Берлин-2015: «Клуб» Пабло Ларраина
Утром — молитва, потом завтрак. В двенадцать служим мессу. После обеда поём. Потом — свободное время, молитва, ужин. Таков распорядок дня в странном доме на отшибе чилийской деревни на берегу океана, где живут четыре священника и монашка. Из дома они выходят только ради собачьих бегов, во время которых падре стоят поодаль и смотрят на гонку через бинокль. Однажды в доме появляется ещё один священник, а за ним приходит молодой бродяга с певучим голосом. Как это всегда бывает, прибытие постороннего изменит размеренную жизнь отшельников.
Что это — дом для священников-расстриг, отлучённых от сана за преступления, выясняется довольно быстро; сюжет начинает раскручиваться, прибывает ватиканский бюрократ в чёрной машине, и с этого момента «Клуб» становится почти хичкоковским триллером. Но уже с самого начала зрителю не по себе. Режиссёр-мультиинструменталист Пабло Ларраин, до того снимавший на 16-миллиметровую плёнку («Post mortem») и видео («Нет»), использует анаморфотный объектив ЛОМО, который слегка вытягивает лица по горизонтали, слегка искривляет линии и слегка размывает изображение, которое выглядит снятым через запотевшее стекло. Все эти незначительные неправильности вместе дают эффект «зловещей долины» — едва заметная неестественность выглядит более тревожно, чем явная условность; такое же впечатление производит, например, противоестественная улыбчивость приставленной к святым отцам монашки. За кадром при этом скрежещет Бриттен, которого вскоре сменяет Арво Пярт (главный, видимо, композитор современного фестивального кино: за день до «Клуба» он звучал у Малика).
В этом фильме о религии почти не говорят о Боге.
Канны-2014: «Левиафан» Андрея Звягинцева
Ларраин продолжает исследовать травмы чилийского общества: целых три фильма он расправлялся с наследием Пиночета, теперь настала очередь святой католической церкви. Само слово «церковь» в фильме произносится, кажется, один раз — как в «Крёстном отце» ни разу не звучит слово «мафия»; действительно, духовенство здесь напоминает гангстерский клан с жёсткой иерархией и круговой порукой; выйти из него нельзя, но зато своих в нём не сдают. Здесь, наверное, придётся всё-таки вспомнить про Звягинцева, слишком много, кажется, общего у «Клуба» и «Левиафана» — антиклерикализм, почти одно и то же место действия (прибрежное захолустье, хотя и в разных концах света), а ещё Ларраин в этом фильме тоже испытывает пристрастие к полинявшим оттенкам голубого. Скорее всего, у двух картин будет и похожая судьба: «Клуб» наверняка получит приз в Берлине, вполне вероятно, что главный, и его легко себе представить в списке оскаровских номинантов. Но у Звягинцева — ветхозаветные метафоры и упивающиеся своей красотой пейзажи, а у Ларраина — самые простые и надёжные слагаемые киноповествования: тщательно характеризованные персонажи (при том, что большинство героев — одного пола и профессии и примерно одного возраста, их не спутаешь друг с другом), сюжет о преступлении и расследовании, яркие диалоги. Ну, и ЛОМО. Может быть, взгляд советского объектива, так не похожий на человеческий, — это взгляд Бога? Возможно, потому что от зрителя в этом фильме ничего не утаится, а всё видит только Бог, и больше никто, как справедливо замечает со своей неизменной улыбкой монашка ближе к концу фильма. Но в этом фильме о религии почти не говорят о Боге: Ларраин не стремится показаться большим художником, ему вполне достаточно статуса ловкого формалиста с гражданской позицией (что часто оказывается к лучшему, и это тот случай). Тем более, что от ответов на главные вопросы мало что зависит в земных делах: если Бога нет, то всё дозволено, но если есть — тоже.