Роттердам-2025: «Почему загрустил, дорогой? Не надо печалиться»
В Роттердаме состоялась мировая премьера документального фильма классика узбекского и мирового кино Али Эргаша Хамраева «Сиреневый ветер Параджанова», снятого им с замечательным оператором Юрием Клименко в год столетия Сергея Параджанова. О картине пишет Вероника Хлебникова.
Июль 1990 года, Ереван на руках несет Сергея Параджанова, Ереван идет за гробом. Среди знакомых и незнакомых лиц — Александр Кайдановский, снимавший Параджанова в его последние дни. Дудук переворачивает душу. Его плач настраивает фильм на ритм сердца, которому больно, но кроме боли есть что-то еще. Это не кино историка, или искусствоведа, или биографа. Это фильм друга, дружеское объятие сквозь годы, отрицающее физические законы и само небытие, что под силу только подлинному эксцентрическому дару, присущему выдающемуся кинорежиссеру Али Хамраеву.
Здесь нет напора фактов, вал величия не сбивает с ног. Отсутствуют чеканные формулировки для вечности и новаторские гипотезы творчества и личности Параджанова. Вместо натруженного пафоса из пальца — апокрифы, анекдоты и почти осязаемая сердечная турбулентность. Все определяет интонация личного разговора — «почему загрустил, дорогой, не надо печалиться», — она объединяет автора и героев фильма, его друзей: Сергея Параджанова, Андрея Тарковского.
Вместо портрета маслом и фимиамом — обаятельный коллаж в духе работ самого Параджанова. Анимационные новеллы — детство на горшке с бриллиантами, молодожены Сергей и Светлана в шагаловском небе, арестантская «мурка» — следуют за дружескими воспоминаниями. Люди в кадре преображаются и выглядят счастливыми, едва заговорив о Параджанове, — Артавазд Пелешян, Гарегин Закоян, Ираклий Квирикадзе, Юрий Мечитов, Андрей Хржановский, соседи по дому и по камере. Роман Балаян убежденно восклицает: «Тот, кто не любит Параджанова, тот не любит эту жизнь земную!» Архивные фотографии и портреты проступают сквозь строчки писем.
Но в его руках оживает все, и кинорежиссер превращается в гениального художника
Но, что особенно важно, точно подобраны кадры из фильмов: от «Теней забытых предков» до «Ашика Кериба». Точно по отношению к атмосфере фильма, к его методу, — взять боль и страдание за шкирман и вывернуть на солнечную сторону, не пасть духом и смерть попрать. За инакомыслие, за дерзость ума и языка советские чиновники и партийцы в Киеве приговорили Параджанова фактически к физическому уничтожению. Из 18 сфабрикованных уголовных статей осталась одна, достаточная для лагеря строгого режима, где и молодые едва выживали, а Параджанову уже пятьдесят. В лагере его навещают друзья и уезжают с ощущением, будто это они арестанты, чью печаль разогнал Параджанов. Друзья хлопочут об освобождении — Лиля Брик, Виктор Шкловский. Письмо об освобождении подписано всем кинематографическим алфавитом — от Бунюэля до Тарковского.
Параджанову уготовили творческую смерть, запретив жить где-либо, кроме родного Тбилиси, закрыв для него киностудии. Но в его руках оживает все, и кинорежиссер превращается в гениального художника, оставляет такое наследие, что музей Параджанова в Ереване не уступит музею Дали в Фигеросе. Он снова снимает. На грузинской киностудии, самой свободной и прогрессивной в то время под руководством режиссера Резо Чхеидзе.
Хоррор погубленной судьбы в руках Хамраева претворяется в волшебный и карнавальный сказ о победе над смертью
Советская власть кромсала жизнь художника-мученика, как его усы и бороду на зоне, как и самый пострадавший из его фильмов «Цвет граната», вроде бы спасенный, но одновременно и загубленный Юткевичем. Параджанов скажет об этом в фильме. Есть тут и рабочие кадры к «Исповеди», фильму, который мог стать для Параджанова его «Зеркалом» и «Амаркордом», но вмешалась болезнь.
«Сиреневый ветер Параджанова». Реж. Али Эргаш Хамраев. 2025
Коммунисты убивали Параджанова тюрьмой и изоляцией, но бездарный сценарий властей не срабатывал, члены партии оказались коротки, чтобы навязать свой ничтожный сюжет этой невероятной, баснословной судьбе. Фильм Хамраева проявляет иной, настоящий сюжет — преодоления бесконечных утрат и страдания творческой волей и смехом. Это сюжет и самого Али Хамраева, преодолевшего и горечь собственных загубленных проектов, и тупое, преступное равнодушие чиновников кино на его родине — в Узбекистане, но никогда не оставляющего надежды и не опускающего рук. За годы без больших постановок он снял десяток документальных фильмов, включая рассказ о потрясающем художнике Павле Бенькове, впервые удостоившемся экрана, и как мог отстаивал собственный замысел его первого за долгие годы простоя фильма «Аромат дыни в Самарканде».
По этой вере детей и поэтов в бессмертие, в неумираемость, мы узнаем гениальность
То, что было возрождением киноавангарда на студиях союзных республик в фильмах Рехвиашвили, Маляна, Абуладзе, Шамшиева, Герца Франка, чиновники называли по-своему, вешая ярлыки на непонятное им искусство. Картину Хамраева «Человек уходит за птицами» в 1974 году чиновники обвинили в «параджановщине». А спустя еще десять лет они познакомились. Параджанов приезжал в Ташкент, был на кладбище у матери Хамраева, его собственная мать умерла в Тбилиси, пока сын отбывал срок.
А в беседе с моей мамой, Галиной Парсеговой, еще тридцать лет назад на ее вопрос о Параджанове Али Хамраев рассказывал многое из того, что теперь, выстраданное и выношенное им, стало, наконец, прекрасным фильмом:
«После просмотра „Я тебя помню“ он сказал, что видит в фильме такой эпизод: когда мать собирается умирать, она все убирает из комнаты. И последним сворачивает матрас. А тот все время распрямляется: жизнь сопротивляется смерти…
В один из дней мы пошли с ним на кладбище к маме. Так он скупил там все цветы и усыпал ими могилу. Потом прислал мне коллаж с фотографиями, сделанными в Ташкенте.
На Венецианском кинофестивале два года спустя Параджанов был за три дня до моего приезда — так Госкино разделило десять фестивальных дней между ним, Дыховичным и мной — в целях экономии. И вдруг Параджанов звонит мне оттуда: „Знаешь, здесь надо ходить в трусах и русских орденах, а то как-то скучно, все сытые такие, равнодушные…“
Смерть Параджанова не укладывается в моем сознании. Не верю, что его нет»
По этой вере детей и поэтов в бессмертие, в неумираемость, мы узнаем гениальность. Хоррор погубленной судьбы в руках Хамраева претворяется в волшебный и карнавальный сказ о победе над смертью и болью. Али Хамраев называет Сергея Параджанова другом, учителем и космосом. Космос не охватить системой биографических и фильмографических координат, только сердцу по силу непосильная задача объять необъятное. Вот это бодрое, неунывающее сердце роднит их с Параджановым и делает этот фильм абсолютно исключительным явлением, благодаря той магии, которую Гёте назвал «избирательным сродством».
Поэтому «Сиреневый ветер Параджанова» — предельно личный фильм. Он основан на свойственном этим художникам особом даре восприятия жизни и мира, которое не позволяет сбить с ног и сломать, когда ломают хребет и судьбу. Надо быть Али Хамраевым, всегда бодрым и полным внутренней свободы, чтобы разделить груз страдания, которое под силу выносить только исполненному веселости и мудрости сердцу.
Жизнь Параджанова, его изоляция, запрет в профессии, подорванное здоровье и годы, казалось бы украденные у него, все это исчезает, тает в слове, в рискованной точной шутке, в рисованном образе.
Само кино уже больше не пленник сценария и монтажа
В «Тенях забытых предков» Параджанов сложил киноэпос о людях, умеющих превращать в песню все прекрасное и трагическое, что случается в их судьбе, поскольку и сам владел искусством извлечения красоты из самой горькой горечи мира. Вот он рассказывает, как огненные кони и кровавые потоки «Теней» родились из тяжкой душевной скорби после гибели Нигяр, его первой жены, которую братья фанатики толкнули под поезд, не желая ее брака с иноверцем.
Али Хамраев монтирует из хроник со съемочной площадки удивительный танец Параджанова за камерой. Он напевает народную песню, вплетенную в партитуру «Теней», его руки взлетают и пляшут, он кружится, будто дервиш, и само кино уже больше не пленник сценария и монтажа, а развертывающийся в плоскости кадра танец трагических и пленительных образов, где воздуху подвластен монтаж, как в знаменитой сцене переворачиваемых ветром страниц огромных фолиантов. Эта метафора ветра, электрического, средневекового, сиреневого — сквозная, свободная и одновременно укорененная в культуре как самый желанный образ неуловимого, возможно, образ ветра Коцюбинского, соединяющего тех, кому не дано быть вместе в «Тенях забытых предков», поющего над ними свои песни. В фильме Хамраева волшебная сила ветра находит вполне исторические корни. Сын звукорежиссера Гарри Кунцева вспоминает, как Параджанов попросил его отца найти ему ветер XVI века.
Рассказывая ротттердамским зрителям, с чего начинался фильм, Хамраев вспоминает как придвинулась вдруг вплотную юбилейная дата, и как Юра Клименко сказал другу: «С ума сойти, значит, нам тоже скоро 100 лет». Но ветер сдувает нелепые цифры, сиреневый, средневековый, электрический ветер сердца.
Читайте также
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Послание к человеку» — Что смотреть? Куда бежать?
-
Футурум-2024 на «Послании» — Опыты превращения в пыль
-
Денис Рузаев: «Неловко говорить, что в моей работе есть что-то сложное»
-
Дождь на станции Пупсянции — Пять мультфильмов «Окна в Европу»
-
Тост за бесконечность — «Филателия» Натальи Назаровой