Невозможные миры: Бивис и Баттхед или Тайна поэзии
Я думаю, что стихи важнее, чем музыка. Может быть, потому, конечно, я так думаю, что у меня совершенно нет слуха. Но к мелодиям мира я не вовсе глух. Вообще, что такое стихи? Стихи это мысли, которые приходят в голову человеку, вспоминающему не о мире, но о мелодиях мира. О звуках, которые небеса издают, когда друг о друга трутся. Не о вещах, но о печальном очаровании вещей.
Майк Джадж, придумавший этих двух несовершеннолетних отморозков, Бивиса и Баттхеда, едва ли думал о чем-то таком. Но вскрыл метафору, обнажил прием, да еще и попал со снайперской точностью в подсознание зрителю.
Они включают телевизор и начинают говорить о мелодиях мира. Ужатых до программы телеканала MTV. Это и есть поэзия, высокая, настоящая поэзия. Но этого мало. Герои Джаджа непроходимо тупы. Каким бы тупым не был наблюдатель, Бивис и Баттхед еще тупее. Нет человека, который не испытал бы приятного чувства превосходства, глядя на Бивиса и Баттхеда. Из всех детей ничтожных света, быть может, всех ничтожней он, — так ведь наш главный поэт описывал поэта. То есть себя. В общем, Пушкин знал, о чем говорил.
Ну, и заодно, раз уж мы о Пушкине, — поэзия должна быть глуповата. Должна. Понимаете — должна. Это сильная модальность.
Но лучше, если наблюдатель не вовсе туп. Вообще, лучше ведь быть хоть немного умным, чем вовсе тупым. Если наблюдатель не вовсе туп, то в какой-то момент он найдет в себе силы признаться: где-то там, в темных недрах души, под рубашкой, под кожей, под воспоминаниями и жизненным опытом, на самом дне, на грани человеческого и нечеловеческого, в нем, наблюдателе, дремлет, а может, даже и не особенно дремлет такой же вот тупой подросток. Внутренний Бивис. Которому не нужны карьера, успех, сложные и простые радости. Которому достаточно просто сесть на диван, включить телевизор, и начать разговаривать с другом о том, что по телевизору показывают.
Просто и о главном, потому что если по-другому и про другое, — это уже не настоящая поэзия. За богатым вокабуляром прячутся обычно бедные мысли. А важнее сисек нет ничего на свете. Нужна только смелость, чтобы в этом признаться.
И да, еще, конечно, нужен друг. Такой же. Способный в себе отыскать слабоумного подростка. Пусть даже этот друг будет воображаемым. Нет ведь никаких гарантий, что и Баттхед, и весь вообще мир, — не галлюцинация сумасшедшего Бивиса.
Настоящая поэзия сильнее всего. Слова, как известно еще из Горация, крепче меди. Поэтому Бивис и Баттхед делают Америку. Америка — скучная проза. Желтый дьявол, бетонные джунгли, мир чистогана. Торжествующий прагматизм. Протестантская этика и дух, ей Вебером завещанный. А куда бухгалтерской прозе тягаться с настоящими стихами?
Пожалуй, здесь пришло время простого примера.
Знаете, был в этом великом сериале один эпизод, который стоит многих толстых томов в ваших библиотеках. Дело под рождество, Бивис с оленьими рогами на голове запряжен в сани, Баттхед в шапочке Санты читает письма зрителей, и временами хлещет Бивиса плетью.
Платон это все описал задолго до Джаджа, но не так наглядно. Разум в колеснице, и только плеть рассудка позволяет ему сдерживать буйную, безумную, норовящую сорваться в бездну чувственность в узде. Да, Баттхед — это разум, какой уж есть, хотя у нас, конечно, принято себя переоценивать и себе же льстить.
Баттхед читает письма, и каждое второе — Бивису, от поклонниц. Бивис, пишут поклонницы, ты такой клевый. Мы покажем тебе сиськи, пишут поклонницы. Мы готовы дать тебе, Бивис. Как и когда с тобой можно увидеться, Бивис. Но безжалостный Баттхед письма комкает быстрее, чем Бивис успевает хоть что-то сообразить. Бросает письма в корзину, а Бивиса хлещет плетью. И остаются поклонницы без ответа. И никогда не увидит Бивис их нежных, как бы это, раз уж мы про поэзию? Их трепетных персей. Не говоря о лядвиях. Не ложиться теням на потолок. Скрещенья рук, скрещенья ног, и далее по тексту неведомого Бивису поэта.
Кстати, если бы Бивис и Баттхед смотрели какой-нибудь русский музыкальный канал, у них был бы шанс познакомиться с Пастернаком. Есть ведь чудовищная песня Пугачевой про то, как мело, мело по всей земле, и, кажется, даже клип. Клип не помню, но тоже наверняка чудовищный.
Стихи, даже если вам кажется, что они — про птичку божию, рассветы или там любовь, — хорошие стихи на самом деле всегда про то, что жизнь страшна. Что человек — один, а сверху небо, которое его доедает и, разумеется, доест. Растворит в бездонности собственной, и забудет, и останется таким же черным, с миллиардом глаз, не умеющих замечать. Может быть, я плохо пересказал серию «Бивиса и Баттхеда» о письмах поклонниц, но она на самом деле — тоже про это. Найдите да посмотрите. Это вам не «Техасская резня бензопилой», это кино по-настоящему страшное.
И вот когда посмотрите, вспомните известную сентенцию из модного в кругах технической интеллигенции романа: никогда ни у кого ничего не просите. Потому что вам, бакланы, все равно никто никогда не даст. Мне, может быть, еще и дадут, потом, когда-нибудь, но вам-то точно нет.
Читайте также:
Невозможные миры. Губка Боб, Идиот в семье
Невозможные миры. Скуби Ду или Тайна без тайны
