Целую ручки
Дамиано Дамиани, летописцу мафии
СЕАНС – 61
«Меня зовут Джон Форд, я снимаю вестерны», — говорил о себе Форд. А вот же, вот же, говорили ему, у вас фильм про паломника с осликом; так интересно. «Вы находите?» — демонстрировал холодность Форд. Выходящее за пределы Большого Спроса было ему неинтересно. Так, хобби на досуге.
«Меня зовут Дамиано Дамиани, я снимаю про мафию», — мог сказать о себе Дамиани. А также про Христа, Ленина с Арманд и прочую макулатуру, иногда интересующую итальянцев. Но мафия важнее. За сорок лет работы в кино он задал канон жанра, который без натяжки можно назвать Damiani-film, сняв в этом русле двадцать пять картин, из которых нам показали девять.
Это мазохистское кино о проигрыше — Бога, закона, государства, индивида — сгущенному инфернальному злу национального уклада. Злу, материализованному в сухой земле, в горячем камне, в грубой коже и шершавом взгляде многое видавших людей. В мрачном достоинстве ритуального целования рук священникам и донам, именуемым единым словом padre — «отец». В трупах на обочине, на складе, в багажнике — о которых молчат. В приложенных ко рту пальцах: любящий разговаривать говорит недолго. В посвисте ветра по голым ступеням. В храмовом величии неподвижного мира.
Когда четырежды игравший у Дамиани законника Франко Неро снялся в гомосексуальном «Кереле» Фасбиндера, это показалось глубоко символичным: гей-кино и фильмы о мафии роднит нервический градус лузерства, ущербной инакости центральных правдолюбцев. Однополая любовь и охрана общественного порядка воспринимаются грубыми мужчинами почти одинаково — цыком сквозь зубы. Это не твой мир, белый мальчик. Пожалей себя.
Женщин изгнал с экрана вовсе, за исключением вдовы-покойницы, залитой в бетон.
Кстати, Микеле Плачидо, раскрученный Дамиани на весь мир в пилотных сериях «Спрута» (1984), прежде играл альфонсов — не то чтоб уж совсем педиков, но тоже лиц малоуважаемых. Мужская красота на прокаленном юге — явление предосудительное. Красавчикам прямая дорога в полицию. Там их приголубят и научат плаксивым речам перед добрыми людьми.
Стандарты коммерческого кино он воистину вывернул наизнанку уже во втором мафильме «Самая красивая жена» (1970). Отловив на улице ни разу не игравшую в кино четырнадцатилетнюю молодуху Орнеллу Мути и дав ей в партнеры знойного брюнета в водолазке Алессио Орано, он вместо истории бесконечной любви a la «Человек-амфибия» дал грязный сюжет о мафиозном принце, похитившем с друзьями и изнасиловавшем малолетку, которая вопреки всему не склоняет головы, идет не под венец, а в комиссариат и сажает гада по нехорошей статье.
Индустрия была настолько шокирована нецелевым обращением с актерскими сокровищами, что немедленно пригласила Мути с Орано бегать голышом по пляжу с гитарой в «Солнце на коже», чем Орнелла с той поры и занималась регулярно. В женском вопросе продюсеры на Дамиани махнули рукой, зная, что тут с ним каши не сваришь: двумя годами ранее в «Дне совы» (1968) он обрядил другую национальную богиню Клаудию Кардинале в ношеный ситчик и дал ей корыто для купания дочери-сиротки; в «Человеке на коленях» (1980) пугливую женус детьми и кастрюлями играла Элеонора Джорджи, впоследствии звезда «Обнаженной женщины».
Он был мужской режиссер и не скрывал этого, и был за то любим русской мужецентричной цивилизацией.
В советском прокате это кино любили за дух обреченности и бессилия.
В «Признании комиссара полиции прокурору республики» (1971) женщин изгнал с экрана вовсе, за исключением вдовы-покойницы, залитой в бетон на пятой минуте фильма. Комиссар понимал, что законным путем со злодеем-подрядчиком справиться не дано, и подсылал к нему психа с автоматом — а честный прокурор выводил самосудчика на чистую воду и ставил под ножи в КПЗ. Фильм страшно понравился в Москве и получил Гран-при ММКФ-71 (правда, по обычаю разделив его с «Белой птицей с черной отметиной» Юрия Ильенко и «Обнаженными девятнадцатилетними» Канэто Синдо).
Тем же обходным манером начинал действовать и бригадир службы охраны чинов юстиции Грациани в лучшей картине Дамиани «Я боюсь» (1977). Потеряв подзащитного и словив две пули в бронежилет, бригадир сам начинал валить убийц — трижды успешно, четвертый не очень. Сутулый гений левого и профсоюзного кино Джан Мария Волонте по фильму оказывался на линии огня пять раз и в конце концов все-таки пересекал траекторию полета свинца. «Я всех их знал лично, — говорил Дамиани в Москве в 1990-м. — Комиссара Монтальдо, комиссара Бонавиа, комиссара Малатесту. Все были героями. Всех убили».
В советском прокате это кино любили за дух обреченности и бессилия («классового общества», уточняли в аннотациях) и часто выпускали в черно-белом формате (все фильмы Дамиани цветные). Его картинам это очень шло: ветхозаветная жестоковыйность лучше смотрится в ч/б. Грузовичок, везущий на стройку сваю с забетонированным трупом. Изрешеченные лобовые стекла полицейских машин. Раскопы анонимных могил под шоссейным покрытием. Вертящиеся бобины магнитофонной прослушки. Только ч/б. Цвет удешевляет трагедию.
Неловко признать, но вместе с гнетущей реалистической неизбежностью победы зла над добром в фильмах Дамиани привлекает будничная изобретательность, с какой одни люди отправляют других на тот свет. Падающая шторка в кузове запаркованного грузовичка, который минует прокурорский кортеж, подставляясь под два ручных противотанковых гранатомета. Переброс через подоконник свесившейся из окна дурехи. Ссыпание кузова камней поверх уроненного со скалы пастушка. Полная обойма в крышу уходящего вниз лифта.
Деловито. Споро. Технично. Оперативно. Без того фатоватого блеска, с которым кладут людей в фильмах с Делоном.
«Ты учился в одном классе с Томмазо, а район его. Томмазо велел не мешать»
Одним из двигателей кинопроизводства является потребность людей в комфортном страхе, начисто отрицавшаяся советской киноиндустрией. В СССР этих демонов держали на скудном пайке — но заграница, как всегда, помогала. Стрельбой с мотоциклов, из-за занавесок, из газетных кульков. Темными улицами, на которых жизнь копейка. Кровавыми кляксами во весь телеэкран с буквами La piovra («Спрут»). Рыча всероссийски известные имена «Терразини, Тано Карриди и Каррадо Каттани», — Италия Дамиано Дамиани акцентированной музыкой и данс-макабром долбила по неподготовленным нервам совграждан. Многие до конца социализма были уверены, что у них нос на улицу опасно высунуть.
По окончании войны миров это оказалось преувеличением, а сам Дамиани — шумным толстяком в очках, как, впрочем, и все другие итальянские режиссеры. Смеялся, хлебал кофе и травил байки — и все равно это были байки с линии фронта.
Дамиано Дамиани. Человек свинцовых лет
Как однажды день напролет ему мешали снимать в нехорошем квартале: то перед камерой пройдут, то камнем кинут. Как наорал в мегафон, и все вдруг успокоилось. Как был горд собою, пока знающие люди не сказали: «Ты учился в одном классе с Томмазо, а район его. Томмазо велел не мешать».
Как был вызван в префектуру и отчитан за то, что в одном из фильмов лейтенант карабинеров чавкает за столом, а это тень на мундир. Как оправдывался перед сердитым генералом, фамилия которого была Далла Кьеза. Позже того перебросили на Палермо, а на сотый день службы расстреляли в центре города с трех автомобилей.
— Самому-то не опасно было? — спрашиваю.
— Я-то кому нужен? — говорит. — Наоборот, всем донам интересно, как тебя, самого страшного, в кино
показывают. Иногда даже приглашали поужинать.
— И?
— Ходил.
Читайте также
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина