Книги в городе
Легендарный руководитель проекта «Фаланстер» рассказывает, как книги живут в городах и говорят с людьми.
СЕАНС – 63
Я расскажу о книгах в городе, но не о
непосредственном бытовании книг в городе, а о том, что с книгами связано. Какое место книги занимают в нашем сознании и почему нужно ввести такое понятие, как «книжный мир»? Книга возможна только при наличии огромного количества социальных связей и огромного количества странных взаимодействий. Мы все понимаем, что сам по себе объект «книга» мало что значит. Книга — это ваше взаимодействие с текстом, с оформлением, с автором. Это диалог.
Чтение как расшифровка знаков
Что такое наша цивилизация? Наша цивилизация — это плод эпохи Просвещения.
Просвещение и началось с доступности чтения, иерархичности знания: человек мог взять книгу, прочесть ее, получить какие-то знания, не обращаясь к учителю, не обращаясь за разрешением, не идя в монастырь и не проходя долгий путь послушника…
Прощание с книгой
Почему книга стала важнейшим инструментом эпохи Просвещения? Во-первых, потому, что книга позволяла вне иерархии передавать знания, во-вторых, потому, что книга позволяла самостоятельно обучаться и самостоятельно производить некоторую работу. Чтение само по себе — это, наверное, единственный инструмент, который выращивает критическое сознание.
Чтение — это институт памяти, книга — это способ хранения информации. Это очень важно, потому что память — это не история, это не субъективные воспоминания. Институт памяти шире и важнее, и нам его во многом не хватает. Возможен ли город без его описания? Наверное, возможен: были великие города, которые мы знаем по археологическим раскопкам. Но разве археология не способ чтения тех руин, которые нам остаются? У меня есть очень смелое, хамское, абсолютно ненаучное предположение, что город — это и есть описание городской традиции, городской культуры, городских улиц, домов, зданий, ландшафта. Все это можно читать, как книгу. Вообще все можно читать как книгу. Бытование жителя города в городе — это непрерывный процесс чтения этого города, как книги.
В конце XX века произошел слом социальных институтов. Жизнь людей была достаточно запрограммирована: школа, институт, работа, пенсия, ученая степень или шестой разряд и прочее. В момент слома нарушилась связь между знаниями, которые человек получает, и практиками, с которыми он сталкивается в жизни. Это работа для социологов, и социологи этим занимаются активно. Серьезная проблема в том, что знания как таковые были скомпрометированы — и образование, и традиция получения образования, сама традиция городской жизни была во многом скомпрометирована. Сюжет с «Диссернетом»* — это история не про образование, не про тщеславие и даже не про то, что чиновнику вменено быть кандидатом наук, а про то, что на госслужбе за кандидатскую диссертацию платят пятнадцать процентов к жалованию, а за докторскую — двадцать пять.
* система поиска плагиата в научных работах
Книжное знание, естественно, попало под раздачу одним из первых. В советской системе книга была сакральна, отношение к ней было, по сути, религиозным. Или наоборот — демонизирована, что суть одно и то же. И вдруг мы поняли, что не все знания в книге — правда, что книга может быть ложной, и тогда началось разрушение этого института как такового.
А ведь что нам осталось в качестве инструментов и атрибутов памяти сегодня? Нам остались книги и дома. Дома, не город — потому что и города, и улицы переименовывались по несколько раз.
Книжный мир
Место силы, место свободы
Что осталось в городе от этого огромного книжного мира, который когда-то существовал? Книжные фестивали, ярмарки, магазины и библиотеки, да. Это на первом уровне. Но значительно интереснее второй уровень, уровень человеческий. Это писатели, издатели, книготорговцы, библиотекари и, самое главное, читатели. Если мы посмотрим на все эти институты, то увидим, что они частично разрушены, частично восстановлены, частично не работают. Книжные магазины в России из-за того, что мы резко перешагнули в рынок, не имеют как будто бы никакой социальной функции. Книжный магазин не является социальным институтом, а является институтом коммерческим. Как будто книжный магазин, с точки зрения городских властей, равен магазину водочному. И есть нюанс: водочный магазин не визжит и платит дополнительные налоги в качестве акцизов. Для города он выгоднее, налоги больше. А книжный магазин постоянно говорит о своей социальной функции, о том, что он нужен, что он необходим для просвещения, — а денег приносит меньше. Так, все старые магазины в городе закрылись, а новые (не берем «Порядок слов», «Все свободны», «Фаренгейт», «Книжный окоп»), занимаются другими вещами. Они включены в товарный оборот, это коммерческие учреждения, им совершенно все равно, чем торговать. Если книги будут идти совсем плохо, они будут продавать канцтовары, чем многие и занимаются. У меня есть знакомый из Иркутска, хозяин сети с очень хорошим названием «Продалитъ». Каждый год во Франкфурте, встречая меня на ярмарке, он говорит: «Мы еще на десять процентов сократили книжный сегмент!» Я говорю: «Слушай, я тебя шесть лет знаю, сколько же там у вас осталось?» Осталось тридцать процентов книг. Книги находятся в конфликте с коммерцией. А поскольку книжный магазин как будто бы не социальный, он обречен.
Говоря о фестивалях и ярмарках, нужно отметить следующее: первая неофициальная негосударственная ярмарка — это ярмарка Non/fiction, которая была основана в 1998 году. То есть с 1991-го по 1998-й у нас не было ни одной книжной ярмарки, кроме Московской международной, которую пару раз отменяли. Первый московский международный открытый литературный книжный фестиваль, где не продавались книги, а были только события вокруг книг, был организован в 2005 году. В связи с Годом литературы сегодня в Москве проходят три книжных фестиваля: в Сокольниках, очень достойный книжный фестиваль Политеха и еще фестиваль, если не ошибаюсь, в «Музеоне». Этот формат был заимствован с Запада и интерпретирован как «веселуха». Он перестал быть книжным, перестал быть литературным, перешел в разряд псевдоевропейского энтертейнмента, что очень печально.
Разрушение институтов культурной памяти
С библиотеками ситуация намного тяжелее, потому что библиотеки всегда считались институтом культурной памяти. В СССР Крупская провела потрясающую, авангардистскую, одну из самых передовых в мире реформу библиотек. Потом библиотеки мира во многом пошли по этому пути. Крупская сказала, что библиотека — это утилитарное заведение. Детская библиотека должна учить детей читать, потому что мы должны быть грамотными, взрослая библиотека должна организовывать людям досуг. Но самое главное, она должна учить их воспринимать информацию, учить тому самому аналитическому чтению, чтобы люди могли приобретать новые компетенции резко и быстро. Закончилось все печально: библиотеки стали жестким государственным институтом. Когда интерес к просвещению, цивилизации и к мобилизации общества исчез, у библиотек остался только один заказчик — государство, которое регулировало их работу.
В качестве анекдота могу рассказать такую историю: я только что был в Иркутске и там перед библиотекарями читал лекцию по поводу чтения как такового. И обвинил их — я всегда их обвиняю, мучаю и фрустрирую — в том, что библиотека не понимает, что такое «медленное чтение», не понимает, что такое чтение как аналитическая работа. Это была хорошая библиотека. Я сказал: «Ребята, вы знаете, о чем книга „Робинзон Крузо?“» — «Конечно, знаем». — «О чем?» — «Это про то, как человек на остров попал». Книга не об этом, она совсем о другом. Дефо был протестантом, и это протестантская история цивилизации. Все элементы жизни несчастного Робинзона на несчастном острове вплоть до освобождения Пятницы — это элементы протестантской картины цивилизации. Но библиотекари в неплохой библиотеке города Иркутска не знают об этом и знать не хотят. Чтение для них во многом — это нарратив.
Из-за раскола книжного мира появляется масса очень интересных, забавных конфликтов: между книжными магазинами и библиотеками, между издателями и магазинами, между читателями, издателями и библиотекарями. Эти конфликты накапливаются, их много. Мы не понимаем, что делаем одно дело. Мы не понимаем, что все мы — хранители памяти. Если бы не читатели — пусть они неправильные, нехорошие, — мир бы рухнул. Даже в «451° по Фаренгейту» власти весьма спокойно относились к существованию колоний читателей, которые запоминали книги: был договор, что читатели могут книги заучивать, а потом их уничтожать, потому что власти понимали, что, возможно, этот инструмент, институт когда-то им понадобится.
Живой Иван Грозный
Память и история — это совершенно разные вещи. Мы живем в стране с неоконченной историей — в силу целого ряда образовательных и культурных причин, вех XX века. Институт памяти, который должен фиксировать и стабилизировать эти вещи, их не стабилизировал. Мы до сих пор можем с вами с пылом и с жаром спорить, хороший был Иван Грозный или плохой. Мы не имеем никакой личной, персональной памяти об Иване Грозном — и даже о Петре I, и даже о Сталине, — но мы обсуждаем их с точки зрения своей персональной оценочной памяти, собственной судьбы. Это огромная российская проблема. Для нас Иван Грозный — живой человек. Представьте себе французов, которые бьют друг другу морду за отношение к Робеспьеру. Это невозможно: они, безусловно, могут спорить о личности Робеспьера, о его значении в истории, но это уже прерогатива истории, а не бытования. Могу привести вам пример: один московский чиновник пошел на замечательную акцию «Бессмертный полк», но за ним шли люди и несли плакат Берии. И совершенно случайно пиарщики чиновника сфотографировали это и повесили на свой сайт. Они сделали это намеренно? Нет, ничего подобного. Они просто не узнали Берию, им не хватило культурной памяти, общего культурного контекста.
Фланеры XXI века
Почему на Западе, в Китае и в Иране заботятся о существовании и преемственности книжных магазинов? Они не приносят большой прибыли и не дают работу большому количеству людей. Книжные магазины и библиотеки имеют значение, скорее, символическое. Они показывают возможность общества к накоплению и преумножению культурного потенциала. Они формируют городскую среду и городской ландшафт. Я привез из Лондона гид по городу в картинках. Эти гиды бывают разные: культура, пабы, магазины, музеи. В том числе один сборный пункт, который называется «Культура». Там нет парков, планетариев, цирков, зоопарков, и музыкальных школ тоже нет. Там есть несколько глав, имеющих отношение именно к культуре в городе, и наряду с выставочными залами, музеями и историческими кафе, там есть книжные магазины. Потому что книжный магазин — это еще и определенная культура времяпрепровождения, как бар, как паб. Фланирование — это форма городской жизни. Человеку трудно фланировать от одного овощного магазина к другому. Хотя, безусловно, утро парижанина может начинаться с того, что он выходит из дома и идет к своему зеленщику, к своему мяснику — к сомелье-то с утра вряд ли, но может быть. И одна из распространенных форм культурного городского фланирования — это когда человек ходит из книжного в книжный. Я как владелец книжного магазина знаю, что у наших завсегдатаев мы не единственные. У них есть маршруты, они обходят три-четыре магазина. Могут не покупать в этих магазинах, могут покупать, но обходят их, потому что для них это приятное занятие. И большому количеству людей в крупных городах России это занятие все еще приятно. Жаль, что магазины слишком разобщены. Для любого книжного торговца, предположим, в Англии очень важно занять место как можно ближе к Чаринг-Кросс, где десятки книжных магазинов. Они рассчитывают именно на это странное фланирование. Можно фланировать по пабам, можно по книжным магазинам и пабам одновременно. Так как это рядом с Сохо, можно по секс-шопам и книжным магазинам. Можно по книжным магазинам и бутикам.
«Порядок слов» — «Сеансу» отвечают
Москва, где я родился и живу, которую я очень люблю и не променяю ни на какой город, — это недогород. В Москве практически нет городской жизни, городской традиции. Те нехитрые традиции, что были в моем детстве, разрушены полностью. Москва — это город, где люди живут не в городе, а в квартирах. В отличие от Нью-Йорка, например. В Москве есть жизнь в квартирах, неприятная дорога из квартиры на не всегда приятную работу, неприятное возвращение с не всегда приятной работы в квартиру, и вот в этой квартире происходит настоящая жизнь. В Москве общее количество заведений меньше, чем в Питере, на тридцать пять процентов. В Москве не существует культуры зайти после работы в паб, как в Лондоне, или просто гулять по городу, перемещаясь в разные важные энергетические точки. В какой-то момент нам показалось, что наконец-то ситуация в Москве меняется: появились парки, появились музеи, появились специальные маршруты. К несчастью, в эти маршруты книжные магазины не вписаны, потому что их ничтожно мало. В Москве всего триста пятьдесят книжных магазинов. Из них сто, наверное, книжными называться не могут, но будем считать, что их триста пятьдесят. В Москве живет пятнадцать миллионов человек. В Париже три миллиона человек и семьсот книжных магазинов. В Нью-Йорке люди много гуляют, в Лондоне и в Париже — очень распространено пешее перемещение, есть какие-то культурные реперные точки, которые человек проходит неизбежно. Книжные магазины — безусловно, одни из них.
Ярмарка и библиотека
Фестивали — это те пространства и явления, которые организуют пространство города и его жизнь. Когда проходит Франкфуртская ярмарка — главная ярмарка в мире — цены на гостиницы в городе вырастают в три раза. Билет на Франкфуртскую ярмарку дает вам право ездить на любом общественном транспорте бесплатно. Франкфуртская книжная ярмарка переворачивает жизнь города. Город на неделю превращается в место, где все говорят о книгах, и местные жители говорят о книгах. В Берлине еще интереснее, потому что там проходят очень маленькие, районные ярмарки-улицы, которые изменяют жизнь этих улиц, изменяют ландшафт города.
Можно привести другой пример — Эдинбург. Там книжный фестиваль откололся от театрального. Жители Эдинбурга рассказывают, что у них очень трудная жизнь летом, потому что сначала начинается театральный фестиваль и весь город превращается в один большой театр, потом начинается книжный фестиваль и весь город посвящен книге. Это меняет структуру города. Специально на фестиваль приезжают туристы. На постсоветском пространстве самая хорошая история была связана с Львовским фестивалем, весь город действительно преображался на две недели, становился совершенно другим.
А вот библиотека не рассчитана на туристов, но является важнейшим культурным местом в городе. В любом городе, куда вы приезжаете, обратите внимание на библиотеку. Зайдите просто ради интереса и посмотрите, кто и что там делает. Вас поразит то, что половина людей в библиотеке — это мигранты, люди, которые хотят адаптироваться. Библиотека — важнейший инструмент адаптации. Подумайте: даже культурному и начитанному человеку трудно понять наши шутки, скрытые цитаты, недомолвки, аллюзии на фильмы или книги. Единственный способ войти в этот мир и стать носителем культуры — это библиотека.
