Рецензии

После памяти


Двоюродный дядюшка. Реж. Алан Берлинер, 2012

Это фильм о памяти, и всего проще было бы поставить здесь точку.

В течение пяти лет режиссер приходит к своему дяде Эдвину Хонигу, поэту, литературному критику, переводчику Лопе де Вега и Фернандо Пессоа — многолетнему другу, собеседнику, учителю. Эдвину далеко за восемьдесят, у него болезнь Альцгеймера, он почти ничего не помнит и с каждым днем все больше и больше уходит от нашей реальности в какую-то свою. Алан задает ему простые вопросы: «В какой стране ты живешь? Кто у нас президент? Какой сейчас год? Сколько тебе лет?» В ответ — вежливые, невозмутимые, почти безмятежные: «Не знаю… какая разница… а у нас есть президент?.. ну, расскажи мне еще какую-нибудь историю…» Он уже не понимает, как это — помнить.

На минуту кажется, что фильм так и зациклится на причитаниях: «Надо же! Столько языков знал, а теперь…» — Но нет. Речь не о памяти — а о том, ЧТО ты помнишь.

— Вот, посмотри фотографии. Кто это?

— Не знаю… А должен?

— Это твой отец, а это твой брат, Стенли.

— Помню Стенли. Я его убил.

И затем сестра и друзья рассказывают (нам!) историю о том, как отец, не справившийся с горем, назначил зазевавшегося шестилетнего ребенка виновником смерти трехлетнего брата.

Еще фотографии, еще рассказы — и Эдвин как бы вместе с нами, со зрителями, иронически подталкивает режиссера-собеседника: «Ну давай свою историю», — подразумевая «сочиняй мне мою историю». Молодость, первые стихи («я мечтал стать поэтом с семи лет»), первая жена («у меня была жена? какая красивая женщина!»), с которой он прожил почти четверть века, и когда она умирала от рака, ушел со всех работ, чтобы последний год провести с ней рядом… «А детей у нас не было… я не помню, почему…»

Логика не работает, и на болезнь мы можем списать только ту легкость, с которой Эдвин к этому относится. Он не морщит лоб и не кусает губы, не трет пальцами виски. Он почти ничего не вспоминает — что-то знает, а чего-то не знает. Если не знает — можно попробовать угадать, это игра, это интересно (один-единственный раз режиссер позволил героя показать раздражение — не хочу, отстань!)

Двоюродный дядюшка. Реж. Алан Берлинер, 2012

Еще фотографии — жизнь идет дальше. Вот ты уже известный поэт и маститый университетский преподаватель. Вот президент Португалии вручает тебе знак рыцарского достоинства. Вот твоя вторая жена, Марго, юная и прекрасная. А вот два мальчика, ты узнаешь их? Вы усыновили двух мальчиков, Дэниэла и Джереми, узнаешь их? — Стенли?! — Нет, не Стенли, Дэниэл и Джереми…

Марго рассказывает: «Он был чудесным отцом малышей, но, когда дети подросли, он стал просто невыносим… Однажды я не выдержала и спросила у сыновей: вы хотите и дальше плакать по ночам? А после этого собрала вещи Эдвина, и сказала ему, что мы больше не будем жить вместе». И объяснение: У него было умение, сделавшее его великим критиком, — он умел ранить в самое сердце«. Эдвин этого уже не знает. Не знает, что сыновья выросли и не рвутся повидать отца. А когда один из них приезжает — они встречаются как ни в чем не бывало. Потому что для Эдвина действительно ничего не бывало. Он стал зеркалом (он сам так говорит о себе в самом начале фильма, глядя в упор в объектив) и ответит тем, чем к нему обратятся.

Второй сын, Дэниэл, не приехал и не приедет, даже на похороны. Он, кажется, так и не простил отца, хотя и не смог сказать это на камеру. Он даже не против, если бы отец извинился перед ним «за то, что был таким козлом»… И Эдвин, как зеркало, извинился бы, если бы Дэниэл приехал. Сам не зная за что и сам не зная перед кем…
Жизнь долгая, и к концу ее забвение подчас спасает от памяти. «Старость — это как вернуть детство, когда никем не надо казаться!»

Но фильм опять-таки не только об этом.

Двоюродный дядюшка. Реж. Алан Берлинер, 2012

Почти полтора часа (из них почти половину — крупным планом) мы видим очень старого человека, страдающего от прогрессирующей неизлечимой болезни… Но герой в фильме не страдает. Он витален, а подчас и бодр. Он остроумен, ироничен и саркастичен, даже тогда, когда уже ничего не может сказать. Он напевает, насвистывает, мурлыкает, отстукивает ритм ладонью по коже любимого кресла. Он сохраняет личностную идентичность, вопреки диагнозу, разрушающему личность по определению. — И это самая большая удача Берлинера-режиссера: ему удалось показать героя сохранившим свою индивидуальность и целостность несмотря на возраст и болезнь. Главное не память, не речь, не понимание, личность больше всего этого. Человек остается человеком, даже когда память осыпалась, как старая штукатурка. В этом конкретном случае — поэт остается поэтом.

Алан Берлинер — режиссер узнаваемого авторского стиля, сочетающего жесткость монтажного ритма с очень личной интонацией. Он уже давно ничего не боится в кино — ни пестроватых отбивок, ни затянутых планов, ни расхожей эмоции, ни тем более собственного присутствия в кадре. Наоборот, именно он сам, Алан Берлинер, человек и режиссер, является основным инструментом и материалом его кинематографа и основной темой. Эдвин Хониг оказался в центре фильма в первую очередь именно потому, что он «двоюродный дядя». Потому что знакомы они сто лет, и дружили, и разговаривали, и советовались, и показывали друг другу — стихи, фильмы. И примеряет Алан на себя его жизнь, и между срифмованными историями об Эдвине-сыне и Эдвине-отце вводит в фильм своего собственного сына. И к старости Эдвина готовится — поэтому это, как всегда, фильм о самом Алане Берлинере. «В нашей семье есть ген долгожительства, — говорит он на встрече со зрителями после показа и продолжает: — Когда-нибудь я забуду, что приезжал в Петербург… и что снимал кино…» Но он этого уже не боится. Память потерять не так страшно, как казалось. Лишь бы под осыпавшейся штукатуркой оказались стены, а не пустота, и тогда дом, в котором живет «я», устоит.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: