Евгений Марголит
Евгений Марголит

1


Иногда сегодня начинает казаться, что в наличной реальности безусловны лишь кавычки. Все, что внутри них, кажимость, мнимость, одним словом — виртуальность. Люди вокруг кажутся не более чем экранными персонажами «Кинотеатра.doc» или «Программы максимум» и прочих «русских сенсаций».Так вот, кино Александра Расторгуева видится мне знаком, сигналом, который подает незакавыченная живая жизнь: здесь я, никуда не делась, только точку вглядывания и ритм его нужно сменить.

Это кино первым делом возвращает жизни ее плоть — пеструю, безбашенную и безразмерную, как вот этот дикий пляж. Вот эта плоть, выпирающая отовсюду, в какой-то момент начинает вызывать не омерзение и тоску своим вопиющим несовершенством и бесстыдной обнаженностью, но пронзительную жалость, ощущение предельной ее уязвимости. Не по тому ли принципу сняты дети-солдатики в бане из «Чистого четверга» или роженица и ее новорожденное дитя в «Мамочках»? От чудовищно обнаженного, с пятнами зеленки бритого черепа героини перехватывает горло.

Нагота персонажей Расторгуева вызывает у меня ассоциации как раз с появлением живого существа на свет, с днем его творения. В бессмысленных матерных воплях чудится первый крик новорожденного «Я-а!», как у Горького в «Рождении человека». Тварь он здесь, это правда. Тварь дрожащая, бессловесная (или дословесная?) и, может быть, даже бессмысленная. Но кинематограф Расторгуева напоминает, что в русском литературном языке, коим персонажи не в состоянии вроде бы воспользоваться, слова «тварь» и «творец» — одного корня. Может быть, и совершенство их вопиет здесь потому, что с Творцом тварь соотнесена. Одно в другом вот в такой чудовищной, отталкивающей, чуть ли не пародийной форме, но проглядывает! Как сквозь чудовищно попсовые переложения прорывается в первозданной красоте своей бессмертный романс на лермонтовские стихи. Когда перестает дергаться человек, выкрикивать или бормотать несусветное что-то, умолкает и — просто смотрит в объектив. Находит общий язык. С автором? Ну да, только если учесть, что автор возвращает объективу его подлинную функцию — не фиксатора механического движения, а воплощенной точки зрения вечности.

Кажется, «Жар нежных» вызвал нарекания своей длительностью. Да, смотреть это кино — немалый труд. Но ведь до чего же благодарный! Ибо сколько сил — просто физических — нужно, чтоб его дождаться и уловить. Прорваться к этому взгляду-ответу сквозь весь босхо-брейгелевский карнавал-содом. Кино Расторгуева — это кино, помимо всего прочего, физически сильного человека. Душевное и физическое обретают-таки у Расторгуева идеальную гармонию, но с противоположной стороны камеры. Средства продиктованы на диво — сегодня — точным ощущением цели. Может, потому, на самом нижнем уровне ощущая несовершенство наготы своей, свою уязвимость, позволяют персонажи Расторгуева камере вторгнуться в их существование, чтобы ощутить присутствие Того, по чьему образу и подобию они созданы.

И еще понятно после всего сказанного, что это кино никак не безродное, но с замечательно осознанным чувством родства. С кино все понятно — Муратова ранняя и Хуциев, скажем. А в литературе — Веничка с Довлатовым, те, кто и сегодня помогает нам не разувериться.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить