Blow-up — «Сеансу» отвечают…
Возможен ли в России политический протест в обозримом будущем?
Лев Лурье
Прежняя оппозиция сегодня вся неактуальна. И коммунисты, и СПС, и «Яблоко». В наше скучное чеховское время они воспринимаются все больше как анахронизм. Зато имеет место «правотроцкистский заговор», в рамках которого объединены все, кому не нравится режим. И здесь, страшно сказать, антифашист-анархист соседствует со скинхедом. Социальная несправедливость, коррупция, невозможность как-то изменить систему, невозможность реализации — эти обстоятельства и дальше будут питать почву для создания этого странного оппозиционного фрукта. И я думаю, что эта объединенная оппозиция будет играть по внесистемным правилам. Здесь страшный пример — народовольцы. Потому что народовольцы были не разночинцами, как говорил Ленин. Они были дворянами, которые разорились после великой реформы, ударившей одним концом по барину, другим — по мужику. Раскольников, Перовская, Желябов, — все они скорее из этого слоя. И если общество не абсорбирует этих молодых людей, то они начинают себя проявлять негативно. И тогда, — чем жестче репрессии, тем страшнее оппозиция.
Илья Пономарёв
[В 2022-м году внесен Минюстом РФ в реестр физлиц-иноагентов]
Глубочайшее, тотальное, абсолютное недоверие к политике как таковой. Потому что политика ассоциируется с партией, партия ассоциируется с конкретными лидерами, все это вместе — с жалкой декоративной Думой. И когда появляется хоть намек на политический контекст, у людей срабатывает рвотный рефлекс. Именно поэтому так важно социальное движение, а не политическое, потому что оно убирает этот психологический барьер. С партией — нет, люди не готовы дружить. С конкретными активистами — да. В России нету гражданского общества в западном понимании. Поэтому решения власти являются единственным рычагом воздействия на общество. У западного общества существует множество социальных лестниц. Гражданин может вообще никак не касаться власти, и быть крутым художником, не менее уважаемым, чем президент страны. Он может быть крутым бизнесменом, а может — профессионалом в какой-то совсем узкой специализации, ремесленником, который делает охренительные вещи. И вся страна будет о нем говорить. В России же существует единственная лестница социального статуса, она же — власть. И бизнес имеет статус ровно до тех пор, пока он играет на власть. В противном случае человек очень быстро теряет свои деньги, как мы видели на примере Ходорковского. Художник уважаем тот, который с властью сотрудничает. Альтернативы нет. Люди понимают: если ты хочешь быть уважаемым человеком, да просто жить нормально — ты должен на власть строиться. Если ты против власти — значит, ты против общества. При таком общественном устройстве бунтарство — удел очень и очень немногих. То, что их сейчас становится все больше, говорит о серьезных проблемах, существующих в стране.
Борис Кагарлицкий
[В 2022-м году внесен Минюстом РФ в реестр физлиц-иноагентов]
С одной стороны, общие оппозиционные настроения сегодня идут вниз — работает пресловутая экономическая стабильность и высокие цены на нефть. С другой стороны, растет число забастовок — так как обострение организованной классовой борьбы происходит именно на фоне роста экономики. При этом люди в большинстве своем считают, что акции протеста нужны, но не видят себя их участниками. Подтекст тут ясен. В стране уже есть реальный капитализм, но советские привычки и представления полностью не отмерли. И весь сегмент протестной политики сегодня проходит под этим уникальным двойным знаком. И советское живо, и новое уже выросло. С одной стороны, появилось новое рабочее движение — и это, очевидно, результат устоявшегося капитализма. С другой стороны, никуда не делись КПРФ, газета «Завтра» и журнал «Наш Современник». Сегодня эти издания — последний край обороны советского интеллигента, который при Брежневе читал «Новый мир», а потом, когда его мир рухнул, перешел на патриотические позиции. И эта разница между старым и новым очень важна. Сравните слова Зюганова и выступления лидера московских леваков Ильи Будрайтскиса, — кроме терминов, никаких совпадений нет. Пафос, интонация, цели, — все другое. Главной социальной базой протеста сейчас становится «недовольный средний класс». Слои, которые при Ельцине воспринимались как основа стабильности, с 1998 года все больше «уходят в минус». Это связано и с эрозией либеральных ценностей. И с тем, что любые кризисы в первую очередь бьют по среднему классу, — низам нечего терять, а у верхов есть собственность. Разочарованный и лишенный иллюзий насчет «потребительского рая», средний класс испытывает своего рода похмелье и начинает радикализовываться в двух направлениях. Нижние слои (те, кого в советской социологии называли «лавочниками») уходят к Рогозину. А молодые интеллигенты из крупных городов открывают для себя «левую идею».
Александр Иванов
Сегодня в России политическое поле редуцировано. Политическая зона резко съежилась и почти исчезла. Превратилась в мерцающую точку. Единственным центром политики стал Кремль. Оппозиция стала дисперсной, рассеивающей, — как пульверизатор. Протест не исчезает, но перемещается в сферу иллюзии, большого спектакля, виртуальной реальности. И эта сфера становится все более важной. Нет никаких прежних единств, идентичностей, которые ранее людей объединяли. Классы, партии — не действуют. Главными субъектами являются не общности, а индивиды. И протестным жестом может стать все что угодно — книга, выставка, фильм, светский скандал. Протестная энергия становится частью нормального функционирования общества. Если тебе 16 лет — ты должен курить марихуану, выступать против глобального капитализма и принимать участие в сексуальных экспериментах. Но если тебе уже 20 или 25, ты должен уже строить карьеру. Окуклившись к совершеннолетию, молодой радикал к 25 годам превращается в менеджера среднего звена. Эта совершенно насекомая метаморфоза говорит о том, что радикализм имеет свою потребительскую упаковку и протест давно уже превратился в продукт. Тут самый яркий и частый пример — революция 1968 года, которая и задала этот шаблон: «позавчера — на баррикаде, вчера — в Европарламенте, сегодня — на кафедре в Стэнфорде». Политика, в общем, стухла. Понятия «левый» и «правый» ушли в зону визуальных образов, штампов. Левые — это culturally left, они как бы отвечают за современность. То есть это не «свобода на баррикадах», а фрики, люди городской культуры: движуха, что-то там открылось, новый магазин, новый клуб, новый рейв, новый журнал выходит… Правые интересуются почвой. Есть еще правые, которые качают нефть и сидят на Уоллстрит, но во всем мире их называют «демократами». В сегодняшнем сетевом мире индивидуумов реальный протест может носить только индивидуальный характер. Собственные зоны потребления, стратегия индивидуальных отказов. «Я не звоню по мобильному телефону», «я не гоняюсь за брендами», «я читаю только серьезный fiction». И такие стратегии образуют своего рода горизонтальные сообщества, сети. В рамках этой системы главная база протеста — это противоречие между большими и малыми сетями. В одних продаются книги Донцовой, в других — книги Ad Marginem.
Эдуард Лимонов
Главная характеристика нынешней власти заключается в том, что Путин сделал ложь своей оперативной политикой. Превратил ее в единственное наступательное средство. Курск, Беслан, Норд-Ост — режим уже несколько раз лгал и переступал через жизни, лишь для того, чтобы сохранить свое лицо. Страной сегодня правит узкая группа, корпорация, имеющая четкие коммерческие интересы. Изменение сложившейся ситуации — это дело политических партий, кружков идеалистов, банд заговорщиков. История учит, что народ сам по себе никогда ничего не решает. Впрочем, есть в обществе силы, которые мы, как оппозиция, должны использовать. Например, общественные организации, так называемый «третий сектор». Я в свое время с удивлением узнал, что во всей стране 350 тысяч таких объединений. По сути это и есть наше гражданское общество. Пускай сугубо горизонтальное, не имеющее выхода на власть. Вообще, сегодня протестная политика совсем не такая, какой была раньше. Она стала более экономной, гибкой, ситуативной. И менее кровавой. Уже нет нужды бросать на алтарь отечества огромное количество жертв. Так было в Белграде, Бишкеке и Киеве — где сфальсифицированные выборы вкупе с моральным давлением народа решили исход дела. Но России это все касается лишь отчасти. Я думаю, если будет в России революция, одним «оранжевым» не обойдется.
Борис Стругацкий
Протестные настроения есть, но, скорее, на уровне недовольного ворчания. Вызваны они разочарованием в реформах и, более всего, неравномерностью распределения материальных благ в обществе. И, разумеется, ворчат сторонники демократии, недовольные явным возвратом к авторитаризму. Власть наша (как и везде) боится только потери стабильности. И только сохранением-укреплением стабильности озабочена. Статус кво — прежде всего. Но пока они могут не беспокоиться: никаких угроз этой стабильности не возникнет, пока (и если) не упадут резко цены на энергоносители. Сегодняшняя Россия, к сожалению, более всего напоминает мне Германию времен конца Веймарской республики: на фоне медленного экономического подъема рост в широких массах «реваншистских» настроений, ностальгия по «величию империи», тоска по авторитаризму, по «железной руке», крепнущий зоологический национализм, раздражение по поводу демократии… Очень опасное время, весьма благоприятное для прихода к власти самых отпетых антидемократов вполне демократическим путем. Герой нашего времени — чиновник высшего и среднего звена. Новая номенклатура. Аутсайдер нашего времени — интеллигент либеральных убеждений — из тех, что стояли у Белого дома в 91-м и верили, что настают наконец действительно новые времена. Никакой сколько-нибудь серьезной оппозиции сегодня нет. Либералы отвергнуты народом, националисты — под контролем. У молодежи слишком много развлечений под рукой: танцы, музычка, телик, компьютер, кино, пиво — залейся… «Левая» оппозиция, поскольку она пребывает под плотным контролем, по сути есть «оппозиция его величества».
Ирина Ясина
У нас получается так, что любая позиция уже сама по себе является оппозицией.
Протест — это же законное право, да? Для того и существуют структуры гражданского общества, которые аккумулируют протестные настроения и оповещают о них власть. Это ведь в том числе и для того, чтобы власть была информирована и чтобы люди за вилы не хватались. А у нас почему-то любая мирная попытка продемонстрировать свою позицию воспринимается как угроза обществу. Но угроза состоит как раз в том, что все механизмы обратной связи не работают. Ну нет у нас оппозиции в стране. И объяснение простое — произошла зачистка. Арест Ходорковского — акция, направленная не только и не столько против него лично. Это предупреждающий выстрел, сигнал, красный свет: осторожно, вход воспрещен. Какая может быть политическая оппозиция при подобных методах с ней расправляться?
Зачистка информационного поля, правда, обречена на провал. Мощное развитие Интернета сводит на нет героические попытки спрятать информацию. 28 миллионов пользователей — как с этим справишься? Интернет — не газета, не канал. Недавно на пресс-конференцию в Белый дом впервые пригласили блогеров. Профессиональные журналисты съели все свои шляпы. Но ведь 43 процента американцев получают новости из блогов. 16 миллионов американцев ведут собственный блог. У нас 53 процента всей аудитории Рунета либо читают, либо ведут блоги. А 53 процента от 24 миллионов — это 12 с лишним. 12-миллионная аудитория. Поразительно также, что блоговая система выявила способность аудитории к самоорганизации. Это удивительная вещь — осознание сообщества в Интернете при отсутствии сообщества в реальном мире.
Юлия Латынина
[В 2022-м году внесена Минюстом РФ в реестр физлиц-иноагентов]
Все недовольны, но открытого протеста нет. Это именно что потенциал. Действенность оппозиции напрямую зависит от финансирования; но бизнес живет в совершенно удивительных условиях, когда он вынужден платить дань каждому. Причем дань, заплаченная прокуратуре, не спасает от милиции, она спасает только от самой прокуратуры, и то не всегда. Аппетиты чиновников и силовиков растут не по дням, а по часам. Они знают свою полную безнаказанность — до тех пор, разумеется, пока в свою очередь существуют по законам системы. Возникает круговая порука по интересам, обеспечивающая неуязвимость Системы изнутри и абсолютную уязвимость любого гражданина, не входящего в Систему. Возможность Системного кризиса будет ясна лишь в 2008 году. И она будет целиком зависеть от того, будет ли преемник. Но при этом вероятность не оранжевого, а внесистемного кризиса намного больше. Поскольку протестного потенциала нет ни в среде интеллигенции, ни в среднем классе — то мы можем ожидать лишь, что на улицу выйдут люмпены, жаждущие грабить и поджигать.
Александр Тимофеевский
То, что Кремль тотально, как бульдозером, зачистил политическое поле под «Единую Россию», было несомненной ошибкой. Оппозиции нет никакой, и ее не видно даже на подходе. Наивного Лимонова в качестве пугала, я думаю, просто используют чекисты, которым нужно доказывать свою необходимость в плане «защиты государства». Что-то могло получиться из Партии пенсионеров Гартунга, но ее тоже зачистили. Реально же в стране нужна приличная леволиберальная оппозиция западного типа, для которой базой были бы права отдельного человека. Я бы сам принял участие в создании такого политического проекта.
