Два профессора принимают экзамен по научному коммунизму.
— Так-с, голубчик, — спрашивает профессор нерадивого студента.
— Расскажите нам о диалектике Гегеля.
— Простите, кого?
— Гм, ну, может быть, вы читали «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса?
— Не читал.
— Ну, манифест-то коммунистической партии знаете?
— Простите, профессор, какой партии?
Профессор снисходительно улыбнулся:
— А вы, голубчик, откуда?
— Из Моршанска.
Экзаменатор обернулся ко второму профессору, подмигнул ему и спросил:
— А что, коллега, не махнуть ли нам с вами в Моршанск?
За два дня до часа «Ч» — в то время как на объекте «АБЦ» планировалось скорое ЧП — мой папенька улетел в составе советско-американской экспедиции нырять в камчатские вулканы. Иметь дело с иностранцами — это уже было не так опасно, как раньше. Впутываться в такие истории власти почти не мешали, только иногда напоминали для порядка, что и выпутываться распутникам-космополитам в случае чего никто не поможет. Ранним утром 19-го числа маме позвонил приятель из Штатов с вопросом о том, что творится в Москве и Ленинграде. Немедленно включенный телевизор подтвердил лишь одно: что-то да творится — показывали «Лебединое озеро». Едва состоялось телеобращение ГКЧП к советскому народу, наш телефон сорвался с проводов: звонили папины ученики по Юношеской астрономической школе (ЮАШ), которая еще с 1972 года прилежно взращивала интеллектуальных младодиссидентов. Колеблясь в выборе методов между рисованием транспарантов и угоном танка, они готовы были нестись хоть в сам Белый дом. Мама, которой пришлось автоматически стать и.о. Сенатора (так прозвали отца в ЮАШ), целый день отвечала на звонки от самых разных людей, стараясь выбросить из головы сценарии папиной судьбы после возможной победы путчистов. Я же, не слишком улавливая суть происходящего, ассоциировала новое для себя слово «путч» с неизвестным массовым недугом и смутно подозревала, что он как-то связан с расстройством желудка. К утру следующего дня телефон и не думал успокоиться: теперь звонили, со своими предостережениями, наши встревоженные родственники. Мама собрала нервы в кулак и, захватив с собой меня, отправилась на Дворцовую площадь. Помню острое болезненное предвкушение, которым с того дня для меня сопровождается всякая горячая (а то и горячечная) готовность отправиться на борьбу с неведомой, но заведомо разрушительной силой. Помню тысячи ног и рук — и непрерывно возрастающую гулкую вибрацию, ими создаваемую. Главное — помню папино веселое удивление после возвращения тремя неделями позже: камчатским вулканам не пристало отвлекаться от вечного на сиюминутное, потому они не следили за политическими катаклизмами и воздерживались от досужих обсуждений. Тогда же я услышала известный анекдот, смысл которого поняла много позже, но долгие годы радостно повторяла за родителями: «А не махнуть ли нам на Камчатку?».
