Доктор Чехов в кошмарном сне профессора Гумилева. Дряхлая, как жопа старой собаки, метафизика: прах и пыль- основная фактура бытия. В этой пыли — самовозрождающаяся, бессмертная дикая сила жизни, не требующая врачевания. Под пылью — животворящая святая Русь. Словом, бесконечно прокисшие и чудовищно ходульные идеи в банальнейшем исполнении. Все так плохо, что кажется почти шедевром бессмысленности. Кавычки притчи, содержащие всего лишь горизонт самого автора. Горизонт на уровне праха. Автор — на уровне абырвалг. Неизобретательно, самозабвенно пошло. Это главные слагаемые успеха. Факультативные (для особых ценителей прекрасного): только одно слово «блядь» на всю картину, мосфильмовский коридор, изображающий приятную и знакомую морду народа, балетная дистанция к смерти/крови/телу/предмету врачевания (типа, о душе же!), здоровенькая и бодренькая полноцветненькая картинка привычного формата. Короче: классический советский социалистический обход ебли, милые дамы.
Читайте также
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
Кино снятое, неснятое, нарисованное — О художнике Семене Манделе
-
Высшие формы — «Непал» Марии Гавриленко
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Нейромельес
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо