Ощущение, что самый важный русский фильм прошлого года остается каким-то недоанализированным, как амнезийный больной, чьи врачи тоже заболели амнезией, вышли во двор и стали играть в серсо. Шультес отыскивает место своей прописки по блокнотику. Критическая мысль, чтобы вписать куда-нибудь этого господина с экзотической фамилией, тоже лезет за шпаргалками, вспоминая то Брессона, то Дарденнов, но мимо все это. Странно, конечно, жить в Москве, забывшей про Москву и вспомнившей про пригород Пекина. Странно смотреть лав-стори, забывшую про главных действующих лиц, при том, что хинкальные, сосисочные, «улица Стартовая», футбол по телеку и уходящие в бесконечность торговые комплексы с пластмассовыми пальмами остаются в силе. «Шультес» фиксирует эту трещину в реальности: при массе означающих полное отсутствие означаемых. И движется вдоль нее. Скорее уж не Брессон, а формалистские эксперименты в духе Роб-Грийе: поколдуй Бакурадзе еще чуть-чуть с любовной линией, и вышло бы «Прошлым летом в Строгино». Уверен, что такая возможность еще представится.
Читайте также
-
Достигнув моря, нелегко вернуться
-
Два дня хорошей жизни
-
«Помню пронзительно чистое чувство» — «Тарковский и мы» Андрея Плахова
-
«Большие личности дают тебе большую свободу» — Разговор с Сергеем Кальварским и Натальей Капустиной
-
Высшие формы — «Прощайте, люди!» Анны Климановой
-
Пассивной юности мудборд — «Здравствуй, грусть» Дурги Чю-Бозе