Берлин-2018: «Довлатов» Алексея Германа-мл.
7 сентября 2024 в киноцентре «Октябрь» — спецпоказ «Довлатова». После просмотра — разговор с режиссером Алексеем Германом-младшим и художником Еленой Окопной. Републикуем заметку о фильме, написанную Василием Степановым по следам премьеры на Берлинале.
1971 год, ноябрь, Ленинград. Не член Союза писателей, но все же писатель Сергей Довлатов, сыгранный чудным сербом Миланом Маричем, мыкается с никому ненужными рукописями по опостылевшим пыльным редакциям, работает в заводской многотиражке, ищет общий язык с бывшей женой Леной и немецкую куклу для дочери Кати (а точнее, деньги на эту куклу). По ночам ему снится солдатская служба в лагерной охране и генсек ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Хорошо хоть, не Иосиф Виссарионович Сталин, как дедушке, считает мама. Рядом с Довлатовым — безнадежные и вполне состоявшиеся в этой своей безнадежности поэты и художники, а также фарцовщики, актрисы, оппортунисты, конформисты, ну, и еще рыжий ленинградский гений Бродский, который уже через полгода уедет на Запад, а пока читает стихи на кухнях и работает на «Ленфильме», где озвучивают какой-то польский фильм. Бродский всё о себе уже знает, а Довлатов пока сомневается, но тоже на грани отъезда — где-то за титрами он соберет чемодан и отправится в свою провинцию у моря — балтийский Таллинн. Чтобы через пару лет вернуться в город на Неве и снова уехать — теперь уже за океан.
Для поколения родившихся на рубеже 1970-80-х, то есть моего поколения, Сергей Довлатов — писатель-чемпион, идеальный рассказчик, книги которого прятали в партах на уроках географии, физики и химии. Иногда даже на литературе. Большой, внятный. В моей школе за Довлатова не журили, его блестящий русский язык ценили и учителя. «Зона», «Заповедник», «Чемодан» в школьную программу, может, и не входили, но были обязательной частью культурного кода, по которому узнаешь своих в темной подворотне и случайном баре. Это важное знание. Сегодня код Довлатова — достояние широкой публики со всеми сопутствующими издержками: как отметил на пресс-конференции режиссер, Довлатову ставят памятники, о нем снимают телефильмы, в честь писателя в Петербурге проводят важный ежегодный культурный фестиваль. Слава пришла к Довлатову поздно. Сам о себе он писал, что вечно добирается до пункта назначения к шапочному разбору. Примерно так же пришел и фильм о нем: все статусы зафиксированы, достижения бесспорны, а роли распределены. Да кино и не уточняет, не хочет никому ничего доказать или показать — оно просто, чтобы закрыть глаза и помечтать. О том, каким может быть Сергей Донатович Довлатов. У каждого он свой. У Германа — молодой, фланелевый, застенчивый как теленок, симпатичный и неуловимый.
Экран, как липкий стол в советской чебуречной
Судьба писателя мягко говоря символична. Не только для 1960-70-х, но и для сегодняшних российских времен, достаточно вегетарианских, чтобы без опаски гундеть об ужасах советской власти или, напротив, влажно грезить о ней. И пока режиссер Герман-мл. от параллелей с сегодняшней Россией прилюдно отказывается, зритель не может их не считывать: мутный, прокуренный застой, кропотливо заполонивший экран книжными полками, немытыми стеклами, засиженными автобусами, пророщенным луком на подоконнике, чужими детскими игрушками и какой-то бесцветной одеждой — узнаваем, как последний осенний день. Твой день. Скоро зима, выпадет снег — и каюк.
Алексей Герман-мл. с польским оператором Лукашем Залом (знаете его по «Иде») делают все, чтобы подарить этот советский застой во всей полноте ощущений: по глубине и длине планов, насыщенности фактур, точной блеклости цветовых решений «Довлатов» даст фору большинству отечественных исторических фильмов. «Движение вверх» — тоже про начало 1970-х. Что называется, почувствуйте разницу. У Германа — экран, как липкий стол в советской чебуречной. И вместо салфеток — рваные квадратики дешевой упаковочной бумаги. А вместо мечты — хрип транспаранта. Я не жил в 1970-х, не застал «застой», но отчего-то ведь его так назвали, не правда ли?
Услышится ли что-то в этом смущенном шуршании зрителю?
Проклятие у фильма одно — это текст. Фильм о писателе немотствует. Слова, как и сам писатель, немного лишние. Где-то невнятны и путаны, как признание влюбленного, а где-то напротив просветительски объяснительны, слишком подробны, слишком лояльны к зрителю, ввалившемуся с мороза (или юному, или иностранному).
Понятно, что картину придется продавать тем, кто в силу возраста или национальной принадлежности не обязан хоть что-то знать о писателе Довлатове, понимать что-то о ленинградской жизни указанного времени и даже шире — социальных аспектах советских 1970-х. Но все же это не повод проговаривать за кадром азбучные истины и пускаться в неймдроппинг. «Введенский и Хармс погибли страшно и глупо». «Мандельштам тоже плохо кончил». «Мунка видели „Крик“?» «Ван Гог умер в ничтожестве, какая разница издадут тебя или не издадут?» Кандинский, Малевич, Голда Меир, ОБХСС, спасибо, конечно. Иногда, впрочем, и неймдроппинг работает. Как в разговоре про Бродского: «Вот Аронзон — это же поэт, а это что?»
Впрочем, этот текст можно не заметить, как не замечают его герои фильма, привыкшие к шелухе советских слов, шепчущие и переспрашивающие, погрязшие в своих речах, как в ноябрьской мгле, несущие что-то невпопад и наугад:
— Что ты сказал?
— Ничего. Тебе все время что-то слышится.
Услышится ли что-то в этом смущенном шуршании зрителю?
Думаю, что, сделав определенное усилие, каждый сможет распознать то, ради чего фильм и затевался — тихий крик о тщетном неумении хороших людей во всякое время поставить себя на твердую ногу.
Читайте также
-
Движение вниз — «На этой земле» Ренаты Джало
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари