Эскиль Вогт: «У наших героев нет настоящих проблем»
22 июня в прокат выходит фильм-участник Роттердамского фестиваля «Копенгагена не существует» (российская премьера состоялась в рамках фестиваля «Пример интонации»). Сценарий этой драмы написал Эскиль Вогт — постоянный соавтор Йоакима Триера. Дмитрий Елагин поговорил с ним о мужском взгляде и проблемах белых людей.
Как вы познакомились с режиссером фильма Мартином Сковбьергом?
Все благодаря датским продюсерам. Они знали, что у меня лежал нереализованный, давно написанный сценарий, и попросили дать его прочитать. Им все понравилось и они предложили поработать вместе с Мартином Сковбьергом, тогда уже дебютировавшем с картиной «Слова не ранят меня». Мы встретились и обсудили историю. Оказалось, что видение у нас совпадает.
Ваш сценарий основан на книге Терье Хольтет Ларсена «Сандер», вышедшей в 1998 году. Судя по всему, это редкая книга. Был соблазн незаметно изменить ключевые детали первоисточника?
Это культовая книга в Норвегии, но знают о ней только избранные. Пришлось многое поменять для кино, но чувства, которые сформулировал Ларсен, остались, именно они меня и впечатлили в первую очередь.
Как вы считаете, почему продюсеры раньше не интересовались этим сценарием?
Он очень нестандартный. Главный герой, Сандер, крайне пассивен, почти не совершает никаких действий, сюжет выстроен вокруг его переживаний и чувств. Несколько лет назад меня просили усилить событийность, а мне хотелось оставить произведение максимально поэтичным и бессобытийным. Также критиковали образ Сандера, он казался продюсерам слишком женственным. Они не понимали, почему герой совершенно не маскулинен, почему мужчина предпочитает не работать, а проводить время дома. Мне было странно видеть, как людей провоцировал факт того, что героя полностью устраивает формат отношений, где в паре только девушка зарабатывает деньги. Меня буквально спрашивали: «А что, так можно жить?»
Мне симпатично кино, вызывающее целую гамму чувств, но при этом ничего не диктующее
Мне казалось, что датское общество менее зашорено в этом смысле.
Нет, на тестовых показах люди очень злились на Сандера и говорили, что он заслуживает пощечины. Такие комментарии выводили меня из социального пузыря и напоминали, что даже в скандинавских странах мое видение мира иногда шокирует людей. Поэтому я с осторожностью отнесся к предложению продюсеров поработать с Мартином, боялся комментариев насчет излишней пассивности героя. В итоге мы вместе отстаивали проект от пагубных предложений.
После ослепляющего завтра — «Солнце мое» Шарлотты Уэллс
Я рад, что вы не стали ничего менять. По моим наблюдениям, сейчас все популярнее становится кино «нежного касания», где психологический путь героев важнее их физического путешествия и действий. Из новинок вспоминается «Появление» Келли Рейхардт и «Солнце мое» Шарлотты Уэллс, из современной классики — «Где-то» Софии Копполы.
Да, Мартин защищал наш концепт до последнего, даже следил за монтажом. Фильм «Солнце мое» Уэллс меня глубоко впечатлил, он один из лучших за последние годы. Мне симпатично кино, вызывающее целую гамму чувств, но при этом ничего не диктующее.
Норвежцы винят себя за то, что живут в одной из самых привилегированных стран мира, не чувствуя при этом себя счастливыми
Думается, с таким сценарием нужны очень харизматичные актеры.
Да, это так. Поэтому мы с Мартином очень долго искали исполнителя главной роли, он должен был быть тем самым, с кем зритель мог бы сбежать во внутренний мир героя. Когда Мартин показал мне кастинг-запись с Йонасом, я понял, что мы наконец-то можем начать съемки. Да, у Йонаса есть опыт публичных выступлений, он музыкант [для Йонаса Хольста Шмидта эта работа стала актерским дебютом в кино — примеч. ред.], но от него мы требовали невероятной уязвимости и чувствительности. На такую натуральную игру не все актеры способны. Тут много нюансов.
«Копенгагена не существует» и «Худший человек на свете», к которому вы тоже писали сценарий, встраиваются в линию скандинавских фильмов о «проблемах белых людей», это кино про героев, у которых все есть, но они все равно не счастливы. Чем вы объясните такую проблематику?
Ваш вопрос имеет смысл. Помню первый показ своего полнометражного режиссерского дебюта «Слепая» (2013) на фестивале «Сандэнс», ко мне тогда подошел кинематографист из Ирана и сказал, что он любит скандинавские фильмы, потому что у наших героев нет настоящих проблем. Ему нравилось, как северным авторам приходится изворачиваться, чтобы хоть чем-то наполнить кино. Он потом объяснил, что в Иране у художников нет времени раздумывать о том, как снять что-то, у нас же видна большая работа над формой. Мне хотелось возразить и объяснить, что мой фильм не бессмысленен, но я не стал. У нас есть свои проблемы и их странно игнорировать: например, статистика суицидов в Скандинавии чудовищная. А многие норвежцы винят себя за то, что живут в одной из самых привилегированных стран мира, не чувствуя при этом себя счастливыми.
В «Худшем человеке на свете» история женщины рассказана двумя мужчинами, вами и режиссером Йоакимом Триером. В «Копенгагене не существует» то же самое, только еще весь фильм герой описывает свою девушку. В связи с этим вопрос: как вы относитесь к теории male gaze («мужского взгляда»), подразумевающей, что мужчины и женщины по-разному репрезентуют одни и те же события?
Селин Сьямма: «Это всего лишь фикция»
Мне кажется, что разговор о male gaze чаще всего касается традиционного кино, а не экспериментального. Если говорить о классической форме с прямым нарративом, то мне больше нравится подход женщин-режиссеров, их тонкая интонация — Миа-Хансен Лёв, Селин Сьямма и ранее упомянутая Шарлотта Уэллс. Помню, в молодости я был большим фанатом Маргерит Дюрас, смотрел ее фильмы и читал книги, где она рассуждала о мужском и женском в кинематографе. Она описала простую ситуацию: если зритель смотрит на мужчину, гуляющего по цветочному саду, то он предположит, что герой думает о следующей битве. Если же зритель видит в той же ситуации женщину, то по его мнению она просто находится в моменте. Мне как раз хочется передать это чувство момента — для этого не важен ни гендер, ни возраст героя. В современном кино есть очень много «мужских» тропов и сюжетов, от которых лично я очень устал.
Читайте также
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»
-
«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»
-
Сесиль де Франс: «Сниматься — настоящий подарок судьбы»
-
«Я хотел понять свое поколение» — Иван Власов о фильме «Дивный мир»
-
«Одинокий Джокер на Голливудском бульваре» — Влад Козлов о фильме «Немая жизнь»