Илья Утехин
Илья Утехин

Визуальная антропология и Вернер Херцог


— Наш сегодняшний герой — режиссёр Вернер Херцог, хорошо известный своими художественными картинами. Но бóльшую часть его фильмографии составляют всё-таки документальные работы — это около сорока неигровых фильмов. Сегодня мы посмотрим ленту «Колокола из глубины» 1993 года.

Все фильмы Вернера Херцога — это фильмы о человеке, исследования человеческой природы. В книге «Херцог о Херцоге» он признаётся: «Я делаю антропологические фильмы в той мере, в какой героями этих картин являются люди, а не ландшафты». (Замечу, что при этом во всех работах Херцога очень интересная, богатая натура — у режиссёра уникальное чувство ландшафта, можно сказать, вагнеровского размаха.) Даже в его художественных фильмах много сцен, которые любопытны с этнографической точки зрения: в качестве мест съёмки автор часто выбирает самые экзотические уголки земного шара.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

«Колокола из глубины» посвящены специфическому аспекту существования человека — его связи с религией и мистицизмом. Эта тема часто затрагивается в других документальных работах Херцога. Например, для проекта «Две тысячи лет христианству» он снял серию, которая называлась «Бог и обременённые». В ней рассказывалось о том, как католичество было воспринято в Гватемале. Казалось бы, мы все имеем какое-то представление о католицизме, но когда мы видим, как индейцы отправляют религиозные обряды — то ли христианские, то ли языческие — привычное начинает казаться экзотическим, а то, что мы, напротив, считали далёким и непонятным, — близким и доступным.

Вернер Херцог — это единственный режиссёр, который так последовательно, пристально и вдумчиво изучает разные формы религиозности. Херцог показывает, как люди вступают в контакт со сверхъестественным. Это могут быть как буддийские монахи, так и наши соотечественники. Однако его интересует не внутренняя суть ритуалов, а внешние, наиболее яркие формы обрядности, и чем они различаются в разных странах. Например, у Херцога есть фильм, который целиком состоит из выступления одного проповедника.

Кстати сказать, религиозные мотивы и особое отношение к природе прослеживаются даже в тех работах Херцога, где прямо о религии не говорится. К примеру, документальная лента «Встречи на краю света», рассказывающая о жизни на американской базе в Антарктиде, начинается с такого кадра: мы видим размытые силуэты людей, снятые из-под воды. С такого ракурса они похожи на облака. За кадром звучит религиозная музыка. Это настраивает зрителя на возвышенный лад. И только потом мы начинаем следить за работниками станции — то есть в фокусе не природа Антарктиды, а именно человек, его место в природе.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

Картина, которую мы посмотрим сегодня, — не единственная работа Херцога о России. В 2010 году вышел фильм «Счастливые люди. Год в тайге», в котором рассказывается об одном малом сибирском народе, его обычаях и религиозных практиках. В картине «Колокола из глубины» много подробностей, которые мы можем знать из собственного опыта. Например, все знают фамилию Чумак или помнят, как в девяностые годы различные целители, экзорцисты и экстрасенсы собирали огромные залы в домах культуры по всей стране. И наверняка все слышали о новых религиозных движениях того времени: на рубеже восьмидесятых-девяностых в метро периодически встречались люди в белых одеяниях — члены так называемого «Белого братства».

В «Колоколах из глубины» «Белого братства» нет. Зато есть другое религиозное движение, которое называется «Церковь последнего завета». В фильме мы увидим основателя этой организации — Виссариона, который проповедует на камеру. В отличие от многих документальных фильмов здесь нет закадрового текста — только прямая речь героев, что придаёт ленте цельность и достоверность. В фильмах Херцога всегда завораживает то, как герои говорят прямо в камеру: становится ясно, что они хотят что-то сказать не столько режиссёру, сколько зрителю. Иногда это, правда, доходит до абсурда. В картине «Уроки тьмы» о последствиях войны в Заливе мы видим женщину, на глазах которой убили её детей. В закадровом тексте, который читает сам автор, сообщается, что эта женщина не может говорить. Она потеряла дар речи, но хочет что-то нам сказать. И она действительно что-то рассказывает на протяжении довольно длинного эпизода. У Херцога герои всегда обращены лицом к зрителю.

Такой же искусственной может показаться написанная широкими мазками панорама религиозной жизни России, которая, по всей видимости, отвечает личным представлениям режиссёра о русской душе и мистической судьбе нашей страны. Не знаю, как вы это воспримете — впечатления иностранцев воспринимаются носителями культуры всегда несколько курьёзно — но, по-моему, к таким попыткам всё равно следует относиться с симпатией.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

Обсуждение после просмотра

— Почему режиссёр монтирует вместе такие контрастные фрагменты? Например, сначала он показывает какой-то довольно жестокий ритуал, а потом — человека, звонящего в колокол.

— Вернер Херцог никогда не занимался толкованием собственных художественных решений. Но во всех его документальных фильмах используется один приём: достоверная документальная съёмка вырывается из одного контекста и помещается в абсолютно другой. Возможно, по прошествии семнадцати лет подобная реконтекстуализация делает предмет чересчур экзотичным, превращая картину о «русской духовности» и «религиозном фанатизме» в экспортный продукт.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

Метод, использованный автором, конечно, не научен, это публицистическое или художественное высказывание. И я не думаю, что это произведение следует критиковать с точки зрения религиоведения. Его тут близко не лежало. Херцог и сам признался в интервью, что те двое, которые в фильме ползали по льду, — на самом деле местные алкоголики, которым заплатили, чтоб они это делали. Это никакие не «взыскующие града Китежа». Но из-за такой фальсификации картина не становится хуже. Мне кажется, что сочетание мощных эмоций, вызванных церемонией, и символического образа колоколов полностью оправдано, ведь по сути эти алкоголики действительно слушают звон затонувших колоколов. В девяностые мы действительно стали свидетелями подъёма интереса к мистицизму и религиозного подъёма, давшего новые формы религиозной жизни. Например, сравнительно недавно, после того как фильм «Колокола из глубины» уже был снят, появились так называемые «Леушинские стояния»: ежегодно на берегу озера у Рыбинского водохранилища в Нижегородской области собираются люди, чтобы помолиться и послушать звон колоколов затопленного монастыря. Леушинское стояние посвящено всем монастырям, затопленным из-за строительства гидроэлектростанции. Эта история, естественно, напоминает нам сказание о граде Китеже.

Вспомним, например, интервью с Юрием Юрьевичем Юрьевым. Любой человек, который хоть раз брал интервью, знает, что после того, как его «жертва» закончила говорить, нельзя сразу же задавать следующий вопрос. Она должна почувствовать себя неудобно и сказать что-нибудь ещё. Когда человек говорит на камеру, он всегда что-то изображает. Закончив говорить, он начинает смотреть по сторонам и раздумывать, что бы сказать ещё. Тогда и проявляются его несделанные реакции, его характер. Здесь этот принцип интервьюирования возведён даже не в квадрат, а в куб. С одной стороны, это насилие над принципами этнографического кино. С другой, в этом заключается мастерство документалиста, который даёт увидеть нечто несделанное.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

— Выходит, что Херцог-автор игрового кино побеждает Херцога-документалиста. Режиссёр «Колоколов из глубины» специально берёт ту фактуру, которая будет более интересна зрителю. Именно поэтому большинство героев — не совсем адекватные люди: это видно в случае с тем же Юрием или на примере семьи, к которой приходит Виссарион. Автор не ставил себе задачу отразить реальную ситуацию.

— Но это для вас диссонанс, а не для Херцога. С точки зрения марсианина, спустившегося на Землю, эта картина абсолютно адекватна.

Херцог, как и рядовой зритель, не является специалистом по религиозным обрядам, хотя снял их такое количество, которое дай Бог увидеть воочию каждому религиоведу. Я согласен, что в картине довольно «клубнички на берёзке», но мы не вправе предъявлять к ней научные претензии, потому что это прежде всего художественное произведение. Херцог не проводит границы между документальным и художественным.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

— Вне зависимости от выбранной автором формы, в картине есть ощущение некой болезненности, присущей различным проявлениям религиозности. Эти кричащие бабушки, этот просветлённый Виссарион — все они какие-то убогие. Нам не показали ни одного нормального, здорового человека. Безусловно, в фильме есть красивые запоминающиеся кадры: стоит бабушка, а на заднем плане по льду ползают два человека, или Виссарион на фоне лугов и рек. Но эта красота не то чтобы извращается, она не несёт в себе никакой убеждающей силы. Это некое смещение, отклонение от нормального сознания.

— Что в стереотипном сознании ассоциируется с «прихрамовой средой», показанной в фильме? Бабушки. Но если вы пойдёте в часовню Ксении Блаженной, то увидите ещё много всего интересного. Я там как-то снимал и увидел человека, явно приехавшего на хорошем джипе, который стоял, прислонившись к стене, и разговаривал по дорогому мобильному телефону. Конечно, можно было бы доснять какой-нибудь колокол, на котором написано «монастырю такому-то от братвы», или священника, который объясняет, что «братва» и «братья» — понятия очень близкие. В девяностые была масса экзотики, которую трудно объяснить. В фильме Херцога мы видим нечто общечеловеческое, что возможно разглядеть в любой культуре.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

— Люди едины: и на Чукотке, и здесь. Мы одинаковы. И если нам нужна религия, то эта потребность — одна и та же. На Чукотке они идут к шаману, здесь идут к Виссариону. И вот этого единства я не увидел.

— «Люди от Магадана до Риги» — это условность. У нас было принято говорить с трибуны Съезда, что советский народ — это новая историческая общность. Но хотя у подавляющего большинства населения был одинаковый паспорт, едва ли всех можно было считать единым народом в культурном отношении. Потребность, о которой вы говорите, принимает разные формы, и у каждого человека она сформирована той культурной традицией, в которой он вырос. Херцог буквально силком тащит нас к мысли о том, что здесь есть некое единство, которого на самом деле, по-видимому, нет.

— Основание для общности здесь есть, и если бы режиссёру удалось его подчеркнуть, то фильм бы получился более глубоким. Основание это можно найти в том состоянии социума, которое воплощает собой отчаянный бросок в направлении чего-то трансцендентного. Это состояние общества Херцог и пытается передать. Возможно, автору следовало сосредоточиться не на физиологических, почти гальванических особенностях поведения людей (вспомним, как женщина царапает себе лицо на сеансе), а взять более скучный и метанарративный план — высказывания обычного человека о том, что «религиозное ему необходимо, но он не знает, чего именно хочет». Такой человек постоянно говорил бы: «Нечто существует, и я это чувствую». Почему Херцог этого не сделал? Для меня это очевидно. Фильм перестал бы быть таким «сценическим», «сделанным». Но мне кажется, что антропологический угол зрения задаёт не столько натурализм, сколько работа с человеческим словом. Потому что человек как субъект культуры выражает себя именно в речи.

Кадр из фильма Колокола из глубины (1993)

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить