RPG «Тайна Русской Истории»
Роль. Реж. Константин Лопушанский, 2013
Никогда еще, кажется, не снимали кино про людей, отдавших свою жизнь за теорию театра. И напрасно. Если вдуматься — есть в этих людях все же что-то героическое, даже жертвенное. Герой фильма Константина Лопушанского Николай Евлахов — большой артист, которому в лихую минуту запала в душу теория Николая Евреинова.
А ведь мог бы еще пожить. Все-таки в 1923 году оказаться в мирном, относительно сытом финском Выборге, в тепле, с супругой-финкой, души в своем муже не чающей (поскольку, натурально, — лев), — это, согласитесь, весьма недурственно. С женой они, конечно же, давно уже чужие люди (версия, безусловно пользующаяся успехом среди гимназисток-«сырих»), однако та, видя «хандру Николая» (а это такая священная штука еще со времен депрессии чеховского Николая Иванова), зовет на подмогу финского доктора. Доктор охотно пьет чай, ставит диагноз «Достоевский» и советует ехать к Фрейду в Вену. Николай же (изуродованный декадентским волосатым каре Максим Суханов) либо лежит пластом, либо со странной активностью скупает у персонажа Юрия Ицкова (привычно блеснувшего в амплуа «скользкого типа») личные вещи — шинель и еще всякое там — красного командира Игната Плотникова. Особо настаивает на нагане — чтоб непременно подлинный, чтобы руку помнил. Архив-то краскома артист прикупил еще загодя. И виноват во всем этом, натурально, Евреинов Николай. Посеявший своими трудами по теории «театра для себя» опасные семена в душе впечатлительного выборгского первого любовника.
Потому как идея подкупает своей новизной: Евлахов твердо намерен примерить на себя личину командира Плотникова и сыграть его роль «на подмостках жизни», в смертельно опасном для такого рода экспериментов Петрограде. Встречались они мельком, оба были поражены сходством, до двойничества доходящим, сказано же — Достоевский. А ныне командир мертв, а артист страдает от неполноты бытия, принципиальной своей чужеродности в провинциальном заграничном мирке, к тому же невзначай разочаровался в традиционном театре («Да-да, ставим „Чайку“» — впроброс эдак, дескать, вздор и гиль). Всеволод Мейерхольд, правда, к этому времени свою кожаную комиссарскую тужурку уже сдал — вместе с наганом — и ставит как раз «Лес» и «Доходное место». Да и сам Николай Евреинов, поразив публику три года назад натуральным «Взятием Зимнего дворца» в масштабе приблизительно десять к одному, строит совсем иные планы. Евлахов все-таки подзакис в своей провинции, отстал. Ему самое время вспомнить евреиновское «Самое главное» (там, где актерская труппа взаправду вмешивалась в судьбы доверчивых обывателей) и всей своей драматической мощью погрузиться в вихрь настоящей жизни, где, впрочем, не вихрь, а «ветер, ветер на всем Божьем свете» (заунывная фонограмма не стесняется своей назойливости).
Вокруг и в самом деле — мертвящая пустота. За рамкой черно-белого кадра — вакуум, и пространство, вроде бы обжитое внутри (стол вот, а то еще кровать и даже печка изразцовая), признаки жизни подает весьма неохотно, оставаясь худосочной декорацией кошмара. Стылые и мутные интерьеры сменяются ледяными городскими сценами: Петроград, куда так рвался господин артист и куда добрался-таки (бритый налысо, облаченный в командирскую шинель и буденовку), виден в круглую дырочку заиндевевшего трамвайного стекла. Счастливый репатриант радуется подыхающей от стужи Родине и читает вслух Мандельштама.
Все, кто знал командира Плотникова, и тем более те, кто знаком не был, самозванцу простодушно верят. Да и как не поверить? Одно лицо. А что тихий да в угол смотрит — так контузия, с того света человек вернулся, чего ему шуметь. Однако тут проблема. В чем, собственно, искусство? Отчего профессиональная актерская эмпатия, пусть и доведенная до роковой точки (когда артисту начинают сниться кровавые командирские сны), служит «апологией театральности», как сказал бы все тот же Евреинов? Да и что сторонний наблюдатель может сказать о даре артиста Евлахова, если артист Суханов (чей дар несомненен) играет и актера, и краскома примерно одним и тем же способом, используя одинаковые средства. Пресловутого «зазора между актером и ролью» (обеспечившего бы тут нешуточный конфликт) не наблюдается вовсе. Купил шинельку и наган, «присвоил» дневниковый текст, рванул в Питер — и, натурально, стал убитым красным героем. Успел, конечно, посочувствовать разнесчастной доле лихой девицы Натальи Парашкиной, пристыдил недорасстрелянного белогвардейца Василия Реутова, вышел на самого Леонида Мозгового (кастинг в фильме просто-таки щегольский), но по большому счету узнал только, что Гражданская война — это море крови и лютый холод. Евлаховский «театр для себя» остался вещью в себе, никакой внешней преображающей миссии так и не исполнив. Отказ от выхода из роли — не столько жертвоприношение, сколько «апология дилетантизма». Даже искупить грехи смертоносного командира артисту толком не пришлось.
Впрочем, согласно закадровому тексту (на высокодуховном фоне белого снега и одинокого путника, бредущего у церкви), умирающий герой «бормотал о мировой ночи, о затерянности человека в пустыне времен, о невыносимой тоске, реющей над беспредельными пространствами России, о тайне русской истории, которая открылась ему…». Дело стоящее. Но вот ведь и цепкому герою Ицкова тоже, надо полагать, открылось нечто из этой таинственной области. И он, уже загнанный в угол чекистами, отстреливался до последнего, пока не услышал: «Стой! Живым будешь!» Вот тогда, не раздумывая, просто пальнул себе в живот. Не будет тут никаких живых. Не тратьте слов, товарищ.
Читайте также
-
«Матч договорной». Как корреспондента «Комсомолки» мошенники разводили сделать ставки на спорт
-
«Матч договорной». Как корреспондента «Комсомолки» мошенники разводили сделать ставки на спорт
-
x
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
İnternetten Kumar Oynamak: Türkiye'deki En Güvenilir Siteler
-
Canlı Maç İzle İddaa Spor Toto