Берлин-2015: «Кино: общественное дело»
Кино: публичное дело. Татьяна Брандруп, 2015
В России тому живому, что сначала убивает капитал, вторую смерть несет уже государство. Позорная история недавнего захвата Музея кино и вбивания последних бюрократических гвоздей в крышку его гроба, как и всегда это бывает с проигранными сражениями, постепенно сошла с медийных радаров и затянулась тиной. Историю пишут победители, и обезглавив прошлое, писать ее проще. Голоса недовольных, сколь бы авторитетными они ни были, традиционно проигнорировали — ни шагу назад, мы здесь власть. Получив свое, затаилось и новое руководство, перестав пугать общественность возможным уничтожением пленок и прочими необдуманными заявлениями, и тихонько показывает «Приключения Буратино» в Доме кино. Тихо и мирно, как в болоте.
Сложно бросать слова в стену, зная, что в лучшем случае они, как горох, отскочат назад, а то и просто разобьются и посыплются, не издавая даже звона, — о чем бесполезно говорить, о том следует молчать. Но это у нас. А «там» — Европейская киноакадемия включает кабинет Эйзенштейна, последнее, что Наум Клейман пытается вырвать из цепких лап нынешнего директора, в список важнейших мест киноистории наряду с островом Бергмана и Институтом братьев Люмьер; Берлинский кинофестиваль вручает Клейману почетную «Камеру Берлинале» за вклад в искусство; при аншлаге проходит премьера документального фильма о московской синематеке.
Сложно и непонятно, как писать об этом фильме. Но надо писать и надо смотреть: травму нужно прорабатывать, усваивать и проговаривать. Тогда можно будет двигаться дальше.
Каким может быть фильм о нашем Музее кино? Ностальгическим, политическим, наполненным кинематографическими аллюзиями и киноведческими виньетками и, конечно, очень печальным. Все это справедливо в отношении картины немецкого режиссера Татьяны Брандруп, снимавшей на протяжении трех лет и закончившей съемки аккурат перед решающими событиями. Они здесь даны титрами, а все остальное — еще относительно радужный флешбэк. Бывшие завсегдатаи музея на Красной Пресне дают представление о том, чем он был в свои лучшие годы, cотрудники музея рассказывают о лихих 90-х и шедеврах коллекции, спасенных буквально из мусорных контейнеров, поминают первый московский Dolby, подаренный Годаром, — в общем, предаются воспоминаниям о минувших полноводных днях. А как еще? Нужно ведь западному зрителю объяснить, что из себя представлял и какую роль в общественной и культурной жизни сыграл в свое время Музей кино. Для пущей наглядности появляется и Андрей Звягинцев, самый известный на Западе представитель поколения режиссеров, воспитанных в музейных залах.
Но целое фильма, конечно, держится на харизме Наума Клеймана, с одинаковым артистизмом говорящем и о политике, и о кино — после просмотра у тех, кто не был знаком с историей Музея и личностью его создателя, не оставалось вопросов, чем он заслужил «Золотую камеру». Свой рассказ Наум Ихильевич сдабривает любимыми метафорами, как, например, о российской истории, которая не течет, как река, а прыгает, как лягушка, и анекдотами об Альберте Эйнштейне и Майкле Пауэлле, из-за чего «Кино: общественное дело» порой кажется книгой тысячи и одной ночи.
Кино: публичное дело. Татьяна Брандруп, 2015
Однако, как ясно из названия, в центре все-таки общественно-политический пафос, и картина изобилует довольно прямыми высказываниями. Антон Мазуров рассказывает о митинге в защиту Музея кино в 2005-м как о предвестнике Болотной, также закончившейся с нулевым результатом. Раскрывает механизмы современной культурной политики Лариса Малюкова и, что забавно, в точности предсказывает все ходы, благодаря которым будет смещен основатель Музея. Есть в фильме даже кадры 6 мая и классический стендап Михалкова в стиле «вы даже не представляете, сколько я сделал для МК» под музыку танца опричников из «Ивана Грозного». Все это укладывается в краткое и точное резюме, данное бывшим заместителем директора Музея кино Максимом Павловым: были в России времена более тяжелые и страшные, но не было более гадкого. ??Сам Наум Ихильевич предпочитает говорить о вещах более общего и универсального порядка, из которых складывается его картина мира и с которыми проще солидаризироваться зарубежному зрителю: кино — это форум, место демократии, где формируется гражданское самосознание и не существует политических границ. «Кино — орудие освобождения», — говорит Клейман, преданный Эйзенштейну и его идеям. Именно такую роль играло кино для советской интеллигенции, да и сам Музей кино когда-то был таким пространством живого диалога с внешним миром и внутри сообщества — именно поэтому на его защиту в свое время вышло несколько тысяч человек. Эту мысль подхватывают и другие сотрудники Музея, годами работающие не ради грошовой зарплаты, а за идею и веру в лучшее будущее — если не для всей страны, то хотя бы для отдельно взятого культурного учреждения. Эта вера перечеркнута одним росчерком пера, а в фильме — одним скупым титром.
Надо признать, что фильм Татьяны Брандруп из тех, где тема значительнее формы и собственно фильмического, хотя есть в нем и своя конгениальная киногения. Кадры со скромно одетым и прихрамывающим Наумом Клейманом, всемирно известным ученым, долгие годы — важнейшим проводником в мир кинокультуры, а сейчас затерявшимся на фоне богато одетого рекламными вывесками и дорогими автомобилями Смоленского бульвара, по которому он одиноко бредет в дождливый день, вызывают остраняющий эффект. Они оглушают и режут сильнее всех политических обобщений. Это ли не истинный образ современной России и ее патриотического безразличия к собственной истории и культуре? Показы классики и выступления музейных кураторов перед пустыми обшарпанными залами Моссовета, где за стеной проходит бесконечный танцевальный конкурс, напоминающий, по остроумному замечанию Максима Семенова, о фильме Сидни Поллака, бесконечные бесцельные проезды героев фильма в метро среди стертых рутиной и гедонизмом серых лиц — своей тщетой эти изображения бьют наотмашь, они красноречивее любых слов.
Музей кино заслуживает большего — и в жизни, и в кино. Татьяна Брандруп поставила перед собой скромные публицистические задачи, недоумевая, почему за это не взялся никто из российских режиссеров. И действительно, почему? В фильме Наум Ихильевич говорит, что Россия только с виду материк — на самом деле, ее общественная жизнь представляет собой скорее острова. В последнее время все чаще уплывающие.
Открытое письмо Тильды Суинтон, Тьерри Фремо и Марка Казинса на сайте британского журнала Sight & Sound, которое подписали все на свете от Вима Вендерса до Сержа Бозона, от Марка Мюллера до Жиля Жакоба, но под которым стоит преступно мало фамилий российских режиссеров и теоретиков, заканчивалось словами «этот Музей кино не только ваш, он и наш тоже». Поначалу кажется, что почетная награда, врученная Науму Клейману директором Берлинале Дитером Коссликом вместе с директором Венецианского кинофестиваля Альберто Барберой, это победа дружбы и интернациональной любви к кино. На самом же деле мы проиграли еще раз — на этот раз символически. Пока получается, что Музей кино принадлежит скорее им, чем нам, и, если мы хотим, чтобы было иначе, нужно отвоевать хотя бы память о нем.
Читайте также
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Айаал Адамов: «Наш мир — это вихри ветра или треск костра»
-
«Идите в задницу» — Кураторы и режиссеры о петербургском независимом кино
-
«Сначала неудачник, потом куратор» — О фестивале невидимого кино
-
Высшие формы-2023 — Зрительское голосование
-
Фестиваль «Внутри»: «Мы учимся шизофрении и доверию»