Кино для Балабанова — форма наркозависимости, а также способ преодоления метафизических и вполне конкретных фобий. Интимность «Морфия» в том, что кино — еще и самоубийственный наркотик, дающий короткое забвение. Неслучайно врач-морфинист стреляется в синематографе и под гогот зала. Образ врага, который у Балабанова ассоциируется с карикатурным евреем — членом РСДРП, сочетается с отсутствием всяких иллюзий насчет русского народа. Трагическая картина. Но по-прежнему актуальным остается вопрос, заданный Маяковским в его статье «Два Чехова»: «Как гражданина отличить от художника?» Прозрачную лаконичную режиссуру, чувство ритма, изумительные концовки эпизодов невозможно сымитировать или стилизовать. «Морфий» — фильм не эстетский и не китчевый, а эти понятия зачастую сходятся. Эстеты не портят свои произведения. Балабанов же, невротически впрыскивая ксенофобские мотивы, их портит. Усугубляя персональную и режиссерскую тягу к запечатлению распада.
Читайте также
-
«Страх съедает Сашу» — Разговор с Александром Яценко
-
Мне нужны враги? — «Красный рассвет» в ожидании годовщины
-
Тень, верная себе — «Михаэль» Карла Теодора Дрейера
-
Утро первого — «Один маленький ночной секрет» Наталии Мещаниновой
-
По стеклу — «По ту сторону» Флоранс Мьель
-
Разминая ноги — К 100-летию Леонида Гайдая