Мнения

Чекист

СЕАНС - 27/28 СЕАНС – 27/28

Сначала принимаешь всерьез: это наша кровавая история, наша боль и вечно живая опасность. Потом к трупам привыкаешь, страшное отступает, а  в работе кинокамеры проклевывается некая томительная нега — ее взгляд не может оторваться от зрелища обнаженных тел, она почти любуется тем, как стаскивают последние портки статисты, она испытывает явный кайф от зрелища человеческого унижения, иной раз так откровенно и самозабвенно, что понимаешь: ЧК тут лишь игра, повод посмотреть, как сильные, независимые люди корчатся в предсмертном ужасе, пачкают белье, теряют разум. Сладостность унижения становится предметом фильма почти помимо воли авторов, и уже ясно, что не общество, а кинокамера серьезно больна: те, кто стоит за нею, свершают акт садо-эксгибиционизма, полагая, что это правила искусства.

Валерий Кичин
Кунсткамера на экспорт // Литературная газета, № 48, 25 ноября 1992 г.


«Чекист». Реж. Александр Рогожкин. 1992

Герой фильма «Чекист» Александра Рогожкина на глазах зрителей лишает жизни такое количество людей, какое никакому серийному убийце и не снилось.

Это уже перестроечный маньеризм, воспаленное воображение потомков героев революции. Это переутомление от потока разоблачений и закрашиваний белых пятен истории. Осознание того, что раскопки фактов, так же как и попытки отлить их в жанровые формы, — уже ничего не объясняют и  объяснить не могут. И сама история противу логики все более напоминает расползающееся белое пятно. Рогожкин оставляет в качестве возможной мотивировку революционного фанатизма — но гораздо очевидней инфернальность душегуба, его психопатология.

Любовь Аркус
История вопроса // Сеанс, № 16, 1997 г.


Кто приводил в действие адскую машину мести? Кто были эти люди, о чем они думали и что чувствовали, когда убивали повседневно и буднично, бессчетно и бессмысленно? Палачам уже не различить лица своих жертв; они видят только затылки — мишени для коротких выстрелов. Камера установлена таким образом, что и зрители получают возможность всмотреться в тех, кто стреляет, и в того, кто отдает приказ стрелять. Психологический портрет революционного палача, во власти которого и убийцы, и жертвы, — в центре фильма.

В. Иванова
«Чекист» // Культура, 20 августа 1994 г.


Вопреки названию, это не монодрама, а скорее производственный фильм о том, как производят смерть, как достигают в этом кровавом деле совершенства и рекордов. А еще по методу «Чекист» (символично, что он был показан в программе «Особый взгляд») сравним с профессиональной порнографией: он словно бы снят вуайеристом, завороженным зрелищем насилия и смерти.

Андрей Плахов
Из жизни неоварваров // Искусство кино, № 9, 1992 г.


«Чекист». Реж. Александр Рогожкин. 1992

По моему глубокому убеждению, «Чекист» до сих пор может служить эталоном перестроечного безобразия на экране. Под видом исторической драмы толпы голых людей на экране полтора часа умирали в подвалах губернской «чрезвычайки». Причем режиссер не только не скрывал, но и навязывал зрителю откровенный эротизм происходящего. Подвал — слишком очевидная психоаналитическая метафора, чтобы толковать ее подробно, но сам факт того, что взбрыкнувшее подсознание избрало средой обитания расстрельный застенок, говорит о многом.

Сергей Добротворский
«И немедленно выпил…»// Искусство кино, № 12, 1995 г.


Я убеждена, что есть опыт, которого человеку иметь не нужно. Нормальному человеку противопоказано присутствовать в качестве наблюдателя во время расстрела, даже если он совершается на экране. И уж тем более совсем ни к чему привыкание к автоматизму убийства, когда лишение человека жизни становится обыденным актом, на равных с другими включенным в поток экранного времени, когда в пятый или шестой раз ты видишь, как людей заставляют раздеться, ставят к  стенке, стреляют им в затылок и за ноги поднимают трупы наверх, причем камера с холодным эстетизмом прозектора скользит по красиво-мускулистым мужским и нежно-совершенным женским телам… В какой-то момент у меня зародилось подозрение, что именно болезненное любопытство к  смерти, стремление смоделировать и показать запретное, удовлетворяя подсознательные некрофильские побуждения, прячется здесь за благими намерениями и благородным пафосом обличения жестокостей истории.

Наталья Сиривля
Поиски жанра // Искусство кино, № 1, 1993 г.


«Чекист». Реж. Александр Рогожкин. 1992

А. Рогожкин, воссоздавая в «Чекисте» жуткую картину бойни в подвалах ЧК в незабываемом восемнадцатом, не понимает, зачем он это делает. Как и его герой, председатель местной «тройки», наскоро подписывающей приговоры там, наверху, режиссер заворожен мизансценой расстрела, им же самим поставленной. Уровень аналитизма — нулевой, философии — никакой, а впечатление убойное. Конвейер смерти в подвалах провинциальной чека — вот вам сгусток русского иррационализма полюс невменяемости, срез коллективного подсознания, когда им завладевает «социально организованный инстинкт смерти» (формулировка Б. Парамонова).

Елена Стишова
Кто вы, мастера культуры? // Искусство кино, № 6, 1993 г.


«Чекист» стирает условную границу, отделяющую жертв от палачей. Палачи больны тем же традиционным российским недугом, и им сочувствуешь не меньше, чем жертвам. Каждую жертву рехнувшихся провинциальных чекистов все-таки ожидает спасение — казнь. Палачам же закрыт даже этот вариант побега. Приговоренный единожды проходит маршрут от следственного подвала через кабинет «тройки» в подвал расстрельный. Чекисты повторяют его по десять раз на дню. Критики упрекали Рогожкина в том, что череда «жертв» проносится на экране так быстро, что зрители не успевают не то что испытать сочувствие к ним, но даже запомнить лица и расслышать имена. Но мне кажется, что цель перед автором стояла диаметрально противоположная — зрителям предписывалась самоидентификация именно с «палачами».

Михаил Трофименков
Поэт клаустрофобии Александр Рогожкин // Сеанс, № 12, 1996 г.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: