Константин Шавловский

12 / 07 / 2021

«Спектакль делает себя сам» — «Билет в кино» на «Ленфильме»

В рамках фестиваля «Точка доступа» с 15 по 26 июля 2021 года на киностудии «Ленфильм» прошел спектакль-прогулка «Билет в кино». В центре спектакля работницы «Ленфильма» — «невидимки» кинопроцесса. Создательницы спектакля — Лейла Алиева, Дарья Бреслер, Женя Л Збань и Влада Миловская — театрально-художественная лаборатория «Вокруг да около», с ними для нового номера «Сеанса» побеседовал Константин Шавловский.

СЕАНС – 79

купить подписаться

Как и почему вы решили сделать этот спектакль?

Женя Л Збань: Все началось с предложения от фестиваля «Точка доступа» и культурно‑выставочного центра «Ленфильма». Тема для нас важна: участницы нашего коллектива имеют опыт работы в кино в качестве художниц, актрис или специалисток по работе с актером, также последние пять лет мы ведем курс по работе с актером в СПбШНК. Мы часто сталкивались с трудностями, которые связаны с тем, как организовано кинопроизводство. Вспоминается цитата из «Поэтики кино» Руиса: «Кино — дело военное, многое роднит его с войной: побудки, марши, сухие пайки и команды. Кино — искусство солярное. Головой, может, и витающее в облаках, но ногами оно должно твердо стоять на земле». Этот образ всегда вызывал у меня много вопросов: из чего состоит тело гиганта, головой витающего в облаках? Что позволяет ему так твердо стоять и мечтать? Кто суть его кости и мышцы, если его блаженная голова — это режиссер? Обязательна ли военная метафора? Что, если она не просто фигура речи, а действительно справедливое описание отношений в коллективе, специфического мужского типа социализации? А по‑другому можно? Если да, то каким было бы тогда кино? И если последние вопросы мы пытаемся разрешить внутри нашего коллектива в течение всего времени его существования, выстраивая процесс работы на принципах множества и affinity [близости, родства], то ответы на первые мы сполна получили в процессе работы над этим спектаклем.

Влада Миловская: У этого спектакля огромное тело, переполненное аффектами, невидимыми трудом и грустью. В течение всего нашего художественного опыта мы находимся внутри этого тела: «Билет в кино» высвечивает связь между нами и сотрудницами «Ленфильма», дает возможность дружить и перерассказывать историю производства фильмов нелинейно, не ориентируясь на чужой опыт авторства.

Кто ваши героини? Как вы их отбирали? Сколько их?

Лейла Алиева: Героинь пока около пятнадцати, спектакль еще в процессе подготовки, их будет больше. Все они работали на «Ленфильме», кто‑то в кинопроизводстве, кто‑то в кабинетах; есть и те, кто связан с «Ленфильмом» лишь косвенно. Первых нам порекомендовали как особенно ярких персонажей, каждую из них мы спрашивали, с кем еще стоит побеседовать. Хотелось собрать представительниц разных профессий, стажей и возрастов — широкую репрезентацию работниц «Ленфильма». Есть еще несколько мужчин, как‑то связанных с темой спектакля, а еще мы призвали к разговору пару специалисток по кино, не имеющих непосредственного отношения к студии, но разбирающихся в теме.

Влада Миловская: Никакого отбора не было. Мы были готовы вступить в разговор с каждой желающей побеседовать. Иногда это получалось со второго и третьего раза. Часто сталкивались с тем, что героиня одновременно пытается что‑то сказать и ускользает от разговора из‑за смущения, непривычности диалога и неверия в то, что она кому‑то может быть интересной. Еще у «Ленфильма» много секретов, и мне казалось, что некоторые боялись говорить.

С кого вы начали, как выстраивался контакт? Было ли что‑то, что вас по‑настоящему удивило в процессе работы над спектаклем?

Лейла Алиева: Мы начали с «зума» с киноведом Петром Багровым. Я на созвон сильно опоздала, присоединилась ближе к концу — девочки слушали с необыкновенно унылыми лицами и особенно не задавали вопросов. Петр Алексеевич рассказывал, что женщины на «Ленфильме» в основном страдали алкоголизмом, такая тенденция. И еще про пару режиссерок, про которых, по его словам, и говорить особенно не интересно. Потом выяснилось, что коллеги пытались вывести разговор на тему спектакля, но безуспешно, — видимо, сферы наших интересов с П. А. не очень сходились. Правда, потом оказалось, что это не совсем так. Багров в первую очередь известен своими исканиями в архивном кино, и можно было бы с ним поднять не женскую тему, а, например, вопрос актуальности «большого кино» и того, чем интересны фильмы, которые остались в аутсайде. Но карта спектакля уже пролегла иначе, и времени на эту линию не осталось.

Дарья Бреслер: Почти со всеми героинями договаривалась Влада, у нее дар быстро вступать в контакт. Нашей стратегией было разговаривать только с теми, кто на это активно согласен. Иногда нам говорили: «Да, но не сейчас», и мы выжидали. С некоторыми так и не состоялись длинные, полноценные разговоры, а кто‑то беседовал с нами не по одному разу. Каких‑то особенных сенсаций я не встретила, но меня поразила тотальная преданность делу и «Ленфильму» в частности. Преданность, граничащая с самоотречением. Монтажер Мария Александровна Амосова назвала это «добровольным рабством». Может быть, это убеждение и есть то, что держит этих женщин на их местах, не дает останавливаться до глубокой старости и в то же время не позволяет требовать никакой моральной или физической компенсации за годы кропотливой работы? При этом все они утверждают, что никогда не чувствовали отчуждения своего труда. Скорее всего, именно поэтому в разговорах порой чувствовалось нежелание стать явными, появиться. Просто нет такой потребности. Кстати, не путать слова «монтажер» и «монтажница»! Монтажница — сугубо техническая профессия, а монтажер (первой или второй категории) — по сути, режиссер монтажа. На мой взгляд, это показательный факт: феминитив становится иерархическим маркером.

Ио

Влада Миловская: Первая, кто пришла мне в голову, — Платунова Людмила Карловна. Она не связана с «Ленфильмом» напрямую, но у нее есть киноклуб в Фильмофонде, где она много говорит о снятом на «Ленфильме» кино 1970—1980‑х. Я была с друзьями на ее показах всего несколько раз, но запомнила, что ритм ее оптики чувственно совпадал с современностью. И киносеанс становился не таким линейным: обычно это речь кинокритика, фильм, потом снова речь кинокритика. А она не пыталась подменить своим голосом голос режиссера, но усиливала его странным наложением (как двойная экспозиция у кадров). Людмила Карловна рассказала, что недавно снова показывала фильм Динары Асановой «Жена ушла». Я тоже решила пересмотреть. И меня он переоткрыл как зрительницу. Это очень современное и свободное кино: через монтаж, существование актеров, их импровизацию, через диалоги, через работу со средой внутри кадра очень хорошо просвечивается ненасильственный процесс производства этого фильма. Никто так не работает. Асанова, по словам Мити Савельева, сыгравшего одного из героев фильма, использовала свою режиссерскую функцию как инструмент для организации горизонтального процесса создания фильма. Она поддерживала саму свободу внутри площадки Она, как призрак, входила в тела своих актеров, оператора и всей съемочной группы, чтобы создать свой фильм. Повествование в «Жена ушла» нелинейно, а сценарий — это гибкая структура, которая после начала съемок уже не так существенна, а существенны актеры, которые наполняют своей фантазией и волей поле фильма. Это очень смело. Такое кино я сейчас ищу, потому что осознанный неавторитарный подход — это и есть female gaze. Асанова очень внимательна к случайностям и эмоциональному интеллекту съемочной группы. Меня поразило, что наводка Людмилы Карловны так точно совпала с этим моим поиском. В спектакле вы обязательно услышите ее голос.

Какой временной период охватывает ваш рассказ?

Лейла Алиева: Нас интересует в первую очередь время, которое застали наши собеседницы, — то есть от 1970‑х до сегодняшнего дня.

Почему спектакль называется «Билет в кино»?

Лейла Алиева: Это было черновое название, которое оказалось таким емким, что не придумалось альтернативы. Во‑первых, мы будем показывать кино: короткий фаунд‑футадж, с которого начинается весь спектакль, а точкой входа будет билетный контроль, как это обычно бывает в кино. Билет на наш спектакль — это возможность препарировать процесс кинопроизводства на старейшей в России киностудии, узнать, кто стоит за всем помимо режиссера, оператора и актеров.

Из чего будет состоять спектакль? Что увидят и узнают зрители и зрительницы?

Дарья Бреслер: Спектакль будет иметь форму прогулки‑блуждания в наушниках по территории студии. Он начинается и заканчивается в кинозале. Всю прогулку мы сопровождаем и направляем зрителей. На пути будут остановки, некоторые из них мы сделаем перформативными с помощью наших собственных тел и голосов. Еще у нас есть небольшой сюрприз — тайное место, в котором мы собираемся создать световые инсталляции. Все эти элементы сложатся для зрителей в единую многоголосую атмосферу. Помимо препарирования процесса кинопроизводства нам важно отразить через речь героинь личный взгляд на жизнь «Ленфильма» в прошлом и сейчас. Какое место занимали и занимают женщины в профессиях, связанных с кино? С какими трудностями они сталкиваются? Как совмещают материнство и работу? Для меня также важна тема памяти и ностальгии, с которыми я соприкоснулась, собирая материал.

В этом разговоре вы избегаете называть своих героинь. Ваша работа — о «невидимках». Почему вы не хотите сделать их более видимыми в разговоре?

Лейла Алиева: Мы сделаем их видимыми и слышимыми в спектакле. У нас много героинь, и о каждой можно многое сказать. Очевидно, что интервью не предполагает подробного рассказа о каждой. Есть еще один момент: как бы нам ни хотелось, мы и в спектакле не сможем назвать всех незаслуженно забытых участниц ленфильмовского сообщества за десятки лет его существования. Просто назвать женские имена, собранные по архивам, — какой в этом смысл? Я не очень понимаю инициативы вроде «Блокадного списка», когда мы видим просто обезличенный список имен бегущей строкой. Мы не пытаемся сделать проект в формате «Бессмертного полка». Мне видится это лукавством: память хранит тех, кому ты лично сочувствуешь, — может быть, своим предкам или каким‑то чужим людям с историями, которые нашли в тебе отражение и оставили в памяти царапины. Когда я слышу прямую речь наших героинь, их рассказы о покойных подругах, когда я разделяю их скорбь об ушедшем прошлом, ностальгию по замкнутому маленькому миру, где они чувствовали себя значимой частью большого процесса, где их окружали люди, по их словам, объединенные общей волной энтузиазма. Несколько живых голосов — и я уже не могу не думать о тех, кого мы не слышим, об упомянутых и воображаемых. Открывается целый огромный пласт, раньше для меня закрытый. Я не запомню имена всех этих людей, а большее число имен даже не узнаю, но через несколько голосов, несколько личных историй я будто бы смогу представить эти две с половиной тысячи человек в симбиотическом, воодушевленном сообществе. Мне не нужны их имена в необъятном списке, я просто их теперь вижу, и у зрителей нашего спектакля будет возможность почувствовать что‑то подобное.

Женя Л Збань: Не могу сказать, что мы избегаем разговора о наших героинях. Как сказала Даша, принцип согласия является для нас первоочередным в документальной работе с голосами других. Меня коробит от документальных фильмов, в которых камера смотрит на людей в моменты, когда они явно этого не хотят, очевидным образом демонстрируя свою власть над теми, кто находится под взглядом. С нашими собеседницами мы договорились так: перед выпуском спектакля мы дадим им прослушать фрагменты речи, отобранные для финального монтажа, и если им что‑то покажется неуместным, слишком личным, мы эти фрагменты исключим. Сейчас мы просто не знаем, что войдет в спектакль, а что нет. Важный принцип феминистского исследования — «ничего для нас без нас», и мы стараемся его придерживаться. Отвечая на вопрос о том, что меня поразило в ходе работы над этим спектаклем, я могу сказать, что меня поразили спокойствие и сила в голосе звукорежиссера Наталии Аванесовой. Я с ней не встречалась лично, интервью брали Даша и Влада, я только слышала ее голос: стойкий и мягкий одновременно. Меня поразили ее осознанность и ответственность: она сказала, что мы можем взять из разговора с ней любые фрагменты, так как она, решив давать интервью, не будет в нем говорить того, что ей захотелось бы потом убрать. При этом я совершенно точно не буду требовать такого отношения к своей речи от всех. Тут дело даже не в ответственности за слова, а в способе мышления и высказывания, специфике и обстоятельствах разговора.

Вы думаете о балансе чувственного опыта, которым делитесь со зрителями и зрительницами, и информации, которая им необходима, чтобы они поняли, о чем идет речь?

Лейла Алиева: Конечно, думаем. Несмотря на то что основные материалы спектакля — интервью с работницами «Ленфильма», все же это не подкаст, не журналистское расследование и не экскурсия. Важно, что мы используем шумы и звуки, дополняющие атмосферу в стенах «Ленфильма», выстраиваем драматургию из отрезков интервью, используя лейтмотивы, волнующие всех героинь, выстраивая их мнения и опыт в диалог, а иногда в спор, дополняем цитаты собеседниц комментариями с личными впечатлениями.

Спектакль начинается с кинозала и в кинозале заканчивается. Что вы будете показывать?

Лейла Алиева: Мы собираем фаунд‑футадж из нескольких фильмов, снятых на студии в разное время, которые как‑то связаны с опытом наших героинь. Этот фильм будет раскрывать процесс производства — сделает видимым то, что обычно должно остаться незамеченным: монтажные склейки, работу со светом, с реквизитом, звуком.

Можете рассказать подробнее про фаунд‑футадж? Какие фильмы попали в орбиту спектакля и почему? Какой логикой вы руководствовались?

Дарья Бреслер: Возможно, среди прочих это будет упомянутый Владой фильм Асановой «Жена ушла». Митя Савельев, снявшийся в картине десятилетним мальчиком, хорошо помнит процесс съемки, которая проходила в обжитом пространстве квартиры Динары, даже постель, в которой спит персонаж Мити, — это постель Анвара, сына Динары. Атмосфера во время съемок была спокойной, даже семейной, он так и называет съемочную группу Асановой: группа‑семья. Роль Мити в этой картине предполагала большое эмоциональное напряжение, но благодаря выстроенным Динарой особым отношениям в группе давалась ему сравнительно легко. Нам бы хотелось показать в фильме подобные моменты из кинопрактики, почти что неуловимые, незаметные зрителю, но определяющие принцип работы. Закончить спектакль мы хотим аудиофильмом, в который войдут наши собственные размышления о том, что мы узнали в процессе художественного исследования, фантазии о будущем студии, субъективный взгляд и отношение к происходящему там сейчас.

Что такое аудиофильм?

Лейла Алиева: Мы пока не приступили к его монтажу, сложно сказать, каким он получится в итоге. В общих представлениях: зрители будут смотреть на экран, на котором не будет ничего происходить. А звук в этом фильме будет состоять из наших личных дневниковых записей, отголосков интервью. Мы думаем, что эта часть спектакля даст отдохнуть от насыщенной документальности, станет выходом в поле ассоциаций.

Спектакль‑прогулка — специфический жанр. Особенно когда речь идет о прошлом. Память места диктует маршрут, и остановки не могут быть случайными…

Влада Миловская: Мне кажется, наоборот — память места переполнена случайным. Например, «Ленфильм» — это город, состоящий из корпусов. И, по словам наших рассказчиц, переездов цехов из корпусов и перемен за все время существования студии было очень много. По форме место остается тем же, но то, что внутри, ускользает, как желе из рук, или трансформируется, теряя свой прежний статус. Магические перевоплощения пространства — это та гибкость в кинопроизводстве, которая так узнаваема. Слово «случай» всегда оставляет возможность и для нелепости последствий перемен, и для блестящего перевоплощения. Поэтому мы работали со множеством невидимых маршрутов, которые отражались только в глазах и воспоминаниях рассказчиц. Прозрачная среда всегда лишена материального, и нам вместе с героинями гораздо удобнее и легче наполнять смыслом ее, чем настоящие объекты. Тем более что форма спектакля‑прогулки позволяет проворачивать такие веселые трюки.

Дарья Бреслер: Я бывала на «Ленфильме» раньше, во время короткой подработки в редакции «Сеанса», но никогда там особенно не гуляла. Мне представлялось: когда мы придем на студию, она откроется нам неожиданным лабиринтом павильонов и комнат, заваленных реквизитом и антикварной мебелью. Но после экскурсии я испытала разочарование — пространство выглядит неуютным, плоским, где‑то заброшенным, пустым. А со складом реквизита и мебели, который грезился мне тайной комнатой из «Гарри Поттера», и вовсе грустная история. Сейчас его в очередной раз переселяют, вещи распределяют по всей студии, что отрезает возможность нормально пользоваться реквизитом. Говорят, будут строить новое специальное помещение. Выбирать локации по эстетическому принципу было невозможно, и у нас не было такой цели. Мы составляли маршрут по мере сбора материала, сопоставляя отрывки из интервью напрямую или ассоциативно с комнатами, коридорами, лестницами и закоулками студии.

Женя Л Збань: Мы только начали работать над маршрутом, основной этап этой работы будет ближе к концу — при монтаже спектакля на локациях. Это вообще сложный вопрос. Основную часть спектакля, связанную с развитием нарратива, мы соберем заранее, но из‑за того, что в нашем случае мы монтируем пространство и звук, а не изображение и звук, направление взгляда наших зрительниц и зрителей, их способ смотреть на пространство будут играть очень большую роль. Для некоторых локаций у нас будет несколько вариантов монтажных звуковых фрагментов, да и сам маршрут мы не мыслим линейно — он состоит из петель и развилок.

«Билет в кино» еще и спектакль‑исследование. Получилось что‑то открыть? Для вас лично что‑то стало откровением?

Женя Л Збань: Было желание услышать голоса наших собеседниц и создать условия, в которых они могли бы поделиться с нами своим опытом. Все интервью были очень разными, но мы всегда старались дать возможность речи интервьюируемых разворачиваться свободно, задавали темы, но старались избавиться от наших ожиданий. Это во многом похоже на наш метод работы с актерами: главное — научиться избавляться от ожиданий и попробовать просто побыть. Иногда интервью становилось больше похожим на диалог, когда наши собеседницы затрагивали темы, которые волнуют нас, иногда мы менялись местами, отвечая на их вопросы (некоторые из этих моментов войдут в спектакль). Мне кажется, что, задавая личные вопросы, важно быть готовой открываться и быть уязвимой.

Влада Миловская: Как я уже говорила, наш спектакль имеет форму огромного тела. Это тело уже переломано навязанной иерархией внутри киноиндустрии и слепым подходом, упрямо не замечающим имен и голосов тех, кто и сам готов себя не заметить, лишь бы остаться внутри своей профессии. Нам очень хочется распустить «авторство», избавить его от зажима. В спектакле будет много фрагментов речи, и через ее ненасильственное присутствие мы и исследуем возможность перехода на другой язык, который не будет лишен чувственности и горизонтальности диалога.

Дарья Бреслер: В некоторых интервью звучит одна и та же мысль: студия планомерно разрушается на протяжении вот уже тридцати лет. Я испытываю эмпатию к нашим собеседницам и, возможно, именно из‑за эмпатии тоже вижу в происходящем тенденцию к умиранию. Действительно, сейчас «Ленфильм» переживает непростое время, и мне очень хотелось увидеть другую точку зрения, понять, какой позитивный поворот возможен в развитии студии. Нечестно и довольно поверхностно представлять настоящее студии тупиковым. У нового руководства есть планы и надежда на то, как избежать полного разорения. Об этом я узнала во время написания этого текста и была рада наконец услышать конкретные идеи развития. Но многие из тех, с кем мы общались, либо не знают о них, либо не верят в них. Коллектива студии в том виде, в котором он существовал когда‑то, давно уже нет, остались отдельные невероятно стойкие личности, которые в буквальном смысле пытаются охранять это место. Эти люди продолжают любить свою работу и верить в возрождение «Ленфильма». Татьяна Владимировна Озерова, с которой мы стали буквально приятельницами за время сбора материала, провела на студии около пятидесяти лет, всю жизнь проработала киномеханицей Алексея Германа, а сейчас работает в бюро пропусков. Ей важно хотя бы физически оставаться на студии. Но даже у нее уже не хватает мотивации, она обещает уволиться в начале июля. Видимо, упадочные настроения и недоверие возникают из‑за невнимания со стороны начальства. Пока мы не начали исследование, я ничего не знала о сложной ситуации на студии, по мере сбора интервью я все больше входила в контекст и все сильнее сопереживала тем, для кого перспектива потери студии — почти что личная травма. Такая позиция не могла быть заложена в концепцию изначально, это то, что возникает только в результате живого погружения в материал.

Можете ли вы назвать свой театр документальным?

Лейла Алиева: Наша лаборатория существует много лет, и мы успели осуществить проекты в самых разных жанрах. Так получилось, что «Красный шум» и «Спектакль в коробочке» основаны на разговорах с реальными людьми, хотя дозировка документальности там разная. Скорее всего, новый спектакль будет самым документальным. Он не будет анонимным, и наши собеседницы — не случайные прохожие, а очень конкретные люди, специалистки, и для нас важно, что прозвучит их прямая речь, будут озвучены их имена и их опыт не будет обезличенным.

Дарья Бреслер: Соглашусь с Лейлой. Документальность спектакля мы хотим подкрепить еще и фотографиями наших героинь из личных архивов и архива «Ленфильма», так что мы работаем не только с живой речью, но и с документами эпохи.

Как возник ваш коллектив?

Дарья Бреслер: Мы часто рассказываем о том, что лаборатория «Вокруг да около» началась с нашей с Женей совместной работы. Мы учились в «Мухе» вместе, но на разных кафедрах и курсах (Женя окончила «Дизайн костюма», а я — «Программный дизайн»). Мы много общались, а потом и вовсе стали соседками по квартире. Наши идеи и мысли часто переплетались, и мы почувствовали, что можем создать что‑то вместе. Первой большой работой я считаю перформативную презентацию Жениной коллекции одежды, где я отвечала за режиссуру показа. Мы пригласили также Антона Мизенко, он помог придумать шумовое оформление и собрать концепцию воедино. Влада нашла помещение для презентации. Анна Брауде нашла и пригласила моделей. Замысел был общим, а распределение функций — добровольным и соответствующим нашим навыкам и интересам. Организовали мы всё своими силами, без финансовой поддержки извне. Это событие и дало имя лаборатории — «Вокруг да около». Мы были довольны результатом и почувствовали, что хотим и дальше двигаться в этом направлении. Позже к нам присоединилась Лейла, и на сегодняшний день наш коллектив — это мы вчетвером. Других участников мы приглашаем от проекта к проекту.

Влада Миловская: Мы изначально очень близкие друзья и стараемся не разграничивать дружбу и совместный труд. Наоборот, с каждым проектом мы все больше объединяем эти опыты. В нашей стране не так много мест, где чувствуешь себя в безопасности, в каком‑то смысле «Вокруг да около» — это «ходячий дом», где можно чувствовать себя чуть защищеннее и смелее.

Вы сразу осознали себя как именно женский коллектив, или это осознание пришло уже в процессе?

Лейла Алиева: Не помню, когда пришло это осознание, и не уверена, пришло ли оно вообще, — я осознаю нас как коллектив четырех близких подруг, каждая со своим бэкграундом, темпераментом, психофизикой, способом мышления, политическими воззрениями, и это гораздо больше определяет специфику наших отношений, чем гендер. Когда мы ставили первый спектакль «Идиота кусок», я только начинала интересоваться феминизмом, и словосочетание «женский коллектив» еще для меня не освободилось от стереотипных представлений. У нас тогда был расширенный состав, и гендерно мы делились пополам. Много позже стало понятно, что костяк — это мы вчетвером, и мы выбираем, с кем будем сотрудничать, но это никогда не определяется гендерно. Если все‑таки принять во внимание, что наш коллектив именно женский, то за эти долгие годы понимание того, что это вообще значит, поменялось множество раз. И все еще меняется.

Женя Л Збань: Для меня это сложный вопрос, потому что я до сих пор не осознаю себя как женщину. В какой‑то момент я стала думать, что это связано с внутренней мизогинией, но сейчас, обнаруживая, что в основном люди, которые меня восхищают, идентифицируют себя как женщины, я стала понимать, что, скорее всего, дело не в этом. Иногда я чувствую себя девочкой, а иногда — мальчиком, про это я немного рассказывала в нашем предыдущем спектакле. Иногда я вообще не могу определить, кем я себя ощущаю, мне это очень нравится, но нередко это вызывает сложности, связанные с социализацией. С одной стороны, делать спектакль о женщинах в кинопроизводстве важно, потому как эта тема до сих пор недостаточно освещена и осмыслена в нашем контексте, а с другой — грустно, что приходится проводить такие границы и настаивать на значимости женского опыта в 2021 году. Пересекать границы, будь то границы государств или границы представлений о гендерных ролях, наказуемо. Наказанием может стать необходимость прохождения бесконечных бюрократических процедур, выиначивание или еще более жестокие практики дегуманизации. Это вызывает злость. У меня есть опыт смены имени, и я благодарна своим коллежанкам за то, с каким пониманием и поддержкой они к этому отнеслись: они были одними из первых, кому я рассказала об этой необходимости и ее причинах. Наверное, поэтому я бы скорее обозначила наш коллектив как основанный на феминистских принципах внимания, заботы и обсуждения сложных вопросов, нежели как женский.

Дарья Бреслер: Мне тоже сложно ответить однозначно. Я никогда не ставила цели сформировать сугубо женский коллектив или войти в него. Такое ощущение, что это получилось стихийно, но не могу сказать, что случайно. Нас объединяют стремление к чуткому отношению друг к другу и к материи или информации, с которой мы работаем, желание реализовать внутренний потенциал каждой, поиск способов свободно и без страха выражать свои мысли и чувства. Несмотря на общее стремление, это оказалось сложной работой.

Влада Миловская: Феминистский дискурс сейчас очень эксплуатируется и в целом хорошо продается, как и форма горизонтальной организации внутри художественного среза. От этого образуется ощущение, что феминизм — это что‑то вроде рецепта. Пей таблетку фемпросвещения три раза в день, и через три месяца будет результат. Мы не сразу вообще могли говорить о том, кто мы, чем занимаемся, что чувствуем. Но та среда, которую мы себе создали внутри лаборатории, разрешала это делать, разрешала заниматься поиском. Если говорить о практике женской коллективности как о единственной возможности растить в себе художницу, то «Вокруг да около» — пример того, как такая практика может работать. Нас объединила не гендерная идентичность, а что‑то еще. Что‑то непонятное. Я не знаю, что это. Что‑то бессознательное.

Как вы работаете вместе? Есть какое‑то распределение обязанностей?

Лейла Алиева: Мы стараемся распределять обязанности примерно поровну, но, конечно, это очень субъективное деление: невозможно взвесить и оценить затраченное время, интеллектуальные и эмоциональные усилия и всем раздать по одинаковому отрезку задач. Например, Даша занимается дизайном печатных материалов и сайта, потому что это ее профессия и основной интерес, но Женя тоже всегда принимает в этом участие, потому что у нее есть соответствующие образование и видение, а я вот чувствую, что это не моя ниша, и полностью доверяю их вкусу. Я беру на себя работу со звуком, но прислушиваюсь к мнениям и советам коллег. В «Спектакле в коробочке», который в целом смонтирован мной, были главы, которые полностью создала Женя. Или вот Влада сейчас обзванивала всех наших собеседниц и договаривалась о встречах: кажется, это занимает не так уж много времени, но никто из нас не справился бы с телефонными переговорами — для меня лично это адский стресс, уверена, я бы провалила эту задачу, а Владе удалось расположить к себе даже тех, кто активно не хотел участвовать. Идеи мы накидываем совместно, но Женя может осмыслить их концептуально и описать их в сопроводительном тексте. То есть у каждой из нас есть свой вектор работы, но над каждым пунктом мы работаем вместе.

Женя Л Збань: Мне всегда казалось, что намного проще сказать, что у нас горизонтальный коллектив, чем действительно им являться. Это подразумевает высокую меру свободы и автономии каждой из участниц, которая сопряжена с ответственностью за свои действия. Перекосы в этом смысле у нас были всегда, особенно в начале нашей совместной работы, есть они и сейчас, но, кажется, их намного меньше. Мы много работали, выявляя эти проблемы и решая их. Это требует большого терпения, но пока мы справляемся. Конечно же, не обходилось и без конфликтов, но мы всегда стараемся выслушать друг друга и договориться. Найти в процессе коллективной работы место для проживания аффектов всех участниц. Еще у нас есть правило, что если кому-то из нас очень хочется сделать что-то в рамках художественного проекта, то это нужно сделать. Есть ощущение, что такой подход делает наше звучание более объемным, полифоничным.

Влада Миловская: Это самое конфликтное для нас поле. Оценить вклад и работу каждой из участниц на этапе производства очень сложно. Потраченное время, эмоциональный труд, организация процесса, поиск новых проектов, актерское существование, написание текстов, режиссура — все это мы делим. Часто нам не хватает отклика на проделанную работу, мы остаемся невидимы друг для друга. Но мы стараемся об этом говорить и просить поддержки и помощи, если она нужна. Мы вместе уже девять лет по собственной воле — это достаточно долгий срок для коллектива. И вроде ничего, неплохо движемся.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»

• 

  Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»

• 

  «Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»

• 

  Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»

• 

  «Я за неаккуратность» — Владимир Мункуев про «Кончится лето»

• 

  Кристоф Оноре: «Это вовсе не оммаж Марчелло Мастроянни»