Алжирский синдром
Что нам Алжир, что мы — Алжиру? Взявшись за статью о фильмах, связанных с войной за независимость Алжира
Современникам она казалась невиданно жестокой: погибло, по трезвым оценкам, 600 000 человек (из них — менее 40 000 французов), 800 000 алжирских европейцев — черноногих — в панике бежали в нелюбезную Францию. Но Вьетнам вскоре затмил Алжир по масштабу убийств. Механистичную массовость
террора французских парашютистов —пресловутых
пара — переплюнули Пиночет и прочие гориллы
энергии Вьетнама.
Энергия политическая: следы ее героев — а чаще
антигероев — проступают в Чили, Хорватии, Конго.
Энергия культурная: об Алжире снимают больше, чем
о любой другой не мировой войне. Старые фильмы
пристально пересматривают люди, далекие от кино:
в Пентагоне перед вторжением в Ирак (2003) изучали
гениальную Битву за Алжир (1965) Джилло Понтекорво как пособие по городской герилье.
Войне повезло — с точки зрения кино — не из-за
обилия фильмов о ней. Фронт национального освобождения (ФНО) впервые успешно использовал кино как оружие. Своего кино не создали и более мощные повстанческие армии. Штаб миллионной Народно-освободительной армии Югославии учредил (октябрь 1943) свою киногруппу, но все ее материалы погибли в боях. Организация Освобождения Палестины, государство в изгнании, наладило съемки на двадцатом
году сопротивления (1969).
Тема кинематографисты и война не менее важна,
чем война и кинематограф. Оружие кино вложили
в руки повстанцев французы во главе с Рене Вотье,
объявленные на родине предателями. Их опыт уникален: следующая война, изменившая мир, — вьетнамская — шла уже в эпоху тотального присутствия телевидения: репортеры заменили режиссеров. Их выбор
был смертельно опасен и безрассуден — к 1958 году
ФНО почти проиграл войну, его разгром был делом техники, — но и рационален: ФНО мог победить, лишь
выиграв войну образов. Их измена — эпизод гражданской войны, идущей во Франции со времен Великой революции: иногда — в открытую, всегда — как борьба идей и идеалов.
Эта война была для Франции гражданской даже деюре: Алжир был совокупностью трех департаментов Франции — субъектов федерации. Статус не поменял его колониального положения, не стер кровавую
память колонизации. Даже слово алжирцы узаконили лишь в 1961 году, до того речь шла о французских мусульманах. Войну же признали войной, а не событиями, не восстановлением порядка, 17 октября 1999 года. Это была гражданская война и потому, что французы — не мусульмане — тоже убивали
французов. Когда Де Голль решил уходить из Алжира, Секретная вооруженная организация (ОАС) развязала самоубийственную, тотальную войну против
всех. ОАС дважды взрывала квартиру Сартра, чудом уцелели Андре Мальро и — дважды — сам Де Голль.
Зимними ночами 1962 года в Париже взрывалось по пятнадцать — двадцать бомб. Невыносимым шоком для французов стало то, что главными изуверами, пытавшими и сбрасывавшими алжирцев с вертолетов
в море, самыми отчаянными боевиками ОАС оказались герои Сопротивления.
Из серии Прекращение огня в Париже. Пол Шутцер, 1962
Далеко не все интеллектуалы были против войны, но список ее противников поражает воображение. Манифест 121 (6 сентября 1960), призыв к неповиновению властям и свободе Алжира, подписали —
среди сотен ярких людей — Адамов, Бланшо, Бовуар,
Бретон, Булез, Бютор, Веркор, Вильдрак, Дебор, Доман,
Дюрас, Кюни, Ланцман, Рене, Роб-Грийе, Саган, Сартр,
Синьоре, Сотэ, Терзиеф, Трюффо, Тцара…
За протестами не стояла никакая политическая
сила. Даже компартия (ФКП) голосовала за чрезвычайные полномочия правительства и запрещала своим членам сотрудничать с ФНО. Протест как личный выбор объединял одиночек, еретиков от политики
и искусства. Сюрреалисты, троцкисты, масоны, анархисты, коммунисты-диссиденты, совестливые черноногие, пацифисты. Священники, пришедшие к выводу, что — за гранью человеческого терпения — насилие допустимо, перевозили оружие. Сила протеста была
в индивидуализме участников, и сам он был многообразен. Гуманистический протест против пыток. Демонстративные отставки. Отказ от военной службы. Режиссеры, ушедшие к партизанам, совершили самый
радикальный шаг, как и те, кто — в частном порядке
с 1956 года, а как организованная сила с октября 1957
года — помогали ФНО во Франции.
Гром грянул в феврале 1960 года — полиция арестовала около двадцати носильщиков чемоданов.
Так прозвали участников охватившей всю страну подпольной сети, которые собирали революционный налог с французских алжирцев — от зеленщиков до сутенеров, — перевозили деньги (сотни миллионов
старых франков в месяц) и оружие, подделывали документы, укрывали и вывозили за границу боевиков, готовили побеги из тюрем. Вряд ли их было, как говорят,
три тысячи, но многие сотни — наверняка. Сенсацией
стало участие в подполье множества людей из мира
зрелищ, для которых невозможность терпеть несправедливость перевесила страх погубить карьеру. Сеть возглавлял Франсис Жансон
лософ, соратник Сартра. Он публично поддерживал
ФНО, что было на руку носильщикам: кто бы поверил, что человек, на всех углах кричащий: Свободу Алжиру!, — подпольщик. Это он беседует об эффективности терроризма с Анн Вяземски в Китаянке (1967) Годара. Скрывшегося от ареста Жансона сменил
видный интеллектуал третьего мира, еврей — основатель компартии Египта, Анри Кюриэль
опоздавший родиться в эпоху Коминтерна. Когда арестовали и его, связь между ячейками взяла на себя Мишель Фирк
как Жанетт.
Правой рукой Жансона был театральный актер Жак Шарби
с собой, когда за ней пришло гестапо, отца —видного
анархо-синдикалиста — арестовали. Тринадцатилетний еврейчик с младшим братом пробрался через всю страну в южную, свободную зону. Шарби действительно был хорошим актером. При помощи снадобий, переданных сочувствующими врачами, — убедил тюремный консилиум, что смертельно болен. Доходяге назначили трепанацию черепа, а пока что — разрешили увольнительные. В одну из отлучек он позвонил
начальнику тюрьмы и голосом прокурора приказал
условно освободить и жену Шарби, и его самого —
ввиду безумия. Разыграть помешательство было делом
техники. Шарби, заочно, как и Жансон, осужденный на
десять лет, бежал с женой в Тунис, затем в Алжир, где
создал Дом сирот, учил рисовать искалеченных войной
детей, поставил свой единственный и первый алжирский полнометражный игровой фильм “Такой юный мир” (1965) тоже о сиротах. Главного актера — изувеченного Мустафу Беланда — он усыновил.
Алжир погубил его карьеру. Прежние роли уже забылись, когда он вернулся во Францию по амнистии (1966). Он сыграл всего двадцать пять ролей, в основном телевизионных. Дело его жизни — книга Носильщики надежды (2004), представившая в новом свете людей, которых никто не связывал с подпольем.
Шарби, агент Жансона в артистических кругах, завербовал свыше двадцати человек: Сержа Реджани, Роже Блена, Роже Пиго — героя Антуана и Антуанетты (1947) Беккера и маркиза д’Эскренвиль в Анжелике, шансонье Франческу Соллевиль. Носильщикам
одалживала Ягуар Франсуаза Саган. В доме Марины
Влади прятали оружие. Робер Брессон передал фотографии форта Монлюк, где снимал Приговоренного к смерти: из форта готовился побег алжирцев. Бежавшего из тюрьмы боевика прятала Симона де Бовуар.
Очарованная раненым героем, она не устояла перед
мольбами и привела ему проститутку из Бельвиля, порушив всю конспирацию. В Лионе арестовали ближний
круг Роже Планшона — из западни ушел в Алжир только Жан-Мари Беглен. Революционный налог хранился в сейфе театра Жан-Луи Барро «Одеон».
Не в парижские, а в алжирские маки первым ушел
самый цензурированный режиссер Франции Рене Вотье. Единственный живой режиссер, которому посвящен десяток документальных лент, в честь которого (7 ноября 2009) названа улица в Шартре (Бретань). Единственный режиссер с камерой в голове. В феврале — мае 1958 года Армия Национального
освобождения (АНО) потеряла 23 000 бойцов, прорывая пограничную линию Мориса, — проволока под током, минные поля. Пулеметная очередь разнесла
камеру в руках Вотье — осколки остались в голове.
Жорж Садуль пророчески писал (1951) о дебютанте
Вотье: Перед головой этого бретонца стенам остается только держаться.
Из серии Прекращение огня в Париже. Пол Шутцер, 1962
Это была его вторая убитая камера и вторая война: шестнадцатилетний Вотье партизанил в 1944 году. В день вручения ему Военного креста он стал абсолютным антимилитаристом, пацифистом и противником насилия: Когда у тебя гранаты, есть тенденция использовать их ради правого дела. И когда в шестнадцать лет видишь, чтo они делают с людьми, ты или становишься убийцей, или говоришь себе, что, может
быть, есть другое решение проблемы. Другим решением стало кино. С первого задания — съемок демонстрации — Вотье вернулся в киношколу IDHEC (где Клод Сотэ принял его в ФКП) с обломками камеры. Его так возмутил разговор жандармов, заранее выбиравших жертвы — глянь-ка на черножопого, я его
сегодня отоварю, — что он сорвал повязку с надписью пресса и присоединился к рабочим. Полиция
била его с особым удовольствием. Директор IDHEC
Жан Лот грустно заметил Вотье, гордо заявившему,
что он выбрал свой лагерь: главное, чтобы свойлагерь выбрала камера, а со съемок, вообщео, принято приносить материал, а не обломки.
С тех пор Вотье честно привозил со съемок материал, но проблем от этого только прибавилось. Вместо заказного фильма о развитии образования в Береге Слоновой Кости он снял Африку 50 (1950) о репрессиях и нищете и провел год в тюрьме — считается, что
за нарушение указа Лаваля (1934). Экс-министра колоний и главу режима Виши давно расстреляли, но указ, дозволявший съемки в колониях с разрешения вице-губернатора и в присутствии чиновника, действовал. Но приговор определили иные обстоятельства.
В Абиджане Вотье дал пощечину губернатору, оскорбившему его, когда режиссер отказался отдать отснятый материал. А на своей квартире застал человека,
рывшегося в вещах, сломал ему руку и вышвырнул
в окно. Вор оказался полицейским инспектором.
Из серии Прекращение огня в Париже. Пол Шутцер, 1962
Освободившись (июнь 1952), Вотье получил Золотую медаль Варшавского кинофестиваля за спасенную и смонтированную толику материала. В 1996 году ему придет письмо из МИДа: cher monsieur, получите
копию вашего фильма, отпечатанную за счет правительства, поскольку его показы в пятидесяти странах повысили престиж Франции, доказав, что у нас уже
в начале
Они постелили мне красную ковровую дорожку в Бобуре, — смеется Вотье, красавец-старик с седыми кудрями анархиста.
Фильм Одна нация Алжир (1954) утрачен. На основе материалов из библиотеки Сорбонны Вотье реконструировал завоевание Алжира (1830) как разрушение изобильной и просвещенной страны, почти
геноцид: солдаты душили дымом укрывшихся в пещерах арабов, как в газовых камерах. Разыскал брошюры, сулившие солдатам прогулку в страну, где лентяи-мужчины целыми днями курят кальян и не окажут
сопротивления, а женщины только и ждут, чтобы их
изнасиловали. Не отчаиваясь из-за гибели фильмов
в бою, Вотье повторил эти свидетельства в фильме
И мая кровь уже октябрь осеменила (1987).
Естественно, когда Алжир восстал, Вотье устремился туда. На запрет, наложенный ФКП, ему было плевать — волновали технические проблемы. Вотье
решил вопрос, сняв на полпути — в Тунисе — Золотые кольца (1956, приз Берлинале), а на гонорар купил пленку и камеру.
В Кольцах дебютировала четырнадцатилетняя итальянка из Туниса Клаудия Кардинале: Вотье встретил ее едва ли не в аэропорту, случайно. Ее мемуары подкупающе беззаботны, словно она так и не узнала,
зачем Вотье снимал Кольца: Тунисское Министерство культуры поощряло создание… фильмов. Тогдато меня и выбрал знаменитый… документалист Рене
Вотье для участия в картине, которая снималась в монастыре. Там были заняты все — моя сестра, я, многие наши подружки и соученицы. Всех нас обрядили в покрывала, так как мы должны были изображать группу
арабских женщин, жен рыбаков. В финальной сцене
мы, стоя на скале, провожали своих мужчин в море.
Режиссер захотел, чтобы только у меня в последнемкадре ветром сдуло с лица покрывало. Так появился мой первый «крупный план».
Партизаны подначивали Вотье: Слабо снять нападение на поезд?. Оказалось — не слабо. Заслужив их
уважение, Вотье не только снимал сам (Алжир в пламени, 1958; Санитары в партизанском отряде, 1958), но и возглавил кинодеятельность ФНО. Офицеры инструктировали пара на случай его поимки: две пули
в живот, чтоб успел увидеть, как подыхает.
Пьера Клемана (Алжирские беженцы, 1958; Армия национального освобождения в бою, 1958) пара схватили (1958) в арабской одежде и с камерой в руках. Он чудом избежал расстрела на месте,
перенес пытки, получил десять лет тюрьмы, был амнистирован — как и Декюжис — в 1962 году. Жизнь
он сохранил благодаря отцу, высшему офицеру ВМФ,
другу Де Голля. Клеман долго пытался вернуть конфискованные у него камеру и пленку, пока не узнал, что
его съемки кинослужба армии использовала в пропагандистских фильмах.
Во Франции Клеман работал оператором Вотье,
с которым снял еще Сакиет Сиди Юссеф (1958) о трагедии тунисской деревни, тыловой базы ФНО. Французы разбомбили (8 февраля 1958) базу, заодно — школу и больницу: 58 взрослых и 12 детей погибли. Фильм ужаснул мир — ненависть армии к Клеману объяснима. Можно назвать его человеком, приведшим к власти Де Голля: после показа Сакиет алжирский вопрос обострился в ООН, завязались дипломатические интриги, последовали падение двух правительств, мятеж
пара и воцарение генерала.
Приезд Шарля де Голля в Алжир. Лумис Дин, 1958
Сесиль Декюжис сняла в тунисских лагерях Беженцев (1956). Ее парижская квартира была явкой Парижского вилайа — военного округа ФНО. На сайтах фанатиков колониализма ее до сих пор люто проклинают: любовница террориста, обращала в сексуальное рабство, вовлекала в терроризм юных француженок. Декюжис арестовали 9 марта 1960 года, она получила беспрецедентно жестокий приговор — семь лет. До ареста она монтировала На последнем дыхании,
в момент ареста — Стреляйте в пианиста, выйдя на
волю — фильмы Эрика Ромера, преподавала монтаж
в Гаване, сама много снимала и снимает.
К беженцам отправились и супруги-носильщики — актриса Ольга Байдар-Полякова
сестра Марины Влади, Элен Валье и Одиль Версуа)
и Янн Ле Массон (род. 1930). Как и Клеман, сын адмирала, он сам был офицером, нахлебавшимся Алжира
шел как раз, чтобы избежать Алжира, но — перехитрил себя. Он не делится тем, что видел и делал на
войне. В какой-то момент он просто перестал выполнять приказы — его уволили. В Париж он вернулся
больным: …я не выносил, чтобы на меня с-м-о-т-р-е-л-и. Я заходил выпить кофе в бистро или заморить червячка в ресторан и избивал того, кто, как мне казалось, пристально на меня смотрел и, конечно, не желал мне никакого зла. Но он с-м-о-т-р-е-л на меня. 
Солдаты несут девушку, потерявшую сознание во время митинга по случаю приезда Шарля де Голля в Алжир. Лумис Дин, 1958
Ле Массон рассказал о своей мании Мишель Фирк,
та свела его с носильщиками, и безумие отступило
вместе с чувством вины перед алжирцами и предательства коммунистических идеалов.
Он и Полякова сделали по рисункам алжирских
детей, прекрасным и ужасным, агитпроповскую
короткометражку Мне восемь лет (1961, запрещена до 1974). Ле Массон снимал похороны демонстрантов, погибших по вине полиции в давке у парижского метро Шаронн (8 февраля 1962). Летом 1962 года
с друзьями встречал у тюрьмы Ренна, чтобы отвезти в Париж, освобожденных алжирских партизанок.
По пути — снимал их первые часы свободы. Был оператором Борьбы на острове (1961) Алена Кавалье
(с Пьером Ломмом), Я тебя люблю, и я тебя тоже нет
(1975) и Экватора (1983) Сержа Гензбура. Радикальный маоист в конце
крестьян против строительства аэропорта (Рай Кашима, 1973), приторговывая, чтоб свести концы с концами, гашишем. Поддержал (Посмотри, ее глаза широко
раскрыты, 1981) борьбу за легализацию абортов. Сдал
экзамены на капитана и тринадцать лет рассекал по
рекам Европы. Недавно на яхту, где он живет, подкинули утраченные съемки из Ренна. Теперь он ждет, что
кто-нибудь подкинет еще и звуковую дорожку, и снимает с Джейн Биркин фильм о Палестине.
Он уже давно делал кино не об Алжире, а его гараж был по-прежнему забит оружием. Единственный офицер среди носильщиков, он учил алжирцев в парижском гетто Нантерре азам войны, а дома складировал оружие. Как это оружие использовалось? Это не касалось ни меня, ни моей жены… Мы поставили себя на службу алжирцам, у них была своя политика, и ни мне, ни жене не пристало давать им советы относительно вооруженной борьбы. Мы просто сделали выбор — помогать им, поскольку их дело было
справедливым. Наступил мир, алжирские связные
исчезли, а оружие осталось. Фирк, связанная с Кубой,
переправила его латиноамериканской герилье. Остались сущие пустяки — четыре пистолета, две коробки патронов. Лишь годы спустя, когда оружие унесли
грабители, Ле Массон, опасаясь, что оно заговорит
при ограблении, обратился в полицию: его приговорили к штрафу и полугоду тюрьмы условно.
Французские военные пытаются подавить беспорядки, вспыхнувшие после отставки генерала Жака Массю. Лумис Дин, 1960
Кто-то сочетал в маки кино с основной профессией. Черноногий врач Пьер Шоле (род. 1930) свел с ФНО Франца Фанона, философа и пророка деколонизации, был помощником Абана Рамдана, архитектора революции, алжирского Робеспьера, сделавшего ФНО реальной политической силой. Участвуя
в съемках, он открыл первый военно-полевой госпиталь и обучал санитаров АНО, после независимости сыграл важную роль в победе над туберкулезом. Недолговечный президент Будиаф сделал его (1992) своим помощником — когда Будиафа убили, Шоле, которому угрожали джихадисты, ухал в Швейцарию.
Интригующий персонаж — Серж Мишель (1922—
97), которого Жан-Клод Карьер окрестил призраком века: в устах старого сюрреалиста это дорогогостоит. Сам Мишель называл себя великим бродягойтрагической и бурлескной эпохи деколонизации.Его следы — повсюду в Африке, не счесть созданных
им изданий и фестивалей. Многие знали его как Улафа, Сент-Андре, месье Кристиана, доктора Ксавье. Он же — бесценный посредник между кино и политикой — знал всех. Именно он свел Понтекорво с Ясефом Саади — шефом герильи в городе Алжире и будущим продюсером Битвы за Алжир (сыгравшим в
этом фильме самого себя), помогал Висконти снимать
в Алжире «Постороннего» (1967).
Только после его смерти выяснилось, что никакой он не Серж и никакой не Мишель, а сын рабочего
Люсьен Душе. Его отец в 1940 году нежданно стал директором конфискованной у еврея фабрики, а Люсьена угнали в Германию, он пережил бомбежки Берлина, крутился на черном рынке Рима. Псевдоним выбрал
в честь троцкиста Виктора Сержа и красной девы
Коммуны Луизы Мишель. Писал сценарии, закадровые тексты для фильмов ФНО. Перевозил документы ФНО в Швейцарию, редактировал подпольные газеты,
создал партизанское радио «Голос Алжира».
ФНО назначил его представителем (август 1960)
в новорожденном Конго-Леопольдвиле. А премьер-
романтик Лумумба недолго думая сделал своим прессатташе, фактически — ближайшим советником. На первом же брифинге Мишель представился секретным агентом сюрреалиста Бретона. Его заворожила трагическая двусмысленность и революционная искренность Лумумбы, чье недолгое правление он описал
сочувственно и нелицеприятно. Лумумба занимался
проблемами, входящими во Франции в компетенцию
мирового судьи или лесника, сам печатал на машинке
официальные письма. Подверженный приступам гнева, пребывал и держал окружение в постоянной ажитации. Открыл свой дом для всех, включая бесчисленных
родственников, среди которых — подозревал конспиратор Мишель — хватало провокаторов. А страна
рушилась на глазах: погромы европейцев, сепаратистские мятежи, десант бельгийских пара. Мишель требовал беспощадно раздавить мятеж Чомбе, но так и не дождался обещанных СССР Илов. Лумумбу свергли
(сентябрь 1960) и растерзали (январь 1961). Несколько недель Мишель, потенциальный смертник, скрывался в посольстве Туниса, затем вернулся в Магриб.
Алжирская женщина переступает через труп мусульманина. Пол Шутцер, 1962
Он создал первые в Алжире пресс-агентство и вечернюю газету. Не ужившись с президентом-путчистом Бумедьеном (1965), эмигрировал (1969), организовав напоследок Панафриканский фестиваль. В Италии работал с сыном Роберто Росселлини — успешным
продюсером Ренцо. В 1975 году Мишеля пригласили в Конго-Браззавиль, где он основал школу журналистики и Синематеку, но президента Нгуаби убили (1977), а Мишеля выслали. Побыв советником президента Гвинеи-Бисау, он вновь вернулся в Алжир, чтоб навсегда покинуть его (1994) , когда джихадисты подкинули к его порогу кошку с перерезанным горломи записку с угрозами гяуру. Он жил во Франции на
мизерную пенсию моджахеда, лишь перед смертью
познакомился со своей дочерью, умер в нищете, но
в Алжире удостоился национальных похорон.
Куратором партизанского кино был сам Абан Рамдан. Руководящими органами — Киноячейка АНО, затем — Кинокомитет и Кинослужба Временного правительства республики Алжир. Негативы вывозили
в Югославию — так возник алжирский киноархив. Алжирскому кино помогали Болгария и ГДР, где лечился раненый Вотье: у ГДР не было отношений с Францией, так что ему не грозила экстрадиция.
Конечно, главная функция группы Вотье — пропагандистская и информационная. Фильмы партизан шли на телевидении соцстран, но важнее был показ фильма Джамеля Шандерли
(1957), где ФНО представлял его брат Абделькадер.
Шандерли (Голос народа, 1961; Джазаирун — наш
Алжир, 1961) был фотографом, и знаменитым: нашумел
его репортаж в Paris-Match (1947) о паломниках в Мекке. К партизанам он ушел, не выдержав того, что видел
и снимал: последней каплей стали убийства — на его
глазах — алжирцев черноногими на кладбище в Лакадирии. С 1979 года он жил в Париже, где создал аудио-визуальную службу алжирского культурного центра.
Насколько полноценны эти фильмы? Не место ли им, скорее, в политической истории, чем в истории
кино? Критик Доминик Ногез, перебрав функции политического кино с точки зрения степени их — заданного жанром — влияния на реальность, сделал вывод, что их единственная, бесспорно действенная
эстетическая функция — функция свидетельства. Свидетельскую миссию режиссеры ФНО исполнили сполна. Но не только ее: французы еще и учили алжирцев.
Первую киношколу в Алжире — группу Фарида —
создал Вотье в Табессе (1957): из пяти первых студентов четверо погибли. Их преемники встретили победу профессионалами: алжирскому кино не пришлось, что уникально для Африки, начинать с нуля.
Арестованные арабы в парижском Дворце спорта. Эли Каган, 1961. Фотография использована в фильме Октябрь в Париже, реж. Ж. Панижель, 1962
Вот некоторые ученики Вотье. Мохамед Лахдар-Хамина (род. 1934) изучал во Франции агрономию и право, был призван, дезертировал. После стажировки на тунисской студии кинохроники ФНО направил его в пражскую киношколу, он попал на один курс
с цветом пражской весны: Ирешем, Шормом, Хитиловой. В независимом Алжире сразу стал номенклатурой высокого полета, директором
кинохроники — производственной базы всего кино.
Это он завоевал единственное африканское золото
в Каннах за Хронику огненных лет (1976), предысторию алжирской войны. Режиссер Ахмед Рашиди
возглавлял
учился в Белграде и Лодзи
алжирский театр, стажировался в Берлинском ансамбле Брехта и Камерном театре в Мюнхене. Мощ-ное и яркое алжирское кино, созданное ими, погибло
в
Алжирцы отблагодарили французов. Когда Мишель Драш взялся за Элизу, или Настоящую жизнь (1969), драму любви работницы завода Ситроен и активиста ФНО, Ситроен запретил съемки на заводе, продюсеры отвернулись. Выручили алжирские Госкино и автопром.
Благодарить французов следовало и за то, что они
мирились с эксцессами герильи, чистками внутри ФНО.
В горах Ореса полковник Амируш уничтожил тысячи
врагов народа из интеллигенции. Ужаснувшиеся соратники допустили утечку информации — Амируш погиб во французской засаде. Рамдана убила в Марокко (26 декабря 1957) банда Буссуфа, шефа безопасности
ФНО. Алжирский Берия лично душил алжирского Робеспьера. По призыву ФНО в горы ушли — и бесследно исчезли — девять работников телевидения во главе с Сид-Али Дженаумом, надеждой алжирского кино. Их объявили павшими на поле чести, как и Рамдана.
Недавно выяснилось: их убили по приказу Амируша.
На деле Рамдана погорел и Вотье. В его биографии — досадный пробел: 25 месяцев в Дендене (Тунис), в тюрьме ФНО. Вотье говорит об этом с юмором, виня стечение обстоятельств. После лечения в ГДР он показал Алжир в огне в Каире и отбрил в большой аудитории функционера ФНО, требовавшего вырезать
сцену, где юные партизаны плачут, узнав о гибели товарищей: дискредитация мужественных бойцов якобы отобьет у людей желание вступить в АНО. Так он нажил влиятельного врага, объявившего его агентом
Москвы: доказательство — лечение в ГДР. О гибели
Рамдана Вотье не знал, и предложение ехать в Тунис
в багажнике автомобиля под видом пленного не насторожило: ну, конспирация. Первое время его держали в номере отеля, через полгода он бежал, но вернулся, получив гарантии, и попал в настоящую мясорубку.
Соратники пытали его, поясняя, что научились этому
в рядах французской армии во Вьетнаме. Вотье сумел
передать детям письмо, где просил в случае его гибели не испытывать ненависти к арабам.
Фильмы предателей шли во Франции подпольно:
в киноклубах, заводских киносекциях, профсоюзах, общественных комитетах. Идеальный подпольный фильм состоял из одной части. За десять минут показа полиция не успеет заявиться. Если успеет, режиссер уйдет
черным ходом с яуфом под мышкой. Критик Жан-Пьер Жанкола вспоминал: Начиная с 1961 года фильмы
стали распространяться тайно, но очень скоро тайное стало явным, был важен не столько сам фильм, сколько условия, в которых он демонстрировался. То он проскальзывал в последний момент после короткометражной ленты, официально объявленной в афише киноклуба, то его показывали украдкой в зале университетского городка или в помещении профсоюза, пока кто-то дежурил у входа. Манифест параллельного проката опубликовал журнал Partisans (лето 1962):
Идет ли речь об Алжире или о запрещении абортов,
об армии или о коммунистах, о рабочих или духовенстве, о половых проблемах или о проблемах старости —
словом, о любой теме, выходящей за пределы блаженного конформизма, как тут же возникает цензура власти или цензура денежного мешка —готовая запретить всякую инициативу. Наше кино — одно из самых пустых, самых беззубых, самых трусливых на свете. Мы
не хотим, чтобы нас расплющивали. Не слишком ли
мы притязательны? Да — если мы будем действовать
в одиночку. Нет — если будем заодно со зрителями.
Кроме фильмов ФНО, шли короткометражки прошедших Алжир солдат: 58 2/В Ги Шалона (1958), Полевая почта 89.098 (1961) Филиппа Дюрана из подпольной группы Жана Виго — фильм-диалог в письмах солдата и его невесты. Восемнадцатилетний Дюран
был тяжело ранен, год валялся в госпиталях, фильм
снял за четыре уик-энда с друзьями, как и он, больными войной. Он станет критиком, писателем, снимет более пятидесяти фильмов. Группа Шалона в мае 1968 года будет снимать полицейские бесчинства в Латинском квартале.
Апогей подпольного кино во Франции — Октябрь
в Париже (1962) Жака Панижеля
на ту же тему, что и Скрытое (2005) Ханеке. В России
Скрытое воспринимают вне контекста, то есть просто не понимают, о каких таких октябрьских убийствах — осиротивших алжирского мальчика, в наши дни, возможно, неумолимо и безмолвно преследующего
героя, — шепчутся в фильме.
Но для Франции 17 октября 1961 года — одна из самых
кошмарных дат. Сейчас трудно представить, что в центре Парижа вершились такие зверства, как в тот день, но, опять-таки, важен контекст. Во Франции сводили
счеты конкурирующие за право говорить от лица народа ФНО и мессалисты из Алжирской народной партии: более 4 000 патриотов бездарно погибли. ФНО перенес (август 1958) в Париж городскую герилью, с января 1961 года убив 26 полицейских (в 1960 — всего 9).
В участках алжирцев пытали так же зверски, как в казармах пара. 350 мусульманоллаборационистов —
голубые пилотки — как оккупанты, прочесывали
кафе в поисках сторонников ФНО. Подполье открыло
на них охоту, убив и ранив сотню наемников. 5 октября 1961 года для алжирцев ввели комендантский час с 20:30 до 05:30. Мера варварская, но рациональная, дезорганизующая ночную работу подполья.
По призыву — или приказу — ФНО 30 000 человек вышли 17 октября протестовать: на бульвары, на
площадь Республики. Патрули ФНО, еще на выходе из
гетто обыскивавшие их, чтоб никто не пронес оружия,
и носильщики во главе с Джорджо Маттеи, ветераном Алжира, сопровождали манифестантов. Они не допустили ни одной провокации, но ни это, ни обилие женщин и детей не спасли от расправы: полиция просто сорвалась с цепи. Сколько людей погибло? Ктоже считал алжирцев. Власть признала гибель троих,
но ползли слухи о 150, 250, 400 забитых, затоптанных
в участках, брошенных в Сену. Лучший историк войны
Бенжамен Стора насчитал минимум 98 убитых за ночь
и 300 — за октябрь-декабрь. За ночь арестовали 11 500 арабов — чуть меньше, чем евреев в беспрецедентную
облаву Зимнего велодрома (июль 1942).
Баррикады на улице Алжира, построенные черноногими алжирскими французами (неделя баррикад). Лозунг на транспаранте: Да здравствует Массю! Мишель Маршё, 1960
Чувство дежа-вю испытал Эли Каган
единственный французский фотограф, снявший бойню, в 1942 году спрятался от нацистов, угнавших в лагерь всю его семью. Рыжий скандалист, гордившийся, что не имел ни одного контракта с прессой или агентством, родившийся и умерший в одной и той же квартирке, справедливо предполагал, что ночь закончит
в участке. Отсняв пленку, он сбрасывал ее в какую-нибудь кучу мусора, чтобы забрать наутро. Некоторые
снимки стали буквальными уликами: в Нантерре он
снял убитых, которых «официально» не было.
По аналогии с битвой за Алжир эти события называют битвой за Париж. Пока кино не заговорило
о ней в
известный биолог из института Пастера, секретарь боровшегося против пыток Комитета Мориса Одена. Его, свидетеля бойни, ужаснули парижане, безучастно
проходившие мимо груд окровавленных тел на тротуарах, и сотрудники L`Humanite, захлопнувшие ворота перед искавшими укрытия арабами. Характерно, что
орган ФКП, посетовав на цензуру, сообщит читателям
лишь то, что ничего не сообщит им о событиях.
Панижель лишь предложил идею фильма Комитету Одена. Правозащитники возмечтали о режиссерезвезде. Панижель зондировал почву в кругах новой
волны, в Европе: о фильме не знали разве что в Голливуде. Согласился лишь великий документалист Жан Руш, но он настаивал на чем-то рукодельном, а комитет — на настоящем,
(1961, приз Жана Виго).
За камеру встал коммунист-ослушник Жак Юибреш. Хотя Панижель игнорировал намеки алжирцев на то, что надо бы прославить в фильме ФНО, фронтисты охраняли съемки в иммигрантском квартале Золотая
Капля. Заслышав шум полицейского вертолета, группа пряталась. Бар, в подвале которого пилотки пытали свои жертвы, снимали тайком, издали, рискуя самим
очутиться в застенке. Все 23 участника работали, естественно, бесплатно и анонимно.
Октябрь — реконструкция горячего, но слепого события: расправу не снимал никто из операторов. Панижель нашел эстетический выход из безвыходной ситуации. В фильме — три акта. Первый — жизнь бидонвилей в канун демонстрации. Второй — монтаж в соответствии с динамической кинологикой снимков Кагана, опубликованных католическими Cahiers du
temoignage chretien. Третий — реконструкция ночных
расправ, свидетельства уцелевших. Пригодился весь
кинословарь: от субъективной камеры до монтажа
аттракционов. Камера видела Париж глазами избитого человека, выползающего на берег Сены. Рассказ араба, как полицейские в его же доме резали ему губы
бритвой, сопровождали кадры мясной лавки.
Показы часто завершались арестом пленки. Панижель, арендовав залы, показал фильм в Каннах и Венеции. Париж дождался свободного сеанса в мятежном
Латинском квартале (май 1968), но прокатное удостоверение фильм получил лишь благодаря голодовке Вотье (1973). Фильм-легенда стал фильмом-призраком.
Панижель хотел доснять свое предисловие-монолог, но так и не нашел средств.
После войны Каган уехал в Алжир — и не он один. Алжир
туда, прозвали красноногими.
Алжир стал домом для лидера троцкистского интернационала Мишеля Пабло, повстанцев всего мира и самого Че: от астмы ему помогал воздух холмов Шреа,
здесь он произнес (25 февраля 1965) речь-завещание.
Здесь учредил правительство в изгнании Черных
пантер Элдридж Кливер, сюда он вывез (1970) бежавшего из тюрьмы Тимоти Лири. Приземлились первый самолет, угнанный палестинцами (июль 1968), и самолет с захваченными Карлосом министрами стран
ОПЕК (декабрь 1975). Но приехало и множество врачей, инженеров, учителей, заменивших черноногих. Был даже красноногий священник-санитар. Журналисты брали арабские псевдонимы не для конспирации, а в знак того, что стали новыми людьми: критик Ги Эннебель подписывался в Эль Муджахид именем
Алим Шерги. Сине, один из лучших карикатуристов
Франции, разработал визуальный образ алжирской нефтяной компании.
Вотье, освобожденный с извинениями (июль 1960),
ни в чем не разочаровался, получил титул первого алжирского режиссера, создал аудиовизуальный центр и программу народного кино: брошенные французами армейские грузовики с киноустановками привозили фильмы в верблюжьи углы.
Мишель Фирк разочаровалась в ФНО — дрязги,
демагогия, коррупция — и продолжила поиск идеала
на Кубе. Решив стать профессиональной революционеркой, она не ушла из критики, считалась во Франции главным экспертом по кино третьего мира. В мае 1968 года она, заскочив в Париж, оставила подруге
письмо: Это не та революция. Той — стала война против изуверской диктатуры в Гватемале. 28 августа 1968 года Фирк арендовала и вела автомобиль, в котором партизаны хотели увезти, похитив, посла
США Джона Гордона Мейна. При попытке бежать посла застрелили. 7 сентября полиция окружила дом Фирк: страшась заговорить под пытками, она выстрелила себе в рот. Годар посвятит ей эпизод Историйкино. Люк Мулле — ретро Кресла «Альказара» о том,
как в 1956 году, в эпоху великой синефилии, полюбили друг друга непримиримые оппоненты из Cahiers
и Positif. Он — это сам Мулле. Она — Фирк.
В Алжир переехал и принял ислам загадочный адвокат террора Жак Вержес, муж террористки Джамили Бушаред; он спас ее от казни, поведав о чудовищных пытках, которым ее подвергли пара. Создал школу журналистики Жорж Арно
за страх, арестованный за организацию (1960) подпольной пресс-конференции Жансона. Советником президента Бен Беллы стал
посол Франции в ЮНЕСКО.
Эннебель
(1968), защищал цензуру, оружие нового общества.
Но его радикализм породил уникальное издание
CinemAction, боровшееся с цензурой и открывшее
кино безъязыких: третьего мира, регионалистов, иммигрантов, женщин, инвалидов, геев. Праздник независимости запечатлела в Алжире, годе нулевом
(1962) носильщица Марселин Лоридан (род. 1928),
будущая жена Йориса Ивенса. Та самая рыжая девушка,
что в Хронике одного лета (Жан Руш и Эдгар Морен,
1961) пытала парижан, счастливы ли они, а студент-
африканец принимал цифры на ее руке — память об
Освенциме-Биркенау — за номер телефона.
Эйфория меркла по мере сближения власти с исламом, разрушения завоеванного алжирками на фронте
равноправия. Часть красноногих поддержала (сентябрь 1963) вооруженную оппозицию однопартийному строю, в горы Кабилии ушли партизаны-троцкисты —
паблисты. Бумедьен вышвырнул из страны живую
легенду Анри Аллега, писателя-коммуниста, чье свидетельство Допрос под пыткой (1958) сделало для революции больше, чем тысячи бомб. Самый стойкий —
Беглен, полезный солдат, пожертвовавший театральной карьерой во Франции, задержался до 1981 года.
Вотье, верный идеалам настолько, что простил соратникам пытки, все воюет. Вернувшись на родину по амнистии (1966), исходя из этики документализма, он записал 800 часов свидетельств 600 солдат — чтобы
увидеть войну в другом ракурсе. На их основе за неделю снял — под эгидой специально созданного бретонского кинокооператива — один из главных фильмов
о войне Быть двадцатилетним в Оресе (1972), открывающийся титром: Достоверность каждой сцены могут подтвердить минимум пять свидетелей.
Отряд длинноволосых бретонцев в пустынном
районе Алжира не горит желанием убивать, но поддается психологической обработке фашиствующим офицером. Лишь Ноно дезертирует вместе с пленным.
Кочевники обещают переправить их через границу.
Ноно дарит алжирке армейский жетон. В условленное
время он найдет разоренную стоянку, убитых мужчин,
изнасилованную девушку. Выживший мальчик стреляет Ноно в спину и плачет над трупом.
Фильм получил каннский приз критики, в кинотеатрах его увидели 300 000 человек, в параллельном прокате — 700 000. Но права выкупила (1986), по халатности компаньонов Вотье, компания Show Off , связанная с Национальным фронтом. Затяжной процесс Вотье выиграл (1997), но негатив уже приобрел и положил на полку канал TF1. В 2000 году Вотье располагал лишь истрепанной
Он сотрудничал с Медведкино, делал фильмы об
апартеиде, стачках, правах женщин, экологии, проблемах Бретани,
добился — при поддержке Сотэ, Рене, Энрико — того,
что цензуру лишили права запрещать фильмы без объяснения причин.
И — воевал с Ле Пеном. Лидер Нацфронта судился (1985) с газетами Liberation и Сanard enchaine, утверждавшими, что, будучи пара в Алжире, он пытал пленных. Вотье представил суду трехчасовой монтаж
свидетельств тех, кого Ле Пен пытал — По поводу
другой детали (1988): название — намек на слова Ле
Пена газовые камеры — лишь деталь мировой войны. После суда Вотье обнаружил, что его студия разгромлена, шестьдесят часов не вошедшего в фильм материала уничтожены.
Второй суд он выиграл (2009) у депутата Нацфронта,
экс-активистки ОАС Клодин Дюпон-Тенго, назвавшей
его антифранцузским коллаборационистом: в терминах ситуационизма, это detournement антифашистской фразы неофашистами. Против Вотье эффектно выступал один из лидеров Фронта, писатель Роже Оллейндр (род. 1929), оспаривающий у него титул самого юного участника Сопротивления.
Вотье бичевал в алжирском журнале Les Deux Ecrans (1981) сверстников из новой волны, не заметивших войны: Мелкие буржуа при поддержке критики и практикуя взаимную поруку, завладели частью
кинематографа, чтобы использовать его ради своей
выгоды и выгоды мелкой буржуазии. Как вы думаете,
случайно ли то, что их любимой мишенью был ОтанЛара, или вызвано тем, что Отан-Лара в разгар алжирской войны снял фильм о неповиновении, об отказе от военной службы по принципиальным соображениям?
Годар, надолго опередив эти упреки, отвечал критикам Маленького солдата: Фильм свидетельствует об эпохе. В нем говорят о политике, но он не ориентирован политически. Моим способом ангажироваться
было сказать: «новую волну» упрекают в том, что она
показывает только людей в постели, а я покажу людей,
которые занимаются политикой и не успевают спать.
Политикой был Алжир. Но я должен был показать его
под известным мне углом зрения и так, как я это чувствовал. Если [критики] хотели, чтобы об Алжире говорилось иначе, им надо было просто отправиться с камерой к ФНО. Я говорил о вещах, которые касались меня как беспартийного парижанина 1960 года. А касались меня война и ее моральные последствия.
Вотье отправился к ФНО. Годар остался в Париже.
Оба честны. Оба правы. Оба воевали.
Читайте также
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»