Дабл-фичер восприятия — «Чернобыль» как диалог
Продолжаем разговор о «Чернобыле», точнее о том, как его восприняли в России. Как смотреть и что видеть? Верить или не верить? Читайте в статье Никиты Смирнова.
СЕАНС – 73. «F**K»
В августе я смотрел телевизор в фойе сахалинской гостиницы и ликовал. Был День шахтера, и по каналу «Россия» президент Путин из своего кабинета поздравлял землекопов, обещая, что жизнь скоро станет лучше. А монтаж вероломно сталкивал торжественную атмосферу кремлевских стен со съемками на местах. С экрана на меня смотрели безмолвные чумазые работяги. Радовался я, потому что выглядели эти шахтеры точь-в-точь как в третьей серии «Чернобыля» на HBO.
О том, как именно должны выглядеть шахтеры, начали спорить 22 мая, когда вышел третий эпизод сериала. В ней советский министр энергетики приезжал к тульским горнякам — чтобы подписать их на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Человек в костюме от «Москвошвея» выступал с типично советской мотивационной речью. Она, разумеется, не сработала, ведь перед ним стояли фантастические твари: почти нагие, с ног до головы измазанные углем, и речь терялась в ропоте. В сказках так приходят за помощью к троллям (мультфильм «Холодное сердце»), но «Чернобыль», если и был сказкой, то с приставкой «анти».
Страна, не знавшая жанра рекапов, уже давала фору любому гиковскому сайту.
К тому времени сериал, вышедший 6 мая, уже стал главной темой русской жизни и поделил общество на два лагеря; общим было только ожидание следующей серии. Все «за» и «против» лишь обнаруживали непреодолимые разногласия, возникшие не здесь и не сейчас. И шахтеры стали еще одним поводом для раздора. «Сглазили», — написал в фейсбуке Юрий Сапрыкин, поклонник «Чернобыля», увидевший в этом эпизоде, кажется, первую неправду сериала. В комментариях началось: видел я таких шахтеров; нет, неправда уже не первая; слушайте, дались вам эти спецовки; вот все у них так.
Провластные СМИ, к тому времени уже превратившие «Чернобыль» в предмет регулярных разоблачений, принялись вытаскивать на свет выживших шахтеров-ликвидаторов: скажите, вы ведь не были голыми, как дикари? И говорить вроде умеете. В этих контрвыпадах, впрочем, ощущалась не столько оскорбленность, сколько редакторская хватка — сериал генерировал трафик. «Яндекс» сообщает, что за май-июнь (время показа сериала) число запросов «чернобыль» выросло в разы, и за два месяца это слово набрали больше, чем за весь прошлый год. На протяжении пяти серий «Чернобыль» «проверяли» по любому поводу и всеми способами: показывали ликвидаторам, искали «очевидцев», спрашивали у завсегдатаев останкинских декораций, по новой критиковали Светлану Алексиевич, чья нон-фикш проза вдохновила сериал. Страна, не знавшая жанра рекапов, уже давала фору любому гиковскому сайту. Блогер Гоблин, например, вместе с историками раз в неделю записывал эпизоды, которые шли дольше самих серий, а еще называл сериал «антисоветским, а значит — русофобским», обвиняя Запад в промывке мозгов.
«Чернобыль», более точный в хронологии и указании имен, чем любой игровой российский фильм об этой аварии, уже по факту рождения был приговорен.
«Чернобыль» при этом был в первую очередь продуктом для западного зрителя. На сайте IMDb он быстро занял четвертое место в табели о лучших телешоу всех времен и народов — выше, чем «Во все тяжкие» и «Прослушка». Он получил десяток «Эмми», в том числе за лучший мини-сериал, режиссуру и сценарий. Сам Чернобыль и его действующие лица стали персонажами англоязычных мемов: как иначе, если триггер катастрофы в сериале — Анатолий Дятлов, однофамилец героя другой советской загадки, тоже успешно экспортированной на Запад. Им бы этих Дятловых взять и отменить, думал западный зритель.
Но отечество обижалось не на то, что очередной Дятлов стал мемом; до сериала Крейга Мэйзина о нем вообще мало кто здесь помнил. Против выступали те, кто настаивает на суверенности в самоописании: летописец должен быть своим; сами разберемся; другим не понять. Страна, в столице которой до сих пор с проспекта Ленина выходишь на улицу Крупской, никак не может выпустить из рук позднесоветское наследие, вроде бы столь ненавистное, а все же свое.
Поэтому «Чернобыль», более точный в хронологии и указании имен, чем любой игровой российский фильм об этой аварии, уже по факту рождения был приговорен. Не помогло Крейгу Мэйзину и то, что материалов его исследования хватило не только на сериал, но еще и на отдельный подкаст с его участием. Не помогло, что его Горбачев был гораздо ближе русскому народному, чем западному: человек, в руках которого разваливается страна, он не может дать прямой ответ ни на один неудобный вопрос. Не помогло, что КГБ пугало куда меньше, чем можно было ожидать от западного сериала. Что чиновник Щербина дружил с ученым Легасовым и называл его «Валера». Все это не имело значения.
Главная заслуга сериала перед российским обществом — это возвращение интереса к аварии 1986-го.
В мае 1987 года с разрешения Горбачева по Центральному телевидению СССР после программы «Время» показали «На следующий день» Николаса Мейера, знаменитый американский телефильм о вероятном сценарии ядерной войны между США и СССР, а потом — «Письма мертвого человека» Константина Лопушанского, в котором все страшное уже случилось.
Разум реактора — система распада в «Чернобыле»
Представьте подобный дабл-фичер в 2019 году. Даже если «Чернобылю» подобрать пару, то вообразить такое в эфире — невозможно. НТВ как раз сделал свой «Чернобыль», где агент КГБ противостоит диверсанту из ЦРУ. В это же время готовился финал «Чернобыля. Зоны отчуждения», фантастического сериала о «попаданцах», наотмашь бьющий по исторической памяти. Ни тот, ни другой не вызвал дискуссий в телеэфире. Эти уродцы все же были своими. Да и что бы произошло, поставь их в сетку сразу после «Чернобыля» HBO?
Вопрос репрезентации истории всегда подразумевает проблему дистанции. В какой момент она перестает быть полезной и начинает работать во вред, размывая фон, теряя очертания и упуская детали? Чей взгляд на советскую катастрофу априори объективнее: тех, кто здесь жил, или тех, кто смотрит на фактуру со стороны? «Чернобыль» столкнул два подхода, дал пищу для диалога. Главная заслуга сериала перед российским обществом — это возвращение интереса к аварии 1986-го. Не юбилейного, не парадного, а самого что ни на есть эпицентрального. Каждый раз, когда очередной канал назло американцам вытаскивал из забвения шахтера, ликвидатора или свидетеля аварии с посылом «анализируйте это», — зритель облучался волнами HBO.
Досматривая сюжет канала «Россия» о шахтерах, я понял, что он важен не тем, что верифицировал этих полуголых, вымазанных углем рабочих, в которых так трудно было поверить. Телевизионщики попались в простую визуальную ловушку: сопоставляя на монтаже два неправдоподобно далеких мира (кремлевский и шахтерский), они сформулировали основную тревогу американского «Чернобыля». Если завтра случится беда — можем ли мы быть уверены, что правительство снизойдет до своих чумазых и скажет правду?
