Алексей Гусев
Алексей Гусев

Правильный жест


Все копы — ублюдки. Реж. Стефано Соллима, 2012

Сейчас, когда фестиваль уже отшумел, призы объявлены, гости разъезжаются, а объявленный мой «дневник» все еще вязнет в блокнотах заметок, со скрипом выкристаллизовывающихся в тексты, — ныне следует признать, что, вероятно, вести его надо было как-то иначе. Но что поделать: до последнего хотелось общей картины, и стройности деления, и взлета над хроникой. Отчасти так и случилось, и завтрашний текст будет тому свидетельством. Нынешний же, напротив, выкажет тщету этих намерений. Все в нем так, как было. И все — не так, как должно бы быть.

Мои многоопытные коллеги по жюри уверяли меня, что если из семнадцати фильмов конкурса ММКФ предметом нашего рассмотрения и обсуждений стали аж целых шесть — то это еще очень хороший конкурс. Вот в Уагадугу, говорили они, было намного хуже. Я доверчиво кивал, светлея лицом. И втихаря пытался унять телефон, вибрирующий в кармане от разгневанных sms-ок сеансовских редакторов: где тексты, мол?! Вздыхал и думал про себя: какие уж тут тексты.

Конечно, существительных с двойным суффиксом «н-ост» в русском хоть отбавляй, и волюнтаристски скомпоновать какую-нибудь очередную трилогию под подходящим заглавием труда не составит. Скажем, «брутальность». Три фильма, как на заказ: хорватский «Людоед-вегетарианец», корейское «Адское пламя», итальянский «A.C.A.B.». Между ними настолько нет ничего общего, что даже столь удачно измышленную «брутальность» придется переопределять в каждом случае заново.

Людоед-вегетарианец. Реж. Бранко Шмидт, 2012

«Людоед-вегетарианец» Бранко Шмидта — мрачная натуралистская баллада о гинекологе-проходимце, щедро одаренном в обеих своих ипостасях. Циник и талант, игрок и ходок, главный герой порой кажется «сниженным», деидеологизированным вариантом доктора Хауса — особенно в тех эпизодах, когда, вконец утомившись угрызениями совести (о существовании которой у него никто и помыслить не может), он запирается в своей роскошной квартире, обустроенной на заработки от нелегальных абортов, и самозабвенно стучит палочками по ударной установке. Удалой, неистовый, с могучим обнаженным торсом и по-балкански буйными космами, он не столько забывает в эти минуты о той беспредельной мерзости, которую творит за пределами дома, сколько пытается уравновесить ее стихией чистого ритма. Обрыдлая за последние пятнадцать артхаусных лет ручная камера, — которая даже на фронтально едущую по центру кадра машину не может настроиться сразу, а непременно пару секунд нерешительно подрожит, — в фильме Шмидта служит не высматриванию нюансов, не зыбкости реальности и взгляда, но непреложной грубости и осязаемости бытия: со смертными псовыми боями, внутриведомственными перепихонами, «рабочими» кровоподтеками на проституточьих телах и ошметками выскобленных зародышей в сияющих посудинах. Можно бы сказать, что материал здесь дискредитирует метод, — но в кульминационной сцене, когда главному герою приходится делать аборт любовнице высокопоставленного чиновника на седьмом месяце, Шмидт дает задний ход и решает эпизод классическим монтажом крупных планов: ампула, игла, живот. Чтобы разоблачить метод до конца, пришлось бы до конца его и придерживаться — как то было в триеровских «Идиотах». Но тут у хорвата Шмидта сдают нервы. И длинный финальный кадр с игрой на барабанах выглядит уже не поэзией, но пыжащейся скороговоркой басенной морали.

Адского пламя. Реж. Ли Сан У, 2012

Брутальность «Адского пламени» — совершенно иного толка, куда менее содержательного и более претенциозного. Корейский режиссер Ли Сан У прежде снял фильмы «Мать-шлюха» и «Отец-собака», так что о непоследовательности тут и речи быть не может. История буддистского монаха, который никак не может победить в себе насильника и убийцу, рассказана им столь агрессивно, смачно и безоглядно, с таким упоенным использованием спецвозможностей в программе вроде Adobe Premierе, что, принявшись было поначалу выискивать авторскую поэтику, уже через полчаса экранного времени костеришь себя за «неверный подход к произведению» и отдаешься чарам безграничного режиссерского простодушия. В котором ни стиля, ни метода, ни хотя бы почерка: с тем же успехом дворовое пацанье, завороженное драматургией полночного гоп-стопа, может возомнить себя мастерами шоковой терапии. Здесь бесконечные перспективы сдвоенных зеркал, и исполненный грошовой символики пересвет, и двойная экспозиция одного и того же кадра с трехсекундной задержкой; а в кадре торжествующе сменяют друг друга все известные физиологии телесные выделения, и беснуются рецидивисты-приверженцы самой кровавой из сект — христианской, дабы в конце несчастный насильник-страдалец, так тщетно мечтавший о квиетистском просветлении, был забит до смерти железным распятием… Тут, впрочем, надо оговориться. Не то, чтобы от режиссера, который столь недвусмысленно обозначил свою родословную в названиях прежних фильмов, стоило ждать чего-то иного. Право, ничего иного от него и не хотелось бы ждать.

Все копы — ублюдки. Реж. Стефано Соллима, 2012

Что же до итальянского фильма (одного из двух конкурсных, еще прежде фестиваля лежавших на русских торрентах), то его брутальность почерпнута не из метода, как у Шмидта, и не из пижонства, как у Ли Сан У, а из материала: «A.C.A.B.» Стефано Соллимы — повесть об омоновском отряде, ежедневно вступающем в стычки с футбольными фанатами, гнездящимися по новостройкам неонацистами и заматеревшими от многочисленности и безнаказанности «понаехавшими». Опаснейший материал, взрывной, грозящий сдетонировать в каждом эпизоде, но Соллиме удается уравновесить изложение на всех уровнях: документальная камера систематически сменяется самыми умными в московском конкурсе трэвеллингами, предписанная профессией жестокость неминуемо оборачивается опустошенностью от профдеформации, а сеющие ветер пожинают бурю. В фильме Соллимы — та подлинная объективность, которая тем и ценна, что достигается искусным совмещением ракурсов, а не нарочитой оцепенелостью автора; здесь обратная точка — вопрос морали, а крупный план взывает не к сочувствию, не к пониманию, но предлагает секундный отдых от сюжета. Шмидт констатировал звериный оскал окружающего мира, Ли Сан У им упивался; Соллима назначает ему цену и вынуждает своих героев платить ее на глазах у зрителей. И когда, после долгих речей и дискуссий, наше жюри написало на дипломе ФИПРЕССИ давнюю аббревиатуру британских террористов, за столом, где велось обсуждение, установилось редкое в эти фестивальные дни ощущение. Ощущение правильного жеста.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить