«Там начисто отсутствует привычное для нас противостояние художника и продюсера…»
Александр Артемович, какие обстоятельства побудили Вас — художника, сценариста и актера — дебютировать в кинорежиссуре, сняв во Франции фильм «Мадо, до востребования»?
Все возникло из цепочки случайностей. Французы предложили мне написать сценарий по роману о Мадо. Что я и сделал. Во время обсуждения сценария я как его автор высказывал свои соображения о том, как он может быть реализован в кино. Закончилось это тем, что мне предложили взяться за постановку самому.
Вы отнеслись к этому неожиданному предложению с легким сердцем или понимали, что идете на риск?
Я понимал, что риск, который они брали на себя, гораздо серьезнее того риска, который брал на себя я.
Имея значительный опыт работы в советском кино, испытывали ли Вы сложности, столкнувшись с французским производством?
Вы знаете, представление о работе за рубежом у меня тоже было: я работал с Сергеем Соловьевым на «Избранных» в Колумбии, с Никитой Михалковым в Италии на «Очах черных». Да и во Франции у меня были кое-какие работы. Кроме того, я хорошо знаю язык — в моем частном случае это многое упрощает.
Однако на всех предыдущих картинах Вы участвовали в западном производстве как сценарист или художник. Здесь же Вам впервые пришлось пробовать себя в режиссуре.
Как раз мне было проще оттого, что в режиссуре я ничего делать не умел. Я адаптировался в процессе. Хотя строго говоря, кино везде одинаково. Разве что порядка за границей побольше: техника лучше и организация съемок совершеннее. Они невероятно пунктуальны и дотошны в работе. И еще. Там начисто отсутствует привычное для нас противостояние художника и продюсера. Раньше как было? Государству-продюсеру нужно было получить идеологически выдержанный фильм, который понравился бы двенадцати членам Политбюро. А задачей режиссера было сделать такой фильм, который понравился бы двенадцати критикам в зале Дома кино. Публика, в широком смысле слова, не интересовала никого. Кассовый успех фильма всегда считался дурным тоном.
А сейчас он не считается таковым?
Да и сейчас все издеваются над латиноамериканскими сериалами, которые имеют колоссальный успех, но никто не задумывается: а почему зрители не смотрят наши замечательные фильмы? И чем фильм замечательнее, тем зрителей меньше. А на Западе действуют установки совершенно иного рода. Продюсер и режиссер одинаково заинтересованы в кассовом успехе картины. И об успехе на фестивалях и среди критиков они тоже мечтают оба. Никакого противостояния нет.
Входило ли в условия Вашего контракта с французским продюсером обязательное приглашение на главные роли французских актеров?
Да. Это само собой разумелось. А во время съемок у Вас не возникало ощущение, что группа работает с Вами несколько иначе, чем работала бы с французским режиссером? Иными словами — не приходилось ли группе приспосабливаться к непривычной для них манере работы? Ничего подобного не было. Другое дело, что большинство наших режиссеров ведут себя не так, как это принято во всем мире. У нас режиссер всегда чувствовал и чувствует себя хозяином фильма. Пусть даже совместного, который финансируется западным продюсером. Отсюда частые конфликты с продюсерами, возникающие на совместных постановках. Западный же режиссер с младых ногтей знает, что продюсер контролирует работу над фильмом на всех ее этапах — от сценария до проката. И никого это не удивляет.
Как Ваш фильм прошел во французском прокате?
Кассу большую он не собрал, что неожиданностью для нас не было. Но критикой был принят благожелательно, в том числе и на нескольких международных фестивалях. А во Франции отнеслись к «Мадо» как к фильму французскому или русскому? В каких-то нюансах мой фильм серьезно отличается от того, что принято называть французским кино. Но в то же время он снят на французском языке и с французскими актерами… Вот представьте себе такую ситуацию. Приезжает к нам французский режиссер и снимает с нашими актерами фильм о нашем провинциальном городе, где все говорят по-русски и где существуют проблемы именно этого города. Как ответить на вопрос: наша это картина или французская?
Вы не сказали, на какие деньги снимает этот предполагаемый французский режиссер свой фильм в России. В отличие от многих недавних фильмов, «Мадо» не является копродукцией, поскольку съемки полностью финансировались французами. Предположим, Вы сумели бы на свой новый проект найти русские деньги. В таком случае Вы предпочли бы снимать здесь или все же на Западе?
Безусловно, я предпочел бы снимать фильм здесь. Но главная проблема сегодня не в деньгах, которые можно или нельзя найти. Главная проблема в установившейся здесь системе взаимоотношений, в принятом порядке работы. Мы сегодня пытаемся перенести западный опыт на российскую почву. Однако выясняется, что к нашим условиям его не приспособить. Он мутирует, что ли. Приобретает самые причудливые формы. К тому же, сняв здесь картину, режиссер не имеет никаких гарантий, что она хотя бы как-то будет прокатана: производство и прокат существуют независимо друг от друга. Во Франции тоже случается, что картина не попадает в прокат. Но это происходит по совершенно другим причинам — часто прокатчики просто не хотят рисковать.
Как Вы думаете, скоро ли наступят времена, когда наши режиссеры будут не только хотеть, но и иметь возможность работать здесь, а не на Западе?
Я думаю, такая возможность есть уже сейчас. Во всяком случае, тому режиссеру, кто приходит в кино сегодня, много легче, чем тому, кто помнит, как было раньше.
