Константин Шавловский
Константин Шавловский

Андрей Бильжо: «Пионеры пользуются спросом»


Андрюша Бильжо. Фото из семейного архива

Вы испытываете ностальгию по Советскому Союзу?

Безусловно. Но, разумеется, политической ностальгии по Советскому Союзу у меня нет и быть не может. Моя бабушка отсидела в общей сложности двадцать пять лет, оба дедушки были расстреляны. Однако то, что произошло в нашей стране, отменить нельзя. Это все равно что выкинуть из истории собственную жизнь. Ведь именно благодаря революции 1917 года встретились бабушки и дедушки у 99% живущих в нашей стране.

По чему же ностальгируете вы?

Конечно, по детству. Если человек не вспоминает свои елочные игрушки, острый запах мандаринов и мамины духи, у него, видимо, что-то атрофировано. Знаете, сейчас очень популярен сайт odnoklassniki.ru, там зарегистировались тысячи людей. Что это, как не тоска по школьным годам? А еще я ностальгирую по какой-то ясности, которая была в советское время. У нас существовал свой язык кодов: о человеке можно было безошибочно судить, например, по тому, что он читает в метро. Тот, кто читает журнал «Иностранная литература» или «Новый мир», — наш. А с тем, кто держит в руках журнал «Крокодил», мне не о чем разговаривать. Все было четко и ясно. Помните, в «Белорусском вокзале» один из героев говорит о том, что во время войны было понятно, где свой, а где враг, а теперь стало непонятно. Сейчас то же самое. Среди моих близких друзей вдруг кто-то стал агитировать за то, чтобы Путин выдвигался на третий срок. Сегодня все очень зыбко: зыбко для нас, зыбко для тех, кто у власти. Они хотят, конечно, побольше украсть, но тоже не понимают, как народ обмануть окончательно. А вдруг люди не поверят? Власть этого очень боится.

С чего начинался ресторан «Петрович»?

В 1994 году у меня возникла идея создать некий клуб, в котором сохранилась бы атмосфера уходящего времени. Я стал замечать, что вещи, составлявшие нашу жизнь, молниеносно исчезают. Рухнул железный занавес, и людям захотелось всего другого: электрических чайников, кнопочных телефонов, плоских стаканов. Вокруг всего этого возникла эйфория, и только потом пришло понимание, что все это ничуть не лучше нашего, а многое даже и хуже. Мне стало жаль тех вещей, которые отправились на свалку, и я стал потихоньку их собирать, не подозревая, что скоро они войдут в моду. Мне было интересно сделать ресторан-музей, музей быта 1930–1950-х годов — без всякой политики.

Весь интерьер «Петровича» состоит из вещей советского времени?

Не совсем. Вы удивитесь, но в тот момент практически невозможно было найти, например, граненых рюмок и кружек, которые мне были нужны. Мы позвонили на завод в Гусь-Хрустальном, который их выпускал, и выяснили, что эта линия уже закрыта. Я заказал им несколько партий посуды специально для «Петровича». Тогда же исчезли пепельницы из прессованного стекла, в 1994 году я купил последнюю. Не осталось ни одной посудной фабрики, кроме Ломоносовского фарфорового завода и завода в Дулево. В Италии в каждом маленьком городке производят посуду, а у нас вся посуда привозная. Как не ностальгировать, когда в стране не осталось собственной посуды!

То есть вы не пытались ввести моду на вещи советского быта?

Тогда никому не приходило в голову, что они могут вообще использоваться, не то что войти в моду. Казалось, все это ушло навсегда. Я записывал музыку, которая тогда была никому не нужна. Все забыли про Пьеху, Кобзона, Лещенко, и тем более про Эдуарда Хиля. С момента распада Советского Союза прошло всего четыре года, но все это стало уходить гораздо раньше, еще с первых лет перестройки. А во мне, наоборот, проснулся интерес к той наивности, к той во многом чуши. Пускай в фильме «Чук и Гек» рассказывается неправда, но есть в нем какая-то теплота. Я собирал «элфэзэшные» фигурки пионеров, мне они нравились как предметы, безо всякой ностальгии. Я истории про них сочинял: что этот болен свинкой, а у этого — насморк хронический и т. д. Но я никак не мог подумать, что на этом заводе когда-нибудь снова будут производить пионеров.

Неужели ЛФЗ снова производит пионеров?

Да. Я недавно был на ЛФЗ и встречался с их менеджером, хотел заказать посуду для ленинградского «Петровича». И спросил, зачем они это делают. Оказывается, пионеры пользуются спросом, их радостно скупают иностранцы. Ведь только специалист или коллекционер может отличить отливку 2007 года от 1953-го. И почему-то они не понимают, что нелепый лыжник-пионер в смешных шароварах остался там, в 1950-х. Каждое время должно порождать свои собственные формы, а не оперировать подделками.

А чем руководствовались люди, которые сделали радио «Ретро» или, скажем, канал «Ностальгия»?

Это все пришло уже после «Петровича». Видимо, все почувствовали: ностальгия носится в воздухе. Но в этом же нет ничего плохого — ретроканалы, по которым крутят только старое кино, есть во всем мире.

Но у нас для этого прошло слишком мало времени.

В нашей стране вообще нет плавного течения времени, мы движемся скачками. В 1991 году казалось, что вся наша жизнь — с нашей колбасой, нашими фильмами, нашими дурацкими дикторами — рухнула навсегда. Вот почему интерес к этой культуре возродился так быстро. Мы боялись ее потерять и больше не найти. И поэтому спрос на ностальгию стал стремительно расти. Мне, например, приятны старые предметы вроде тяжелых дисковых телефонов. Мне интересна история вещей, меня притягивает их запах. Это могут быть не только наши вещи, но и итальянские, французские, английские — любые. Я люблю граненые стаканы, кто-то любит свеклу с майонезом, кто-то — детскую книжку «Кортик». На самом деле люди, которые брали время и как-то его использовали, — они были всегда. Запах времени — это всегда здорово. У нас неожиданно все закончилось, а теперь так же стремительно все возвращается и даже культивируется сверху. Поэтому все и насторожились. Все эти репортажи с коровами и доярками как раз и портят нормальное ностальгическое настроение, которое должно присутствовать у каждого поколения. Каждое поколение ведь ностальгирует по своей конфете, по своему чупа-чупсу, по своему мультику. А наверху решили: раз так, мы вам спустим ностальгию. Я, честно сказать, далеко не уверен, что сегодня все сидят и ностальгируют. Многих уже тошнит от этой навязанной, спущенной сверху ностальгии. Когда вслед за салатом оливье пытаются вернуть идеологию и щебечут про имперскость — становится страшно. Как только в нашей стране снова появились пионеры, я объявил, что в «Петровиче» 19 мая — День пионерии — больше не отмечается. Но историческая эпоха может вернуться лишь в пародийном, фарсовом виде. Вот фарс и получился. О реставрации Советского Союза говорить невозможно, потому что теплоты человеческих взаимоотношений, самоиронии, культуры андеграунда — всего этого нет и в помине.

А почему в общественно-политической риторике нынешнего времени так настойчиво реанимируются элементы советской жизни?

Это происходит потому, что нынешние политики сами придумать ничего не могут. Я сегодня перечитывал заметку Левы Рубинштейна о том, что постмодернизм кончился, поскольку все политтехнологи стали постмодернистами. Ведь постмодернизм, цитируя, стебется, а эти не стебутся: просто такова их циничная правда. Они пытаются ее вылепить из той естественной ностальгии по детству, которая неизбежно живет в каждом из нас.

Поэтому стиль Первого канала, как будто вернувшийся из детства, так действует на людей?

Честно говоря, у меня нет ощущения, что Первый канал — это телевидение времен моего детства. Тогда все было сделано гораздо талантливее, чем сегодня, особенно если учесть, что возможности были намного более ограниченны. Такое ощущение, что у людей, которые сидят наверху, в голове полная каша. С одной стороны, они старательно переписывают историю в свою пользу, с другой — выпускают передачи, разоблачающие сталинский режим. То, что мы сегодня видим на телеэкране, создает впечатление полного идиотизма. Часами идут сплошные мордобойные сериалы вперемешку с криминальной хроникой, как будто мы живем в стране ублюдков, физических и моральных уродов. И на этом фоне неожиданно появляется В. В. Путин, призывающий любить нашу великую Родину, то есть эту безумную бандитскую резервацию, которую нам только что показали. В советское же время все было цельно. Патриотическим настроениям отвечали и новости, и дурацкие сериалы про председателей колхозов, и гениальные телефильмы (такие как «Семнадцать мгновений весны»). Все это худо-бедно складывалось в некую систему — с идеологической точки зрения, по крайней мере.

Чуть не забыл, а кто такой этот Петрович?

Петрович, этот карикатурный, нелепый персонаж, — это я. Моя книга «Анамнез. Правда о Петровиче», где в разных миниатюрах отображаются сорок лет жизни в СССР, написана про меня самого, про мои ощущения. Мне хотелось создать образ такого иронического идиота, который в юности пил портвейн в подъезде, слушал «Битлз», а теперь пытается понять, а что, собственно, происходит. Так пытался что-то понять и я.

И что же вы поняли?

Я назвал 1990-е периодом промежности. Потому что мы действительно находились в некой промежности между временем, которое закончилось, и временем, которое все не наступало. И вот оно наконец наступило, новое время, во всей своей противности. Как его назвать, пока не знаю. Язык не поворачивается.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить