1
Самая сильная эмоция в начале фильма — это ужас режиссера перед старостью. Это не гербарий (оскорбительность названия — это отдельная тема), это паноптикум. Смотреть на это неприятно, не хочется быть старым никогда. Массовичка пытается организовать «мероприятие» и объясняет: наша задача — адаптировать вас к жизни. Какой еще жизни? Но по ходу повествования жизнь вскипает, да так, что мало не покажется: не то материал пересилил режиссерскую эмоцию, не то режиссер попривык. Есть эпизоды выдающиеся — с той же швейной машинкой, к примеру, или мифологический лейтмотив «про злую старуху», или финальный монолог с внутренней чуть не шекспировской драматургией, растерзанной страстями, и блистательной развязкой: ну, пойдем на ужин… Есть слишком очевидные — с семейным альбомом, например. Есть проходные, удачные, неудачные, плотность фильма то сгущается, то разрежается — в общем, кино как кино, в меру снятое, в меру придуманное. Только вот чувство неловкости у зрителя остается на протяжении всего фильма неизменным: да, они хотят быть женщинами, они очень хотят оставаться женщинами, для них это по-прежнему важно. За что ж их так…
