хроника

Кирилл Адибеков о Музее кино


Кирилл Адибеков

Отвечать на вопрос, зачем нам нужен полноценный Музей кино, трудно, поскольку его место тут же занимает вопрос — а что, уже пора и на такой вопрос отвечать?

Да, пора.

Пишу после просмотра «Битвы за нашу Советскую Украину». Сейчас в кинотеатре «Моссовет» — ретроспектива фильмов Александра Довженко. Дают пять сеансов, из которых необходимы — все. В начале сеанса в зале трое, когда зажигается свет — четверо. (Кино — это в конце концов тени). В зале прохладно; в Москве вместо высокой осени — поздняя. Зимой в зале с потолка капает вода. Здесь, по договорённости, Музей показывает свои фильмы, раз в день. Здесь их никто не смотрит, разве — тени.

Моё занятие кураторством началось с сотрудничества с Музеем. Инициатором был Антон Мазуров, тогда — программный директор фестиваля 2morrow. Именно он, получив моё предложение о программе, познакомил меня с Наумом Клейманом. В том, как он говорил о нём в третьем лице — Наум — было дело. Наум Ихильевич был приветлив, воздушен и как-то особенно силён в то лето.

Выслушав меня, он быстро предложил только одно. Закрыть программу «Фасцинация: звук» (Вертов, Дудов, Брехт, Штраубы, Виота) — «Германией девять ноль» JLG. Оригинальная копия, подаренная режиссёром Музею — лично. На тот момент — его последний завершённый фильм.

С одной частью этого фильма я ездил по фестивальным кинотеатрам. Ранним утром — слушал акустику зала. Лучшим был один из залов «Пионера», тот, что с круглыми колоннами, от которых звук — летит. Слушать фильм — это как режиссура. Это — на самом деле дилетантизм; режиссёр — единственный дилетант в кино.
С этой частью я ехал в подмосковное Кратово, где тогда подолгу жил. Ехал, думая, что здесь жил Эйзенштейн. Сюда он вывез домашний архив Вс. Мейерхольда, после его ареста.

Была яркая прозрачная осень, были показы. Наум Клейман приехал представить «Германию…» — лично. Как всегда говорил — проникновенно и тихо. Но его тихо — громко. Он повторил историю — о том, как JLG прислал ему записку (венецианское!), предложил встретиться. При встрече (вряд ли у фонтана, но — вижу) задал вопрос: «Изобрели звук, вы слышали?». Нет, он его ещё не слышал. Этот звук приехал в Россию вместе с копиями всех фильмов JLG, включая ту самую «Германию…». Им был оборудован один из залов Музея на Красной Пресне.

Предпоследний день работы Музея кино на Красной Пресне, 2005

Эти истории.

То, что я сейчас пишу — осколки.

Мой первый сезон в Музее на Пресне был — его последним сезоном. Мы ехали туда на показ «Китаянки» ли, «Безумного Пьеро» ли — с моей подругой и её приятелем, киноведом Сергеем Сычёвым. По дороге — Чистые пруды, московский маршрут, осень, утки — встретили моего друга. Пообещав догнать нас в Музее, он пропал в толпе. После показа киновед Сычёв (мизантроп!) спросил — где же потерялся этот «любитель Годара»? В темноте зала он — был.

То, что пишу, — объяснение в любви. Кажется, только так можно действительно ответить — зачем?

Кино — это кадр, это темнота. Дыхание. Движение. Это — чувство общности на съёмочной площадке. Или одиночества — когда снимаешь один. Один — монтируешь. Но вокруг люди. На показе — люди. Эти люди — главное.

Музей кино — это даже не Наум (по-деловому). Не квартира Эйзена. Это мы.

Надо быть смелее, наглее. Нам нужен Музей кино.

Этого достаточно.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: