, переживший момент триумфальной молодости и понявший, что жизнь начинается где-то потом, после поражения.

Для кого-то Чимино остался режиссером одного фильма. Понятное заблуждение, носителей которого стоить пожалеть, но можно понять. Симфоническая сложность кадра, предельная хореография камеры и мизансцены, бескомпромиссный монтаж, в котором длинное остается длинным, а необязательное уживается с неизбежным, — все это трудно воспринимать именно в наше время маленьких экранов, пережатых картинок, скорбной кнопки ускоренного проигрывания и пауз на пролистывание ленты «фейсбука». Нам не хватает времени, которое он не стеснялся тратить. Смотреть «Врата рая» на большом экране — физиологическое наслаждение: темпом, деталями второго плана, глубиной характеров, чрезмерной силой реализации. В Венеции 2013 года после показа восстановленных «Врат» режиссер с радостью говорил о том, как важно было при новой цифровой обработке выкрутить пожухшие цвета. Зеленый на экране полыхал. Кровь мазала белую простыню. Считается, что он потратил на съемки этого титанического «провала» год. Как? Всего лишь один год?

В «новом Голливуде» было много непомерных, блестящих авторов, но ни один из них не обладал его умением вырывать из жизни как победы, так и поражения. И продолжать жить после. Теперь он умер.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: