Дарежан Омирбаев: «Лучше читать Абая, чем собираться возле его памятника»
Для Дарежана Омирбаева экранизация — это перевод именно на язык кино, а не снятый на пленку театр или литература.
Дарежан Омирбаев — казахский продолжатель линии Робера Брессона в кинематографе, фаворит зарубежной прессы в программе «Особый взгляд». Канн принимает режиссера не в первый раз — в 1998 году его фильм «Киллер» одержал победу в этой программе. Во Франции вообще любят Омирбаева. Предыдущая картина режиссера «Шуга» вошла в десятку лучших картин года по версии журнала Cahiers du Cinéma.
Фильм «Студент» Омирбаева — перенесенная в современные реалии экранизация «Преступления и наказания» Достоевского. Картина дополняет антикапиталистические памфлеты основного конкурса — изощренный «Космополис» Дэвида Кроненберга и посредственный «Вкус денег» Им Сан Су.
В «Студенте» фигурирует типичный омирбаевский персонаж — отстраненный ссутуленный юноша, столкнувшийся со стихийной природой зла. Он ютится у старухи в съемной комнате в пригороде Алма-Аты. Пожилую женщину покажут ироничным крупным планом, но нет, убьет новый Раскольников не ее. Молодой человек подрабатывает на съемках фильма (эпизодическую роль постановщика исполняет сам Омирбаев), где за легкую оплошность — опрокинутый на платье актрисы кофе — юношу избивает служба охраны. В Университете на лекции ему объясняют, что основа современного общества — соперничество, человек человеку — конкурент. Как жить в таких условиях? Расслоение общества в Казахстане столь же колоссальное, что и в России: по дорогам рассекают дорогие иномарки, центр застроен однотипными стеклянными зданиями с рекламой недоступных брендов. Без средств на оплату жилья и даже общественного транспорта, герой решается на нелепое убийство продавца сельского магазина, которое Омирбаев рифмует с убийством президента Кеннеди Ли Харви Освальдом.
Специально для «Сеанса» с режиссером встретился Борис Нелепо, чтобы поговорить об искусстве экранизации, отличиях Толстого от Достоевского и современной политике.
Мне кажется, что Преступление и наказание — о чувстве вины, которое очень характерно для людей, родившихся под знаком Скорпиона.
Студент. Реж. Дарежан Омирбаев, 2012
— «Студент» замыкает трилогию фильмов по российской классике. Ваша предыдущая картина «Шуга» была снята по мотивам романа «Анна Каренина», а до этого еще была экранизация «О любви».
— Рассказ Чехова — одно из лучших произведений, написанных о любви. Людей друг к другу тянет, но в то же время им нельзя давать волю чувствам. Это противопоставление между взаимным притяжением и невозможностью соединиться показалось мне очень интересным материалом. Как и «Студент», «Шуга» — не экранизация, а фильм по мотивам. Что меня привлекло в «Анне Карениной», которую я читал в юности? Встреча Анны с Вронским. Они прошли по коридору поезда и встретились глазами. И вот тут произошел контакт, искра. А это и есть язык кино: снять ее взгляд, его взгляд, смонтировать. Вот на этом стыке что-то происходит.
Вообще Толстой писал, как будто предчувствуя, что появляется другой язык — язык кино. Поэтому современники не понимали, зачем он уделяет столько внимания мелочам, порой физиологичным. Вот Анна с Вронским попрощались в одной сцене, они пожали друг другу руки. Анна села в карету и уехала. Вронский поцеловал свою руку, потому что там осталось тепло ее руки. Это же чистое кино, это нужно снимать. Написанный словами кинокадр.
— По случайному совпадению ровно за неделю до просмотра «Студента» я брал интервью у Дмитрия Мамулии, который готовится к съемкам «Преступления и наказания». Сравнивая экранизацию с переводом, Мамулия цитирует слова Цветаевой о том, как нужно переводить поэзию: найти две главные строчки, которые передавали бы точнее всего тональность произведения, и выстроить все остальное вокруг них. Могли бы вы по аналогии выделить принципиальные для вас вещи в романе Достоевского?
— К сожалению, я фильмов этого режиссера не видел и Цветаеву тоже много не читал. Но, мне кажется, вот, в чем дело. Большинство экранизаций как происходит? Это просто сфотографированные романы или рассказы. Их можно назвать иллюстрацией и показывать школьникам, того же Кулиджанова. Но там нет киноформы. А делать нужно вот так — перевести содержание из языка литературы, системы слов, в систему изображений и звука, чем и является кинематограф. Это же визуальное искусство. Для меня экранизация — это перевод именно на язык кино, а не снятый на пленку театр или литература. Произведение должно жить собственной жизнью в кинематографической системе координат: изображения, звука, монтажа. Я всегда перевожу действие в современный Казахстан, чтобы мишура вроде костюмов и карет не мешала зрителю.
В «Преступлении и наказании» для меня принципиальной была сцена убийства, она очень киношная. Он убил старушку, а дверь, оказывается, забыл закрыть. Туда вошла случайно родственница этой старушки, пришлось и ее убить. Он закрыл дверь, а туда пришли другие люди, стучат, им никто не открывает. Он выбрался из квартиры и спрятался в той, где происходил ремонт. Это все спокойно можно было бы увидеть в фильмах Хичкока, он такие вещи любил снимать. Это напрягает, это хочется переносить на экран. А есть литература, которую не очень хочется снимать. Вернее, даже невозможно. Например, прозу Экзюпери, потому что вся поэзия исчезает.
В тот день был ветер, редкое явление в Алма-Ате. Тогда был небольшой ветерок, и молодой человек стоит один — думаю, мне удалось передать его чувство одиночества, показать, что он остался в пустоте.
Студент. Реж. Дарежан Омирбаев, 2012
— Вас называют последователем Робера Брессона. Пересматривали ли вы перед съемками его версию «Преступления и наказания» — «Карманник»?
— Брессона я очень люблю… А все, что мы любим и ненавидим, влияет на наши фильмы. Вот у Достоевского есть сцена с лошадью — герою снится, как животное убивают. Я поменял ее на осла. Во-первых, осла больше жалко, а во-вторых, наверное, это влияние ленты «Наудачу, Бальтазар», которую очень люблю. Такие вещи происходят через подсознание. «Студент» заканчивается сценой, где герой сидит за решеткой —у «Карманника» похожий финал. Вряд ли это просто совпадение, в романе такой сцены нет. Тарковский называл «Дневник сельского священника» одной из главных для себя картин. Я вообще считаю, что это лучший фильм в истории кино.
— Кульминация «Студента» — главный герой приходит в полицейский участок с повинной, но, засомневавшись, покидает его. Увидев девушку, своего рода Соню из романа, возвращается в полицию. Для вас важно было подчеркнуть это сомнение?
— Да… Он же не просто взял и решил придти туда, это вышло через сомнение. Мне кажется, что «Преступление и наказание» — о чувстве вины, которое очень характерно для людей, родившихся под знаком Скорпиона. Это знак Достоевского, значит, роман не мог не появиться. Скорпионы кушают сами себя. «Преступление и наказание» о том, что люди думают, будто сами по себе что-то значат. А на самом деле «я» — это наши связи с миром и другими людьми. Потому что человек — животное общественное. Вот Робинзон Крузо не смог бы долго прожить, он бы просто сошел с ума через некоторое время. Если связи исчезают, то и мы исчезаем. У Раскольникова связи оборвались, и молодой человек оказался в пустоте. Отсюда — ужасное чувство вины, которое он не мог выдержать. Это как кость в горле. Голова ему твердит — все нормально, это могли бы сделать Наполеон или Буш. А сердце — все ужасно. Противоречие между головой и сердцем — и есть роман.
В «Студенте» есть важная для меня сцена, когда к герою во сне приходит убитая женщина, сидит в машине. В тот день был ветер. Нам повезло, это редкое явление в Алма-Ате. А тогда был небольшой ветерок, и молодой человек стоит один — думаю, мне удалось передать его чувство одиночества, показать, что он остался в пустоте.
— Сны — сквозной мотив всех ваших фильмов, начиная с «Кайрата».
— Для меня сон — это ключ, позволяющий попасть во внутренний мир человека. Сам кинематограф как сон. Допустим, «Андалузский пес» Бунюэля и Дали. Это тоже полусон-полуявь. Почти везде у Тарковского есть сны. Мне кажется, современное искусство должно в первую очередь интересоваться внутренним миром человека, а не только внешним. Прошли времена чистого реализма… В «Студенте» я пытался показать героя изнутри. Чем Достоевский отличался от писателей, которые были до него? Раньше был сплошной реализм, в том числе и у Толстого. У него есть переживания героев, но не это главное. Основное для Достоевского — не внешняя реальность, а внутренняя, он об этом и писал преимущественно. Достоевский привнес в мировую литературу понимание важности внутреннего мира человека. Поэтому «Преступление и наказание» не столько реалистичный роман, сколько роман-идея, он о том, что человек чувствует и думает.
Основное для Достоевского — не внешняя реальность, а внутренняя, он об этом и писал преимущественно. Поэтому в Студенте я пытался показать героя изнутри.
Студент. Реж. Дарежан Омирбаев, 2012
— Вы упомянули Джорджа Буша. Я как раз хотел заметить, что «Студент» — ваш самый политический фильм. Мы видим визит Буша, затем передачу про убийство Кеннеди. В финале звучит монолог главного героя, в котором есть слова о том, что бомбят мирные страны.
— Когда писалось «Преступление и наказание», государством номер один в мире была Франция, а самым сильным человеком — Наполеон. То есть его самого уже не было, но дух витал. Франция была супердержавой. Поэтому Раскольников все время спорит с Наполеоном, сравнивает себя с ним. В наше время — это, конечно, США и их президент. Такая перестановка мне кажется корректной.
Вообще, почему я взялся за этот роман? Мне видится очень похожим время Раскольникова и наше. Книга писалась в шестидесятые годы XIX века. В Россию пришел капитализм, появились железные дороги, банки. Традиционное общество начало разрушаться, а люди стали делиться по деньгам. Что такое Раскольников? Это реакция сельской России на изменения. А что происходит сейчас? Советское государство и система тоже были традиционными, составляли цельное общество. И вдруг как бы второй дубль, второй приход капитализма в Россию и Казахстан, снова разрушение. Вчера в Советском союзе не было бедных и богатых, а теперь оказывается, что люди делятся именно так, а не только на русских, казахов, грузин. Конечно, человек с нормальной психикой не может на это не реагировать, закрывать глаза и делать вид, что ничего не происходит. Это невозможно.
К сожалению, я только после фильма увидел в интернете ролики… В России есть такое движение, может быть, вы знаете — «Стоп хам», там ребята снимают видео…
— Да. Оно напрямую связано с кремлевскими молодежными движениями…
— А я не знал. Ну, я исхожу из того, что видел. Мне очень понравился ролик, в котором изображен конфликт с владельцем «Майбаха». Он парканулся неправильно, ребята клеят свою наклейку, начинается драка. Жалко, что не увидел ролик до съемок, вероятно, даже включил бы его в свою картину: можно было бы по телевизору показать этот сюжет, он бы вписался в идеологию фильма. Эти студенты, стоп-хамы — маленькие раскольниковы. Из них может вырасти Раскольников.
— Раз у нас разговор зашел о политике, в завершение не могу не задать вам такой вопрос. Вы, наверное, слышали, что в Москве символом протестного движения стал казахский поэт Абай Кунанбаев, у памятника которому был организован лагерь оппозиции. Что вы об этом думаете?
— Я не очень поддерживаю это движение оранжевое. Я бы скорее за Путина голосовал, если бы был гражданином России. Что-то там не то, есть какая-то манипуляция. Вот только вчера люди были у власти, а теперь протестуют — кто им поверит? Протест должен вырастать изнутри, снизу — а там, по-моему, просто политика.
Лучше открыть книгу Абая, чем собираться возле его памятника. Я уверен, что никто из этих людей стихов Кунанбаева не читал и даже не знает, кто это такой. Поэтому я бы посоветовал им сидеть дома и читать Абая и Достоевского.
Материалы по теме:
Канн-2012: Завещание Орфея
Канн-2012: Любовь как случайная смерть
Канн-2012: «За холмами» Кристиана Мунджиу
Канн-2012: Тахрирская лошадь
Канн-2012: «Главным чувством, побудившим меня к созданию фильма, была всепоглощающая детская влюбленность»
Канн-2012: «Ржавчина и кость» Жака Одиара
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»