Набросок к статье по случаю 40-го Юбилейного Каннского фестиваля


Я был совсем еще юнцом, когда впервые приехал в Канн. Канн, впрочем, тоже был еще юнцом — ему было всего два года от роду. Если вы знаете фестиваль лишь в пору его зрелости, вам сложно представить себе то возбуждение, ту живость, то нескрываемое счастье бытия, что свойственны молодым летам. В безотрадные пятидесятые Канн был похож на веселую ежегодную вечеринку, на которой можно было повстречаться с друзьями и собратьями-энтузиастами. Каждый год мы соревновались в еде и выпивке в барах местного казино; каждый год мы бежали на Круазетт, где прохаживались звезды-триумфаторы. Помните старлеток на пляже? Помните, как Роберт Митчум, презрев этикет холодной войны, жал руку заезжей звезде из Москвы на террасе Карлтона («Не делай этого, Боб!», кричал осторожный Престон Стерджес)?

Там был Кокто — самый обходительный, самый проницательный и самый принципиальный из всех председателей жюри. Там были синефилы со всех концов света: молодые бунтари из «Кайе дю синема» — Риветт, Киру, Трюффо и их ментор Базен… Мой дорогой друг Джин Московиц, легендарный «Моск» из «Вэрайети»… Чудесная мадам Кавакита и неукротимая Лотта Эйснер… И, конечно же, новые фильмы и новые художники, которых открывали всему миру экраны Пале и Рю д’Антиб. Возвращение Бунюэля; ошеломляющий дебют Сатьяджита Рея; Вайда, утвердивший и самого себя, и все польское кино своими «Поколением» и «Каналом».

Линдсей Андерсон в Канне, 1958

Я был тогда критиком (слава богу, никогда не журналистом!) — независимым, беззаботным, неиспорченным. В качестве кинематографиста мне уже никогда не удавалось так веселиться на фестивалях: потом то была уже тяжкая работа и испытание. Испытание надеждой на призы — наперекор всем лучшим человеческим инстинктам; на те призы, которые, как все мы знаем, никогда не бывают заслуженными или оправданными. Ныне стало слишком много фильмов — торговцы и СМИ уничтожили былую простоту и наивность. Лишь Канн остается единственным и неповторимым; без него борьба за кино была бы куда тяжелее. Великие или незаметные, признанные или лишь начинающие свой взлет — мы все должны быть благодарны ему и воздать ему почести. Пожелаем же ему всех благ.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: