Партия консерватора
Труппа Ее Величества купить
«У времени нет универсального значения. Мы привыкли думать, что время для всех одинаково, что оно просто есть. Время было неизменным. Сейчас мы знаем, что это не так», — начинающий физик-космолог Стивен Хокинг («Хокинг», 2004) еще не готов к защите своей PhD, это он просто девушку в пабе снимает. Ну, вот такой способ. У Хокинга Бенедикта Камбербатча совсем нет времени — смертный приговор в виде страшного диагноза уже получен. Но, как известно, пространство-время искривлено — герой благополучно доживет до конца фильма и придумает объяснение Big Bang теории. Реальный ученый Стивен Хокинг фантастическим образом жив до сих пор. «Время — это очень важно».
Big Bang — Big Bomb
На кинофестивале в Торонто 2013 год был официально объявлен «годом Бенедикта Камбербатча» (незадолго до этого BAFTA Лос-Анджелес назвала его «британским артистом года»). Имелось в виду, что три больших фильма выходят почти одновременно, ух ты. Чуть позже — буквально на днях — выяснится, что один из них — «Пятая власть» — оказался грандиозным кассовым провалом (Big Bomb), и карьера актера в статусе голливудской звезды, едва начавшись, может пойти вспять. Пространство-время искривлено, как и было сказано.
Хокинг. Реж. Филип Мартин. 2004
Международная слава Камбербатча, его личный Big Bang, имеет конкретную дату — совпадает с датой релиза первой серии «Шерлока». Опрокинутый крупный план, нижний ракурс, темные байронические кудри, несколько энергичных взмахов хлыстом над трупом в анатомичке Бартса, «хорошее пальто и невысокий друг», — и все, проснулся знаменитым, даже засыпать не пришлось. Для немножко контуженных этим «взрывом» поклонников время и в самом деле начало двигаться в обратную сторону — предыдущие десять лет актерской карьеры Камбербатча привлекли массовое внимание ретроспективно. Новый релиз «Хокинга» на DVD вот-вот состоится, а релиз комедийного сериала «Сорок с чем-то» уже прошел с большим успехом: в 2003 году там, помимо никому не известного Камбербатча (в роли старшего сына), снялся известный тогда лишь в узких кругах Хью Лори (в роли отца). Ныне этот диск — раритет. «Время — это очень важно».
Доверчиво и воспитанно моргает, убедительно осваивая пятьдесят оттенков британской застенчивости.
Сам Камбербатч чрезвычайному успеху «Шерлока» изрядно удивился. Понятно — он не сделал в этой роли почти ничего, чего уже не делал (или не мог бы сделать) с тех пор, как стал актером. Существенная разница заключалась лишь в скорости, вот она в роли Шерлока почти невероятна (потому что «время…» и так далее). Вопрос же на самом деле в том, когда он стал актером — когда случился настоящий Big Bang? Доподлинно неизвестно. Особенность профессиональной судьбы Бенедикта Камбербатча заключается в том, что он регулярно, примерно каждые два года устраивает некие качественные прорывы, ощутимо прибавляя в классе даже тогда, когда, казалось бы, весь комплект характерных приемов и умений давно сформирован. И, напротив, — за ранними, еще незрелыми, хотя и не лишенными обаяния опытами, внимательному исследователю непременно открываются еще более ранние. И в них тоже есть смысл.
Хокинг. Реж. Филип Мартин. 2004
Он родился в актерской семье, а первую роль сыграл еще в школе. Дебютом называет шекспировскую Титанию, королеву фей (прелестно. Скофилд дебютировал Джульеттой), — но это в Хэрроу, а до Хэрроу, еще в начальной школе был ткач Основа, тот, что обожал театр и превращался в осла. В знаменитой школе для мальчиков Камбербатч, помимо всего прочего, играл в регби, так что за «королеву фей» дразнили не слишком. Родители-актеры надеялись на чудо — то есть юридическую карьеру, но будущий лауреат премии Оливье быстро получил высокую репутацию неутомимого классного клоуна, поскольку шалил и весьма артистично передразнивал всех и каждого. Последний год в Хэрроу провалил, «открыв для себя выпивку и девушек», после чего еще год медитировал в буддистском монастыре в Тибете. Вместо Оксбриджа, положенного выпускникам престижной школы, загремел в Манчестер, где с мыслями о юриспруденции распрощался и занялся, наконец, драматическим искусством. Потом была Лондонская академия музыки и драмы. С 2001 года он уже вовсю играет Шекспира на свежем воздухе (полезно во всех смыслах) — в Open Air Theatre Риджент Парка.
Путешествие на край Земли. Реж. Дэвид Эттвуд. 2005
Примерно тогда же дебютирует на телевидении. Играет или надутых барчуков, или милых молодых людей, добродушных, вежливых и заурядных, в скверно сшитых костюмах и непременных галстуках. Доверчиво и воспитанно моргает, убедительно осваивая пятьдесят оттенков британской застенчивости, беззащитно столбенеет, то и дело втягивая подбородок, чтобы встретить очередной удар судьбы, как положено примерному домашнему мальчику, перспективному недотепе: девушка бросит (и еще одна, и, кажется, еще), в MI-5 сильно заругают, в детективе среди множества убийств его самоубийство незаметно затеряется. Безнадежен. «Какой-нибудь Фредди» — с кроличьей улыбкой, неопределенными чертами лица, большелапый и немного нелепый, недостаточно рыжий, чтобы быть смешным. На редком крупном плане — детский глаз, еще мутный от младенческого баловства. Среднее, вполне нормальное начало карьеры. Однако он успел сыграть Сальери в «Амадеусе» на университетской сцене и получил благословение отца, сказавшего, что сын — уже сейчас лучший актер, чем он, отец, мог быть когда-либо. И дело тут не только в сентиментальности.
Гении
А уже к 2004 году начинающий актер умеет практически все, что от него смогут потребовать британский кинематограф, телевидение и театр (довольно разборчивые, кстати, именно по части актерской игры). Остальное (а Камбербатч давненько не «подает надежд», привычно превосходя ожидания) — за рамками задач, сверх того. «Хокинг» продемонстрировал не только виртуозное владение телом (недуг поэтапно овладевает персонажем, «Оскара» дают и за меньшее), но и драгоценное для актера умение подключать к роли весь организм целиком. Прозрачность подтекста (предмет законной гордости многих хороших актеров) для Камбербатча вообще не проблема, это почти побочный эффект, но прозрачен любой импульс, еще даже не до конца оформившийся ни в эмоцию, ни в мысль. «Глубокие актеры», вероятно, не те, что изображают нечто сложное, а те, что даже простое делают заразительным, приковывающим внимание: аспирант Хокинг смотрит в звездное небо. Неловко ухватившись за мелок (пальцы не слушаются), с дурашливой неконтролируемой улыбкой, у доски отличается умом и сообразительностью. Обстоятельно пилит помидорку в салат. Но уж если предусмотрен катарсис и на героя обрушивается большое-пребольшое Открытие — то невыразимый восторг взрывает искореженное мальчишечье тело откуда-то изнутри, толстые очки прыгают на уморительно счастливой физиономии и света в кадре становится немножко больше.
Это примерно как если бы Гэри Купер взялся играть Пьера Безухова.
С этого времени за Камбербатчем закрепится репутация актера, который «умеет играть гениев», и он переиграет их во множестве, реальных и вымышленных, физиков и лириков, на ТВ и радио: Кеплера, Ван Гога, влюбленного математика из «Последнего врага», Гейзенберга, Чаттертона, Т. С. Элиота, Виктора Франкенштейна и Шерлока Холмса. Он исключительно убедителен, когда делает вид, что думает (напоминая, что мышление — это процесс, а не эффект от нахмуренных бровей), и неотразим, когда его, случается, «осеняет». Почти неисполнимые для иных актеров, эти задачи для него едва не стали основой отдельного амплуа, вынудив, наконец, прилюдно взмолиться: «Я вовсе не такой умный!» и намекнуть, что не прочь сняться в ромкоме. Но, похоже, и в ромкоме ему пришлось бы пойти и начертить пару формул.
В том же году Бенедикт Камбербатч окончательно определится с голосом, съедет с неустойчивого высоковатого недобаритона в нижний регистр, и разбуженный Смауг, великий и ужасный, надежно обоснуется на радио ВВС, где у актера появится много достойной работы (от Кафки до Ставрогина) и где он будет иногда забавляться квадрофоническими эффектами, не прибегая к помощи спецтехники. Среди лучших ролей Камбербатча на радио (да и вообще) — забавный капитан Мартин Криф, задира и неженка, летающий на единственном самолете маленькой, но гордой авиакомпании в многолетнем комедийном шоу «Cabin Pressure». Характеристика, данная автором персонажу, отчасти имеет отношение и к самому актеру: «Он с самого детства хотел стать летчиком. Еще до того, как захотел стать самолетом».
«Последний тори»
Пару лет уйдет на то, чтобы закрепиться в роли «истинного джентльмена». Камбербатча, с его породистой странностью и «королевским английским», активно использовали в ролях представителей привилегированных классов (собственно, и гении у него совсем не плебеи). В «Путешествии на край земли» (2005) по трилогии Голдинга он играл юного Эдмунда Толбота, перед окончанием войны с Наполеоном совершающего вояж из Англии в Австралию, дабы занять там одно из правительственных кресел. Аристократическое дитя открывало для себя суровый мир, постигало разнообразные жизненные уроки и предавалось воспитанию чувств. Условие было одно: страдая морской болезнью, пьяный, раненый, влюбленный, замученный, с проломленной головой, в горячке, потрясенный внезапно открывшейся правдой жизни, в виду неприятельского судна, перед лицом смертельной опасности и на терпящем бедствие судне — он должен был оставаться джентльменом. Из самых немыслимых ситуаций, мизансцен и ракурсов возвращаясь в стойку непоколебимого достоинства и оправляя элегантный браммеловский бантик.
Потешного и героического в своей безупречности юного Толбота сменит мистер Уильям Питт-младший, в котором не было решительно ничего забавного, как и положено премьер-министру Англии («Удивительная легкость» / Amazing Grace, 2006). Блестящий политик, взрослый, чрезвычайно умный, сосредоточенный и великодушный, потому что быть великодушным в Палате общин — дальновидно и практично. В том же году совсем иной извод «записного джентльмена», злую пародию на университетского сноба Камбербатч покажет в молодежной комедии Starter for 10 (у нас переводят «Попасть в десятку»), сыграв капитана команды студенческой викторины. Прилизанный закомплексованный придурок держал указку, как офицерский стэк, страшно третировал расцветающий талант дивно хорошенького Джеймса МакЭвоя, получал от того в глаз — и, как ни странно, находил в себе силы пожать руку противнику: все бренно в этом мире, кроме правил «честной игры».
Если уж искать соответствий, то профессиональным прототипом Камбербатча, пожалуй, окажется великий хамелеон Алек Гиннесс.
Совсем уж омерзительную версию богатого папенькиного сынка Камбербатч сыграет в «Искуплении» Джо Райта: к 2007-му году его герои уже вполне научились смотреть прямо в глаза, не моргая и не смущаясь, надежно прилипая взглядом к объекту; он еще добавит пару весьма специфических обертонов, — и коварный усатый Серый волк приманит конфеткой аппетитную несовершеннолетнюю Красную Шапочку. Характерно, что именно после этой роли Стивен Моффат, по его словам, подумает о Шерлоке. Автор, несомненно, «знал, куда смотреть».
Общество, основанное на системе привилегий, — это то, что всерьез никто не собирается отменять, но чего в современной демократической Англии принято немного стесняться. Иначе — дурной тон. Парадокс парламентской монархии отчасти разрешается благотворительностью: в фильме «Стюарт: Жизнь наоборот» Камбербатч играет Александра Мастерса, дружелюбного кэмбриджского очкарика, социального работника и реального писателя, как раз и написавшего биографию этого самого Стюарта, молодого бездомного, униженного и оскорбленного (замечательно сыгранного Томом Харди). Герой Шейна Медоуза, увиденный глазами персонажа Чарльза Диккенса. Камбербатч играет тут вторую скрипку, и это в координатах фильма «поделом»: образованные (то есть привилегированные) члены общества обязаны испытывать чувство вины, творить благо и страдать, если творили недостаточно. Потому что либерализм. А впрочем, нельзя терять и чувство юмора. Потому что Англия. Эта взвешенность, вкупе с вечным «understatement», дает возможность поговорить обо всем, так ничего и не сказав.
Но реальный смысл пока есть только в тех ролях, где находят приют «старые души» или, по меньшей мере, их тени.
Но в 2011 году Бенедикт Камбербатч получает роль, в которой ему будет предоставлено право ни за что не извиняться. Просто потому что его герой обречен с самого начала. И это к счастью — никто не обвинит «офицера и джентльмена» Кристофера Титженса (а заодно автора Форда Мэдокс Форда и сценариста Тома Стоппарда) в киплинговском реваншизме, тупой имперской кровожадности и теннисоновской смертоносной наивности: «Конец парада» объявлен заранее. Титженс — «последний тори», высокоморальный субъект, пытающийся сохранить свои принципы в агонизирующей старой Англии времен Первой мировой войны. Камбербатч, получивший роль вечно грустного, некрасивого, по-гамлетовски «тучного и одышливого» Титженса уже после «Шерлока», — это примерно как если бы Гэри Купер взялся играть Пьера Безухова (отчасти спасало то, что если уж искать соответствий, то профессиональным прототипом Камбербатча, пожалуй, окажется великий хамелеон Алек Гиннесс).
Новообретенную харизму пытались спрятать, выкрасив актера в блондина, надев толщинки, наведя красных кругов под глазами и набив щеки какими-то шариками, чтобы уравновесить ставшие в одночасье знаменитыми скулы. Он двигался и говорил вдвое медленнее и основательнее, чем обычно, а принимая любезный вид, «включал» какого-то совершеннейшего Тимоти Сполла, но харизма упрямствовала. Однако речь о замене актера никогда не шла: сделать «последнего тори», со всем его фантастическим старомодным целомудрием, раздражающей щедростью, рыцарской честью, выстраданным патриотизмом, до нелепости джентльменскими манерами и парадоксальной ясностью мышления по-настоящему достоверным мог именно Бенедикт Камбербатч. Сам бы не справился — помог бы дед, капитан подводной лодки и в Первую, и во Вторую мировую войну.
«Я счастлив нести в себе старые души из старых миров», — сказал актер как-то в интервью. Он не раз и вполне успешно совершит вылазки в современность (снимаясь в скромных малобюджетных проектах, вроде Wrackers, кажется, только ради простого человеческого счастья надеть джинсы, расслабить спину и не замазывать веснушки), но реальный смысл пока есть только в тех ролях, где находят приют «старые души» или, по меньшей мере, их тени. Интересно, что эфир «Конца парада» в Британии ознаменуется неким всплеском подобия «классовой борьбы»: в то время как одна часть зрителей (включая критиков) примет сериал восторженным «Да, это мы!» (неполиткорректно сузив образ Англии до вызывающе консервативного идеала), другая часть — по ничтожному поводу — обвинит лично Бенедикта Камбербатча в снобизме. Помянут ему и частную школу, и «богатых» родителей, и прочие привилегии. Интерес тут, собственно, не в поляризующей силе роли (в конце концов, Титженс, униженный, разоренный, полуживой, но не сдавшийся, растворится среди обыкновенных солдат, объявив о «конце парада»), а в том, с какой легкостью имидж уже не стоппардовского, а абстрактного «последнего тори» может закрепиться за актером (по личным убеждениям как раз большого демократа).
Тем «как он это делает», живо интересуются многие, включая — из последних по времени — Мэрил Стрип.
Придется упомянуть, что чрезвычайная популярность Бенедикта Камбербатча приходится на время, когда в самой Англии пересматриваются некоторые итоги политики либерализма и мультикультурализма, а вне ее — идет вполне ощутимая волна англомании (эксплуатирующая уютный идеальный образ «старой доброй Англии»); когда в самом успешном «Бонде» последних лет дама Джуди Денч читает Теннисона («но мы есть мы…») и ей даже позволено немножко старомодного пафоса, а «Оскара» получает фильм «Король говорит», где прав тот король, который следует долгу, а не тот, другой; где в популярнейшем «Аббатстве Даунтон» молодой наследник поместья, получивший тяжелое ранение в окопах Первой мировой и приговоренный к бездетности, встает с инвалидной коляски, послав большой пламенный привет Д. Г. Лоуренсу.
«Время — это очень важно». Бенедикт Камбербатч не случайно именно сейчас становится «актером года» и «самым сексуальным актером» по версии авторитетного чего-то там… Lord Chatterley strikes back.
Как воспитать дракона
Характерно, что чем дальше, тем чаще среди ролей Бенедикта Камбербатча начинают попадаться персонажи не вполне принадлежащие не только к «простым людям», но и к человечеству как таковому. Уже в «Третьей звезде» (2010) умирающий от рака Джеймс, с его остановившимся от боли, выцветшим, совершенно потусторонним взглядом, дивной способностью сливаться с морским пейзажем и кажущейся абсолютно естественной манерой прощаться с друзьями непосредственно откуда-то из звездного неба, самими создателями фильма был назван «инопланетянином». До какой степени принадлежит к человеческой расе обитатель квартиры на Бейкер-стрит (с его «жестким диском» в голове, обычаем орать на старушек и умением считать пульс «в такое время, когда не думает никто») — споры ведутся непосредственно в кадре. Суперзлодей Хан в «Стартреке», проспавший в анабиозе 300 лет, может не только взорвать Лондон, сразиться с целой армией и исцелять своей кровью маленьких девочек в манипулятивных целях, но и со сверхчеловеческим хладнокровием, почти совсем-совсем без иронии наблюдать, как Крис Пайн изображает капитана. На мой вкус вот это последнее и значит — «быть лучше, чем все вообще».
Подлинный класс — там, где все, казалось бы, очень просто.
В любопытном театральном эксперименте Дэнни Бойла «Франкенштейн» в Национальном театре Лондона, где Бенедикт Камбербатч и Джонни Ли Миллер играли Виктора Франкенштейна и его Создание (оно же Существо) по очереди, разница между просто очень хорошим актером и актером, о котором имеет смысл говорить, была особенно наглядна. Там, где Джонни Ли Миллер безупречно и трогательно играл сюжет, Камбербатч выходил на следующий уровень. Едва вылупившись (согласно сценографии — буквально) и обретя способность двигаться, Существо в его исполнении обживало человеческий облик, абсолютно не подозревая о том, что человек — отнюдь не венец творения, а банальная «квинтэссенция праха», хлипкий и недолговечный результат естественного отбора. Это жутковатое, на живую нитку сшитое создание, еще не до конца разобравшись, что такое руки и куда девать ноги, но уже разогнавшись во всю мощь романтического жеста, вольнолюбиво философствовало, декламировало стихи и хваталось за Мильтона — потому что такова природа человека, способность к духовному величию ему дарована изначально, а ничтожество — это уже благоприобретенное. Старомодная версия, безнадежно консервативная. Немного любви Автора (то бишь, Создателя) — и его Создание обещало превзойти титанов. Без этой любви — превращалось в Монстра. Но создателя звали Франкенштейн. Боже, у нас проблема.
Как известно, в «Хоббите» Питера Джексона Камбербатч сам выбрал роль Смауга (ему предлагали что-то на выбор): «Никакой дракон не устоит перед соблазном поговорить загадками и потратить время на их разгадывание», — странно, что это написал Толкин, а не Моффат. Но пока Средиземье томится в ожидании премьеры, актер уже успел сыграть еще одно фантастическое существо: падшего ангела Ислингтона в радиоспектакле «Neverwhere» по повести Нила Геймана. И, пожалуй, его Джулиан Ассанж из «Пятой власти» вполне вписывается в этот роскошный бестиарий: у энигматического существа с таргариеновской платиной в волосах слишком много усилий уходит на то, чтобы имитировать слабости и казаться человеком, а глубинный ущерб (тонко подмеченный актером) — знак какой-то нездешней избранности и уж тем более нездешнего изгнания.
Не случайно Камбербатч уже давно (еще с лондонских театральных времен) стал «актером для актеров»: тем «как он это делает», живо интересуются многие, включая — из последних по времени — Мэрил Стрип. Из очевидного: помимо серьезной аналитической работы (он последовательно распишет все этапы терминальной стадии рака, а с эдвардианцами просто-таки сроднится), каждая роль всесторонне осваивается на пластическом уровне, подключая воображение к продуманному мышечному усилию. Актер практически готов к тому, чтобы заново изобрести начальные положения сразу нескольких известных театральных систем (хотя яростно отрицает любую последовательную методологию в своей работе). И тут дело не только в характерно изломанной пластике страдающего Хокинга или умирающего Джеймса (это как раз из самого несложного). И даже не в ртутном вибрирующем беспокойстве франкенштейнова Существа, ежесекундно находящегося в стадии становления, непредсказуемого роста (даже если корпус статичен — танцуют хотя бы пальцы ног. Вообще эта роль — учебник актерского мастерства). Но подлинный класс — там, где все, казалось бы, очень просто. Брошенное актером вскользь признание, что письмо Ассанжа (где тот требовал от Камбербатча уйти из пропагандистской «Пятой власти») для него прозвучало, «как голос изнутри его собственной головы», способно многое поведать тем, кто интересуется упражнениями по «призыванию персонажа». Но, пожалуй, еще интереснее — воображаемые конструкции, придуманные актером в процессе пластического освоения ролей. Работая над Титженсом, он сравнил его с молодым Борисом Джонсоном, мэром Лондона (тем, который ездил на велосипеде на работу): крупный, соломенноголовый, изрядно неуклюжий, забавный и вместе с тем безоговорочно авторитетный, — готовый ключ к образу. А вот другой: «Он всерьез занимается йогой. Эти люди часто выглядят слабыми, а на самом деле они очень сильные», — действенный анализ роли Джулиана Ассанжа выглядит идеально. Как и впоследствии сама роль обманчиво мягкотелого ледяного субъекта в соответствующем фильме.
Пятая власть. Реж. Билл Кондон. 2013
Сколько у Бенедикта Камбербатча еще ключей в работе над ролями — пока неизвестно. Как и то, сможет ли он воспользоваться ими в голливудских проектах и (или) в настоящем большом кино — или же его выдающаяся фотогения так и останется достоянием наиболее удачных фотосессий. Кассовый провал «Пятой власти», последовавшие за ним репутационные потери и падение рейтинга в качестве голливудской звезды после всех славословий в прессе — досадно ироничный аналог знаменитого финального падения Шерлока с крыши Бартса. И вопрос остается все тот же: «Так как же он выживет?!»
Возможно, для этого просто придется стать самолетом.