Якутское кино в пяти словах
В «Иллюзионе» до 8 мая идет большая ретроспектива якутского кино: показывают как фестивальных призеров, так и местные прокатные хиты. Некоторые фильмы доехали до Москвы впервые. Специально для 78-го номера «Сеанса» (журнал еще в продаже) Алексей Медведев рассказал об основных тенденциях кинематографа республики Саха.
Исток
СЕАНС – 78
История зарождения самодеятельного якутского кинематографа уходит в далекие 1990-е, когда была основана киностудия «Сахафильм» и первые якутские режиссеры поехали учиться в Москву. Но это история не только производства, но и проката фильмов, сделанных якутскими кинематографистами. В Якутске есть замечательный кинотеатр «Лена», это главный артхаусный кинотеатр республики. Там работает заместитель директора Георгий Николаев, именно он уже в 2000-е попробовал ставить в прокат первые якутские фильмы, снятые без умения и технической компетенции, но с большим искренним желанием. Эти фильмы ставили на утренние сеансы, и они имели успех, при этом часть из них была снята чуть ли не на VHS. Первые фильмы, о которых начали писать, относятся к середине 2000-х годов. Один из главных авторов того времени — замечательный режиссер Сергей Потапов, который дебютировал в кино в 2004 году триллером «Любовь моя», — это был первый продакшн студии «Алмазфильм». Там же в середине нулевых был снят один из первых ужастиков, который отчасти пародийно следовал паттернам «Ведьмы из Блэр», — «Тропа смерти». Этот ручеек за полтора десятилетия превратился в полноводную реку. Вслед за первыми, почти любительскими, фильмами появились и большие проекты-долгострои — вроде «Тайны Чингис Хаана», которую снимали все 2000-е. Благодаря одному этому фильму в Якутии появились техническая база и понимание того, что можно что-то сделать своими руками и необязательно ехать учиться в Москву.
Язык
Дмитрий Давыдов: «В якутском кино собрались упорные ребята»
Якутский кинематографический феномен, конечно, не случайность. Появление целой плеяды авторов связано с культурным пробуждением. Люди проснулись, не захотели забывать свой язык, не бросили его учить. Саха тыла никогда не терял статус разговорного. У меня много друзей из Якутии. Я вижу, как они переписываются друг с другом по-якутски. Я вижу, как меняются их жестко русифицированные когда-то имена и фамилии. Светлана превращается в Сардану. Наташа — в Нургуяну. Борис — в Бергена. Вспоминают родовые фамилии, имена бабушек, дедушек, прадедушек, прабабушек. Это мощнейшее движение подпитывает культурный ренессанс. Благодаря этому в республике сильный театр: Саха театр, Русский театр и Театр Олонхо. Благодаря этому и кино выстрелило, сработало.
Одна из моих якутских знакомых рассказывала мне, как она приезжает к своей матери на север, где Лена уже впадает в океан, как они всем селом выходят и несколько часов смотрят на ледоход. Она говорит: это лучший фильм, который я видела в своей жизни. Уже из этого рассказа ты понимаешь, о чем может быть якутская культура, в том числе и современная, понимаешь, что якуты не утратили свои корни.
Парадокс в том, что для доступа хотя бы на рынок внутри России приходится отчасти стирать свою идентичность.
При этом язык неизбежно становится ограничителем. Якутское кино долго практически не прокатывалось в остальной России. Почему? Продюсер «Моего убийцы» Марианна Сиэгэн (вот, кстати, еще один пример смены фамилии: раньше она была известна как Скрыбыкина, а теперь стала Росомахой, в честь прапрапрабабушки) рассказывала мне, что первая проблема, с которой они столкнулись, пытаясь выстроить российский прокат фильма, была в том, что непонятно, как подавать фильм. У режиссера вроде иностранная фамилия — Костас Марсан, а сам фильм выглядит как восточный триллер. А напишешь «якутское кино», и все подумают, что фильм про оленей. Парадокс в том, что для доступа хотя бы на рынок внутри России приходится отчасти стирать свою идентичность. Это один из труднопреодолимых барьеров.
Мир
Чорон, осохай и каверзы абаасы
В начале 2010-х был организован фестиваль, который поначалу назывался «Кино Арктики». Он возник как следствие убежденности в том, что якутам есть что показывать. С 2013 года он проходит как Якутский международный фестиваль. Туда стали привозить журналистов из федеральных СМИ, и они сделали первую хорошую рекламу якутскому кино. Каждый, кто ездил в Якутию, начинал с репортажа — и непременно попадал в ловушку колонизаторского дискурса: «Это ж надо, куда меня занесло!» Ты видишь суровый климат, очень сильную национальную культуру с опорой на свой язык, видишь группы тинейджеров, которые одеты и ведут себя совершенно неотличимо от южнокорейских или гонконгских сверстников, и понимаешь, что попал в очень интересное место.
Меня на фестиваль позвала его исполнительный директор Ирина Энгелис. У нее был четкий запрос, который меня очень порадовал: «Мы хотим настоящий международный фестиваль. Не хотим косить под экзотику, собирать фильмы малых кинематографий, сделайте нам, пожалуйста, конкурсную программу». Эти люди независимы, имеют собственный вес, самосознание, мощную самоидентификацию. В 2016 году вместе со своими якутскими партнерами я попробовал сформулировать новую концепцию фестиваля. Теперь речь шла о человеке, укорененном в своих традициях и при этом открытом для нового. Сегодня Якутия переосмысливает свой культурный багаж, пытаясь вписаться в современный мир. Здесь есть бизнесмены, которые зарабатывают на высоких технологиях, есть продюсеры, которые ведут переговоры о съемках в Гонконге, Корее, Европе. Но как сочетаются большое и маленькое, международные амбиции и локальное наследие? Для меня это и есть проблематика Якутского кинофестиваля.
Якутское кино не похоже на нигерийское, с которым его часто сравнивают.
Меня вдохновляет концепция души у якутов: у них три мира — подземный, средний и горний — и соответственно три души. Земляная душа (буор-кут), которая завязана на чувственном восприятии человека, материнская душа (ийэ-кут), то, что он усваивает со своей культурой, буквально впитывает с молоком матери, с колыбельными, которые ему бабушка поет, и воздушная душа (салгын-кут), которая обеспечивает общечеловеческую коммуникацию, которая делает из нас не просто животных, а представителей людей. Задача кинофестиваля — узнать, как три души уживаются в рамках одного человека.
Будущее
Нулевой социум — Якутские сюжеты Балабанова
Якуты искали и ищут деньги на свои фильмы самостоятельно. Если посмотреть титры многих якутских фильмов, увидишь длиннющие списки благодарности, а в них не крупные компании, которые добывают алмазы, а местные кафе, магазинчики, автозаправки, которые выдали группе десять канистр бензина на экспедицию. Курочка по зернышку клюет. Объем бюджетов минимальный. Фильм Костаса Марсана «Мой убийца» — полноценный детектив, который ничем стилистически не отличается по качеству и фактуре от современного корейского кино, — снят за 5 000 000 рублей. Работая в таком режиме, якутское кино могло окупаться даже в местном прокате. Были прецеденты: фильм, снятый за 10 000 рублей, собирает 150 000 рублей. Получается пятнадцатикратная прибыль. Это, с одной стороны, здорово, а с другой — все-таки проблематичен скачок на следующий уровень, непонятно, как изыскать дополнительные средства. Идти к государству?
Судьба якутских режиссеров-авторов остается трудной: это не сказка про то, как они завоевали мир, это большая работа.
Кино нужны большие бюджеты. Якутское кино не похоже на нигерийское, с которым его часто сравнивают. Якуты не хотят ехать на одном пародийном юморе и эксплуатировать трэш-эстетику, они хотят делать настоящее кино, хотят делать его хорошо. Сегодня это упирается в деньги — только они могут обеспечить следующий скачок. Возьмем Мишу Лукачевского. Один из самых ярких фильмов якутской новой волны — его «Белый день» о пассажирах, которые замерзают в машине на трассе, потому что никто не останавливается. Его следующий проект, фильм «Вертолет», тоже, с одной стороны, укоренен в якутских реалиях и культуре, а с другой стороны, как и «Белый день», говорит на остросоциальную тему. По сюжету герой отправляется в райцентр за вертолетом, чтобы спасти больного ребенка. Этот фильм Лукачевский снимает уже шесть лет. Еще труднее будет найти деньги на его проект про якутского поэта Ивана Арбиту. Это поэт одного масштаба с русскими поэтами Серебряного века. Он жил с 1913-го по 1943 год, погиб в лагере. Перевел на якутский язык Пушкина, Лермонтова, Бальмонта, с которым у него есть много общих мотивов. Судьба якутских режиссеров-авторов остается трудной: это не сказка про то, как они завоевали мир, это большая работа. Будущее вызывает смешанные чувства. С одной стороны, пессимизм. Нужно продолжать работать, но чудес в ближайшее время ждать нельзя. А с другой стороны, я понимаю, что при таком культурном багаже случится что-то важное если не сейчас, то через двадцать-тридцать лет.
Этика
Кинотавр-2020 — «Пугало» Дмитрия Давыдова
Влияет на кино и политика. Уровень поддержки поправок и президента в Якутии — едва ли не минимальный по России; в Якутске был мэр, который победил «Единую Россию», Сардана Авксентьева. Но это не просто оппозиционность, люди там понимают, что у них есть своя повестка. Не только культурная, но и жизненная. Почему якутские фильмы сенсационно побеждали в 2020 году на российских фестивалях? Тут стоит сказать о важной корневой проблеме русского кино. Не об эстетике, а об этике. Русские режиссеры в большинстве случаев не имеют права снимать то, что снимают, потому что они ничего не сделали, чтобы что-то изменить в этой жизни.
Звучит наивно, но язык обретается в борьбе, в укреплении душевных мускулов. Поэтому на общероссийском фоне якутское кино смотрится выигрышно, там люди имеют право на высказывание. Борьбой за свою национальную идентичность, за свою национальную культуру, за свое право говорить на родном языке, снимать и смотреть истории, которые им интересны, якуты это право заслужили.
Запись Василия Степанова
