«Инструменты разные, а пытки одни и те же» — Разговор про «Счастье»
На Каннском кинорынке представили «Счастье» (Baqyt) — предельно откровенный казахстанский фильм о проблемах домашнего насилия, получивший приз зрительских симпатий в секции Panorama на Берлинале-2022. Анна Романюк поговорила с режиссером Аскаром Узабаевым и сценаристкой Асем Жапишевой о проблематике картины.
Как родилась идея фильма?
Асем Жапишева: В Казахстане последние годы идет жесткая борьба за криминализацию бытового насилия. Каждый год из-за него погибают сотни женщин. Соответствующий закон однажды дошел до президента, но он его не подписал. Я как активистка борюсь в том числе и за права женщин. В таком контексте фильм и родился.
В жизни часто происходят события гораздо хуже тех, что мы показали на экране.
Аскар Узабаев: Кроме этого, сюжет непосредственно связан с нашим продюсером, Баян Максаткызы. После одного страшного дня она приходила в себя два года [в 2016 году она была госпитализирована с ножевыми ранениями после нападения бывшего мужа, получившего в итоге 9 лет колонии за попытку убийства — примеч. ред.]. Мы уже работали вместе с Баян над коммерческими фильмами, и она позвала меня на обсуждение нового проекта. Баян сказала: «Я хочу сделать фильм об этой проблеме, для чего-то же я выжила». Я сразу ответил, что в деле. Мы понимали, что с финансированием будет непросто, но сразу отказались от поисков государственной поддержки. Государство бы сделало фильм про то, как все судебные институты эффективно работают. Я знал, что Асем уже работала над похожими сюжетами в документальном кино, и сразу предложил ей помочь со сценарием. Буквально за один вечер мы поняли, каким видим фильм и написали синопсис.
Главная героиня — распространитель косметики, и это тоже очень узнаваемый образ. В кадре лицом бренда стала Баян Максаткызы. Это такая пасхалка для тех, кто знает о случившемся с ней несколько лет назад?
Аскар: Абсолютно верно. Я хотел, чтобы человек, который однажды выйдет из тюрьмы, это все увидел. На начальных этапах Баян предлагала сделать историю о ней, была готова рассказать все в деталях. А я подумал, что это будет нечестно по отношению к другим женщинам. Я понимаю и не отрицаю ничего из того, что она пережила, это ужасно, но мы решили не касаться ее истории буквально, а ввести Баян как образ. Поэтому в фильме она присутствует в виде плоской картонной фигуры, которая создает иллюзию счастья, хотя в реальной жизни сама несчастлива. И в сцене, где героиня собирает клиенток на встречу и спрашивает, кто из них счастлив, мы долго показываем лица собравшихся женщин, чтобы зритель прикинул, сколько из них отвечают неправду.
Асем: Да, Баян — это образ счастливой, гламурной женщины. Наша героиня в поисках своего счастья цепляется за него, как и за другие ложные ориентиры. «А вдруг у меня сейчас все изменится, если я получу звезду лучшего представителя? Или даже машину? Вдруг у меня все будет классно, как у Баян?» Но это суррогат, и никто не замечает, что за картонной Баян есть реальный человек, которому тоже пришлось, мягко говоря, не очень хорошо.
Если бы все было иначе, были бы и другие фильмы.
Аскар, в свое время вы подписали манифест «Партизанского кино», и в том же 2015 году ваш «Шлагбаум» был на ММКФ. Но после этого вы в основном снимали комедии, имевшие успех у зрителя. Не было опасения, что после них зрители со скепсисом воспримут «Счастье»?
Адильхан Ержанов: «Безвольный герой — оксюморон»
Аскар: Да-да, мы к «Манифесту» возвращаемся сейчас с Адильханом Ержановым. Просто наступил момент, когда после фастфуда мы наконец можем сделать авторское кино. Я долго шел к этому. Этот фильм очень важен для меня. Я думал: «Если он не получится таким, каким я его задумываю, я уйду просто в продюсирование и буду собирать талантливых ребят».
Да и выбор проектов может быть обусловлен не столько собственным решением, сколько возможностями рынка.
Аскар: Да, тем более, в Казахстане, в довольно маленьком сегменте. Но все равно хочется создать прецедент и снять успешный авторский казахстанский фильм, именно прокатный. И я думаю, что у «Счастья» есть потенциал.
Асем, я знаю, что Вы до этого работали над документальными проектами (например, о суицидах в Казахстане). Каково вам было переходить от документальной формы к игровой?
Асем: Я много работала на разных телевизионных сериалах и дневных шоу, но в большом кино это мой дебют. Я очень благодарна за доверие со стороны Аскара и Баян. У меня давно была идея поучаствовать в большом проекте, потому что за все это время я накопила много историй, которые мне рассказывали как журналистке. Было еще то, что я сама пережила, или пережил кто-то из моих близких. Во всем своем творчестве я так или иначе говорю о женщине. Когда я делала документальную трилогию о самоубийствах (каждая часть была посвящена причинам суицидов среди женщин, мужчин и подростков), я много ездила по маленьким селам и городам. И все упиралось в одну и ту же проблему домашнего насилия. Материала, к сожалению, накопилось немало. Я рада, что мне удалось его отрефлексировать в творчестве.
«Счастье» — это не история одной героини, а скорее Франкенштейн, истории многих. В жизни часто происходят события гораздо хуже тех, что мы показали на экране. Я иногда пересказывала какие-то случаи, с которыми сталкивалась на работе, мол, вчера брала интервью у женщины, которую бил муж, после чего она выпрыгнула с третьего этажа и сломала обе ноги. И это, к сожалению, звучит как рядовой случай. Конкретные события в фильме — выдумка, но похожие истории есть почти у каждой женщины. Просто инструменты разные, а пытки одни и те же.
Я думаю, необходимо проговаривать, что многие женщины тоже активно поддерживают этот патриархальный уклад.
Вас не пугала возможная негативная реакция общественности?
Аскар: Лично меня нет, я меньше всего переживал о том, что скажут люди. Скорее, думал о том, что зрители в Казахстане выйдут после просмотра с ощущением стыда за себя. А за фильм мне не стыдно.
Асем: Я ставила во главу угла зрительниц, которые узнают себя и поймут, что об их проблемах говорят, и дискуссия ведется в массмедиа, а не на уровне нескольких активистов. Ведь Баян и Аскар довольно знамениты в Казахстане. Мне недавно задавали вопрос на государственном радио: «Почему вы все время Казахстан показываете с плохой стороны?» Но ни у кого из нас нет цели «очернить» страну, есть цель указать на проблему. Тогда зачем это все, если постоянно закрывать глаза и делать вид, что все прекрасно? Кино, как и любой вид искусства — отражение нашей жизни. Если бы все было иначе, были бы и другие фильмы.
Можно ли сказать, что в вашем сценарии совместились женская и мужская перспективы?
Аскар: Прежде всего я ставил задачу, чтобы люди поняли, что во многом они сами виноваты в том, что с ними происходит. Мы недавно проводили технический показ, на который пригласили друзей. И мне понравилась их реакция, примерно 80% увидели на экране своих знакомых и родственников. Они признавались, что от такой правдивости становится не по себе и хочется выйти из зала. В фильме речь идет о двух поколениях, матери и дочке, попадающих в этот круговорот абьюза. Круг остается замкнутым, потому что многие женщины не пытаются его разорвать.
Асем: В фильме есть свекровь, мать главного героя. Эта женщина в какой-то мере тоже зачинщица. Как сказал Аскар, это круговой абьюз, он передается из поколения в поколение еще и по женской линии. И главная героиня на какой-то момент перенимает поведение свекрови, когда говорит со своей дочерью. Понятное дело, что насильники и абьюзеры чаще всего мужчины, но мы не должны настолько упрощать. Я думаю, необходимо проговаривать, что многие женщины тоже активно поддерживают этот патриархальный уклад. И я надеюсь, что зрители это тоже поймут.
Ужас именно в рукоприкладстве, и для зрителя это должно было стать таким же неочищенным шоком, как для героини.
Проработка бытовых деталей в вашем фильме впечатляет. Узнаваемым выглядит все, вплоть до хлебницы или клеенки на столе.
Аскар: Художественной части мы уделяли большое внимание. У нас даже обои в квартире героев подбирались по принципу нарастающего напряжения.
Асем: Мы очень много обсуждали детали. Я тоже росла в маленьком прибрежном городе. Мы просто заглянули в одну из тысяч квартир, которые так живут.
По меркам казахстанского кинематографа, это очень смелое кино: кроме шокирующего насилия, есть довольно откровенные сексуальные эпизоды…
Аскар: Мы с Асем хотели честно выплеснуть все накопившееся в сценарий, и дали друг слово, что будем делать только то, что нравится нам. Баян прочитала сценарий и не внесла ни одной правки. Она только спросила: «Вы уверены?» А я подтвердил: «Ну, это же авторское кино, а мы — его авторы. Конечно, мы уверены». Когда начались трудности с поиском актрисы, мы, конечно, начали заниматься самоедством.
В чем была главная трудность с поиском актрисы на главную роль?
Аскар: Мы рассматривали на главную роль шесть актрис, и все отказались, потому что боялись осуждения. Лаура Мырзахметова была запасным кандидатом. В какой-то момент мы нашли девушку, которая стопроцентно подходила для фильма. Она уже готовилась к съемкам, ходила на репетиции драк с постановщиком боев, но однажды позвонила и начала разговор издалека: «Давайте встретимся и поговорим…» Я сразу понял, куда все идет, отказался ехать и задал вопрос ребром. После ее отказа от роли Баян начала сомневаться и предложила заморозить проект. Асем накручивала себя, что все проблемы из-за сценария. А я твердо сказал, что еще осталась Лаура. Мы поговорили с ней, я объяснил ей каждую сцену и почему все должно выглядеть именно так, и что это не просто мой каприз. В итоге у меня ни разу не возникло сомнения насчет правильности выбора ее на главную роль. Лаура очень много работала над собой во время съемок. Я просил ее постоянно быть «в себе», не терять ощущение падения в пропасть. Ее внутреннее состояние передалось героине.
Нам важно, чтобы все думали, что у тебя все хорошо, ты не должен переступать некую черту и позволять другим говорить о тебе плохо.
Почему вы решили показывать насилие настолько прямолинейно? Не было мысли обернуть это в более метафорическую форму?
Аскар: Если бы сцены насилия я попытался обернуть художественно… Не знаю, я посчитал, что это бред. Конкретно в этих эпизодах не хотелось играть в великого режиссера, отводить камеру и показывать ветер за окном. Ужас именно в рукоприкладстве, и для зрителя это должно было стать таким же неочищенным шоком, как для героини. Хотелось, чтобы его «ударило» с соразмерной силой.
На том показе, где присутствовала я, несколько человек на самом жестком моменте вышли из зала.
Асем: Вау! Вообще, самое страшное в этой сцене именно то, что все происходит так просто и буднично. Когда сценарий создавался, я специально давала его почитать людям, чтобы убрать все красивости. Никто из героев не говорит высокопарно, в поведении нет театральщины. Я думала больше о внутреннем рынке, хотела, чтобы казахстанские зрители увидели себя максимально близко. Мне кажется, что если бы я или Аскар добавили слишком много украшательств, это бы зрителей оттолкнуло.
Многое из этой тьмы беззакония можно было предотвратить.
Несмотря на все это, в фильме есть юмор, хоть и довольно специфический. Особенно обращает на себя внимание сцена роскошной свадьбы, состоявшейся вопреки скандалу накануне.
Аскар: Я обожаю добавлять везде сатиру, и круто, если люди замечают это там, где нет ни одной шутки. Когда мы снимали свадьбу, я хотел, чтобы всем командовал настоящий тамада. Мы его нашли и попросили делать примерно все то же самое, что и обычно, разве что иногда что-то подзатягивать, чтобы мы успевали ловить кадры. Актеров же мы попросили вести себя так, будто они играют на публику, которая не знает, что это спектакль. И люди, которые передают подарки, и выходки отца — это не было отрепетировано. Я считаю, что Лаура Мырзахметова и Ерболат Алкожа отлично справились. Особенно в сцене конкурса с танцем, где мать семейства остается спокойной, сдержанной и правильной женой, несмотря на поведение мужа. Как, впрочем, это часто и делают наши мамы на свадьбах.
Да, после произошедшего между молодыми, не ждешь, что свадьба состоится. Но наверняка их бы тогда заклевали родственники.
Аскар: «Что подумают другие?» — это еще одна национальная черта казахов. Нам важно, чтобы все думали, что у тебя все хорошо, ты не должен переступать некую черту и позволять другим говорить о тебе плохо. Мнение других намного дороже, чем то, чего ты сам хочешь, и в этом большая проблема.
Фильм вызывает клаустрофобию. Вне зависимости от места действия, создается ощущение, что все происходит в каком-то запертом ящике.
Аскар: Закрытые пространства — важный компонент истории. Мы с Асем рассудили, что слоган фильма может звучать так: «Мы не знаем, что происходит за закрытыми дверями». К тому же, в квартире героев постоянно отключают электричество. Мы хотели этой деталью сказать, что государство также прячет в тень подобные острые вопросы, да и вообще, хоть это и банально, худшие вещи происходят под покровом тьмы. В свете все становятся двуличными, а в темноте из людей выходят худшие качества. Многое из этой тьмы беззакония можно было предотвратить. Если говорить про историю Баян, то она могла остановить все заявлением в полицию. Но только в том случае, если бы были соответствующие законы.
Вообще у нас фильм-катастрофа. Только она уже давно случилась, и ее последствия мы можем наблюдать прямо сейчас в виде семейно-бытового насилия.
Героиня кажется расслабленной только в той сцене, где она без страха идет по замерзшему озеру.
Аскар: Важно было в том моменте показать, что она уже ничего не боится. Женщина доведена до предела и просто отпускает себя. Если в этот момент лед сломается и она утонет, то умрет счастливым человеком.
Город Балхаш для съемок мы выбрали именно из-за близости к большому водоему. Мне был нужен массив льда, в этом образе для меня — олицетворение проблемы. Огромное, намертво замерзшее озеро. О такой лед легко разбиться. И то, каким взглядом героиня смотрит на этот пейзаж из окна, тоже много говорит о ее жизни. В одной из версий сценария она прыгала с моста и разбивалась о лед, потому что даже вода ее не приняла.
Как вам кажется, фильм показывает пути выхода из сложившейся ситуации?
Аскар: Вообще у нас фильм-катастрофа. Только она уже давно случилась, и ее последствия мы можем наблюдать прямо сейчас в виде семейно-бытового насилия. Мы пытаемся это осмыслить. Чем глубже мы с Асем и Баян погружались в тему, тем отчетливее становилось понимание, что за этим стоит целый комплекс причин и проблем, и нет никакого единственно верного решения. Поэтому у фильма довольно безысходный финал. Был и другой вариант, дающий некую надежду, но мы с Асем так долго варились в этой теме круговорота насилия, что решили: в пессимистичном финале есть правда жизни.
Асем: Аскар сказал очень важную вещь, я как раз не хотела делить все на черное и белое, а героев — на хороших и плохих. В фильме нет морализаторства и однозначной картинки «хорошая героиня, которую бьет ее муж». Здесь каждый — соучастник. Поэтому и невозможно было дать конкретный рецепт, чтобы зритель вышел из зала и сказал: «Вау, я понял, что нужно делать!» Важнее дать толчок к размышлениям.
Аскар: Мы обращаемся к тому поколению, которое еще в силах что-то предотвратить. Я хочу, чтобы «Счастье» стало началом трилогии о женщинах. У меня есть уже два подготовленных сценария. Если сейчас все получится, то следующая работа будет про героиню из 1932-го года, довольно сложного для нашей страны периода. Это будет социальное кино, исследующее то, кем мы, казахи, стали сейчас как нация.
Читайте также
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»
-
«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»