Другие голоса, другие комнаты
Знаете ли вы «Белые Столбы»? О, вы не знаете «Белых Столбов»! От московских высот до подмосковных окраин — час дороги. И вот — уже бескрайние снега, тяжелые ворота, охрана из служебных собак да белые столбики берез. А раз в год ворота открываются, чтобы показать сокровища, не драконовы — нашего Госфильмофонда. То не просто фестиваль, но коллекция диковинок, кунсткамера, если угодно. И пропустить ничего нельзя. Эти-то фильмы не выйдут в прокат, залягут на полках архивов усладой для исследователей и профессионалов. Владимир Юрьевич Дмитриев учил свою супругу: «Другого кино не будет. Ты привыкай, это смотри». Мы и привыкаем. От первого заседания Государственной думы до советского стереокино («Робинзон Крузо» Андриевского). Смотрим «Фитили» и немецкую хронику. Что запомнится? Идеалы мои однообразны и постоянны.
Это было в Донбассе. Реж. Леонид Луков, Владимир Сухобоков. 1945
Люблю красивых девушек и злых собак, прямо по слову немецкого молодчика из фильма «Это было в Донбассе» (1945). Где Луков опять гнет про свое родное, шахтерское, где «комсомол есть союз отчаянных людей» и Татьяна Окуневская (сразу в двух ролях, она мать и дочь) — лучший политик. «Когда девушке 22 года, и она одинока, она должна быть большим политиком». Артист Мосоха рванет на матросской груди толстую цепь и пойдет под пули, как многие прежде. Предательское кровавое пятно проступит на девичьей кофточке, как на ключах Синей Бороды; папаша помашет интеллигентским зонтиком на прощание. Мятежная Маруся устроит пожар в немецкой комендатуре. Поджигай, Марсель! То ли Гражданская война, то ли Великая Отечественная. И кажется, что мир уже никогда не будет прежним. Но нет, все повторится. Чудесный прейскурант любви и смертей. Миллионы убитых задешево во французском фильме о Первой мировой («Забытые люди», 1935), поющая Дина Дурбин, которая разыгрывает сказку про Золушку в декорациях Нью-Йорка тридцатых («Первая любовь», 1939), обаятельный убийца Мадзини, который уничтожит всю семью, чтобы получить заветный титул (“Добрые сердца и короны«,1949).
Это было в Донбассе. Реж. Леонид Луков, Владимир Сухобоков. 1945
В рубрике «Архивные находки» чего только не увидишь. От немецкого фильма Протазанова («Паломничество любви», 1922) до красот Северного полюса, воссозданных на пустырях под Ленинградом («Покоренный полюс», 1940). И каждый искатель сам представит свой экспонат. Будь то Евгений Марголит, представляющий фильм «Белая смерть» Михаила Капчинского. Мол, фильм плохой, но жутко любопытный. А может ли быть плохим фильм про мальчишек и море? (Вспомним «Белеет парус одинокий».) Кажется, может, Марголит не соврет. Не спасает ни дымная поволока (комментарий из задних рядов: «Тогда все курили, оператор просил всех курить»), ни корабль со странным названием Sara Bernhardt, ни довженковские мальчишки, пляшущие на соленом одесском причале.
Первая любовь. Реж. Генри Костер, 1939
Или Артем Сопин, сотрудник Музея кино, который очень хотел найти «Дуэль» Шпиковского (1934) и вот — нашел. Того самого Шпиковского, что снимал вместе с Пудовкиным «Шахматную горячку» (1925). А его «Шкурника» (1929) сегодня вспоминают во многом потому, что когда-то о нем писал Мандельштам: «Нет погибели на Ваньку-встаньку, нет покрышки на Тартарена, нет извода верблюжьему шпигуну». Его «Дуэль» тоже о какой-то высшей форме демократии. Нет погибели на этих ванек-встанек, и нет на них политики. Немедленный разгон качелей, в самом движении которых есть что-то глубоко чувственное, силуэты на белом фоне, простейшие авиамодели. Значок «АМО»: то ли латинское «люблю», то ли советский автомобиль (прям по Дзиге Вертову, «я боюсь сказать слово „влюблен“ этому заводу»). Эти мальчики не боятся, да девушка выбрать не может. Здесь все песня, песня: и жирный блеск ботинка, и ажурная решетка лифта. И учеба — песня! «Куда идешь? (пам-пам) Спешу на лекцию. А ты куда? (пам-пам) Сдавать зачет». То не про любовь. То про любовь к миру. Потому и не выбрать. Один стрельнет себе в висок (осечка), другой бросит обидное слово. А кого выбрать — это, в принципе, неважно. Важен изгиб лестницы, латинский словарь, критика буржуазных пережитков? Нет, гимн не полу, а роду. В стилистике этого фильма, в его вычурной белизне, есть что-то от «Строгого юноши» Абрама Роома. Тот же безбытный мир белых маек и высоких помыслов. Равенства нет, но есть соревнование. Счастья нет, но есть покой и воля.
Шкурник. Реж. Николай Шпиковский, 1929
Было «Дитя Госцирка», был неизвестный Протазанов («Обнаружение новых фильмов Протазанова каждые два-три года. Поскольку он снял более ста фильмов, это не очень трудно»), был медведкинский «Кинопоезд». Единственный — снятый им самим. Но что останется навечно, что вынесешь из зала на радужной оболочке? Коротко промелькнувший в кадре знакомый профиль в летном шлеме, с еще не седой головой. Пусть спит спокойно последний большевик, покуда над его головой прошумят все составы, все кинопоезда. Пусть не агитгроб, так агитпроп встанет в свой черед у его могилы. Словами Алексея Германа из передачи «Фильмы моей жизни» (правда, про Бергмана): «Я нашел в нем старшего товарища, который озабочен тем же, чем и я. И я от этого подпрыгиваю». Подпрыгну и я. И зависну в прыжке до следующего фестиваля.
