Александра Валуцкая
Александра Валуцкая

Отчего пропадает желание работать в кино


Этим летом в «Сеансе» студенческую практику проходила Саша Валуцкая. В преддверии юбилея её отца, Владимира Валуцкого, мы решили, что будет уместным воспользоваться удачным стечением обстоятельств, и поручили Саше взять у него интервью.

Владимир Валуцкий

— Знаю, что ты терпеть не можешь юбилеев, празднований, интервью, а также вообще всякой публичности. Тем не менее, разреши всё-таки поздравить тебя со знаменательной датой и задать несколько вопросов.

— Ты уже столько задавала мне всяких вопросов…

— И ты отвечал коротко и не очень всерьёз. Попробуй отвечать мне так, как отвечал бы настоящему журналисту.

— Что ж… попробуем.

— Твоей фамилии давно не видно в титрах фильмов и сериалов. Пожалуй, с «Адмирала». Между тем, ты прежде был одним из самых плодовитых кинодраматургов.

— Нет, почему — пару раз в титрах не так давно появлялся: мы с Игорем Масленниковым сделали два фильма по мотивам пьес А. Н. Островского. Правда, этих фильмов практически никто не видел. Прокатчиков Островский не заинтересовал. Зато про «Адмирала» ты упомянула кстати: именно в период работы над этим фильмом изменилось моё отношение к кино и к своей профессии.

— Да, я знаю все перипетии этой работы, ты мне рассказывал — но читателям тоже, наверное, будет интересно узнать?

— Эта каторга — три года работы над десятками вариантов киноверсии и телеверсии этого проекта, постоянные смены концепции картины, что требовало написания всё новых и новых вариантов (один, на мой взгляд, другого хуже) — меня доконала. Настолько, что пропало желание вообще работать в кино. Хотя сорок лет до этого я работал в нём с удовольствием, и сценариев написал немало, и несколько довольно хороших.

— И не просто — хороших, а вошедших в классику нашего кино: назовём хотя бы «Начальника Чукотки», фильмы о Шерлоке Холмсе, «Зимнюю вишню»… Что же такое случилось, что тебе вдруг разонравилась твоя профессия?

— Что ты, профессия эта замечательная. Мыслить кинообразами, выстраивать конструкцию действия, вести через это действие героев… Это увлекательное дело — сочетать в своей работе литератора и конструктора, а, точнее сказать, архитектора будущего здания — будущего кинофильма. Поначалу, помнишь, я бы хотел, чтобы и ты пошла по моей стезе. Но ты выбрала другой путь, и я теперь об этом не жалею.

Кадр из фильма В. Мельникова Начальник Чукотки (1966)

— То есть для молодых сценаристов, нынешних студентов киноинститутов — у тебя прогноз не радужный? Почему?

— Потому что роль сценариста сильно изменилась. И азы тоже. В кино пришёл Продюсер. Человек, умеющий добывать деньги и полагающий, что он так же хорошо умеет генерировать идеи. И подмял под себя всех творцов фильма — и, в первую очередь, сценариста. Почему именно сценариста в первую очередь? Да потому что написание сценария — это ещё не производство фильма, оно стоит во много раз дешевле, по сути — это бумажная «работа с документами», которая может длиться бесконечно долго, в зависимости от настроений, прихотей и фантазий продюсера. Продюсер, «по умолчанию» сразу становится как бы соавтором сценариста, причём соавтором с правом направляющего и решающего голоса. А ты из полноценного автора, тоже «по умолчанию» превращаешься в наёмную рабочую силу, которая, в силу своего положения, вынуждена слушаться начальства. Конечно, сценарист бунтует в наёмном работнике, спорит, не соглашается, доказывает свою правоту и неправоту продюсера — и, в лучшем случае, добивается какого-то формального компромисса. Но из такого компромисса в искусстве, как правило, ничего хорошего не получается.

— А разве и с режиссёром испокон веков у автора не было подобных сложных отношений? Сценаристы всегда жаловались на режиссёрское своеволие и диктат.

— Здесь — не совсем то же самое. Режиссёр, хороший или не очень хороший — всё-таки творческий человек с кинематографическим образованием или опытом. Ещё лучше, если он единомышленник и друг. И отношения с ним строятся — по предполагающей равенство горизонтали. А не по властной вертикали, как с продюсером — человеком часто вообще ниоткуда, в кино разбирающимся слабо, зато (по его мнению) знающим, каким должен быть сценарий, чтобы привлечь зрителя и принести побольше денег в кассу. Споры с режиссёром тоже приводили к компромиссу — но это был творческий, и часто — весьма разумный компромисс.

— Но ведь фигура продюсера присутствует теперь во всех фильмах — однако, мы видим много хороших и даже отмеченных на престижных фестивалях картин.

— А я и не говорил тебе, что все продюсеры — бездарные деляги или умничающие бездари. Есть среди них и люди, тонко понимающие кино, уважающие в творцах фильмов опыт и талант. Говорящие на одном языке со сценаристом и режиссёром. Кстати, сами режиссёры теперь всё чаще становятся продюсерами — своих и чужих фильмов. В результате мы имеем около десятка достойных фильмов в год среди сотни никудышних.

Кадр из фильма И. Масленникова Зимняя вишня (1985)

— Говорят, что это не такой уж и плохой результат.

— Допустим… хотя он мог быть и выше. Беда, что таких продюсеров мало. Мне, во всяком случае, на них не везло. Вот ты говоришь, что некогда я был плодовитым драматургом. Но то, что зритель давно не встречает моей фамилии в титрах, совершенно не значит, что я бездельничаю, и ты это прекрасно знаешь. Надежда умирает последней — со времён «Адмирала» (включая три года бесконечного его переписывания) я написал… Дай Бог памяти, пять…

— Семь. Семь сценариев, включая и мини-сериалы.

— Видишь — семь. Но где они? С двух поставленных фильмов я был вынужден снять свою фамилию — настолько искорёженными оказались в них мои, поначалу хорошо и даже с восторгом принятые сценарии. Дело ведь в том, что теперь сценаристу материала фильма не показывают, а продюсерское своевластие руками каких-то неведомых автору людей изменяет в процессе производства сценарий до неузнаваемости. Ещё два моих тоже очень хорошо принятых сценария повисли в воздухе и висят там до сих пор из-за каких-то неувязок между претендовавшими на них продюсерами (или фирмами — автору ведь ничего не объясняют). Два сценария были совместными с иностранными партнёрами — они вообще растворились, канули неизвестно куда, и почему так случилось — тоже внятного ответа не добиться. Я написал сценарий специально для И. Масленникова — решили тряхнуть стариной, сделать что-то вроде «Зимней вишни», только про более пожилых людей.

— Мне сценарий очень понравился, светлый, простой и искренний, мне кажется, именно таких картин сейчас не хватает.

— Да и всем сценарий нравится — но лежит уже второй год, никто не хочет давать на фильм денег: там ведь не стреляют, не гоняются на машинах за преступниками, что всё ещё даёт фильму какой-никакой, но испытанный рейтинг. Сейчас я с трепетом жду скорого выхода на экран уже широко рекламируемого фильма, по роману весьма уважаемого мною писателя, ты знаешь какого. С трепетом — потому что, по слухам, сценарий был переделан, а насколько — не знаю. Никто толком ничего не говорит, ничего не показывает, а я не очень, ты знаешь, люблю навязчиво допытываться. Примечательно, что и в рекламе моё сценарное участие указывается везде по-разному: то я в гордом одиночестве, то в компании с опять же неведомыми мне «доработчиками», а то просто — в соавторстве с автором романа. А что на самом деле? И что я испытаю, когда рядовым зрителем — вместе с тобой, надеюсь — приду впервые смотреть этот фильм? Стыд? гордость? очарование? разочарование?…

Короче говоря, мне всё это надоело. Во-первых, я не хочу и не умею писать под диктовку мало сведущих в кино (да и в жизни) людей. А во-вторых и в главных — мне надоело терпеть такое понижение статуса кинодраматурга, когда без спроса и без предупреждения кто-то за него всё перекраивает в сценарии, не объясняя, почему это делается и зачем. Нет, вру, один раз мне объяснили: видите ли, ваш сценарий слишком хорош, нам надо попроще…

Кадр из телесериала А. Малюкова Диверсант (2004)

— Но ведь и в советские времена сценаристу жилось не сладко?

— Да. Там был бич цензуры. Прямой враг. Но ты знал этого врага в лицо, знал, чего он от тебя хочет. И изобретал свою тактику, чтобы как-то его обмануть, согласиться с чем-то малым, чтобы сохранить главное. Ведь несмотря на политический нюх, те начальники были тоже не слишком разбирающимися в тонкостях кино людьми. Зато они (замечу кстати) понимали, что фильм начинается со сценария, а, следовательно, с автора, которого можно, конечно, грубо обхамить, но при этом всё-таки полагается уважать.

— Так что же — тебя следует понимать так, что ты «завязываешь» с кино, которому отдано сорок лет творческой жизни?

— С сериалами — это точно и безоговорочно. Я ещё успел застать время, когда сериалы писались как обычные фильмы, без суеты и спешки, с соблюдением приличного творческого уровня, и за «Диверсанта», скажем, мне отнюдь не стыдно. Нынче же сочинение бесчисленного количества сериалов превратилось, за редкими исключениями, в настоящую фабрику. Где главное — план и выручка, где есть сценаристы-чернорабочие (не хотел бы я тебе такой судьбы!), просто — сценаристы, сценаристы — бригадиры, ведущие сценаристы, главные сценаристы… не знаю точно всей этой структуры и не хочу знать — результаты заимствования заокеанского опыта пока ещё очень далеки от заокеанского качества.

Что же касается нормального фильма — «полного метра», как мы его называем — я бы, конечно, не отказался от своих «зависших» проектов, если бы они вдруг ожили, и даже ещё поработал бы над ними (а это почти всегда бывает нужно — лежащие сценарии имеют свойство быстро стареть). Не отказался бы я и написать сценарий для серьёзных продюсера и режиссёра — если бы предложенная тема меня увлекла и заинтересовала. Но всё — если, если… если… А в ожидании этого «если» никаких по настоящему интересных и реально перспективных предложений мне не поступает. И мои предложения отклика не находят. Не вписываются в «мейнстрим», говорят.

Может, и в самом деле — хватит?.. Написано и снято пять десятков сценариев, а если сериал не считать единицей, но разложить его на серии, как на отдельные фильмы — то под сотню будет. Работа сценариста по природе своей — нервная, и с годами она всё затруднительнее. Куда проще и приятнее сочинять неторопливую прозу. Она меня, собственно, всегда влекла и соблазняла, и в перерывах между киноделами я писал что-то, наслаждаясь тем, что при этом никто не стоит за твоей спиной, не подглядывает через плечо, не лезет с ежеминутными советами и указаниями. Эти свои прозаические опыты я собрал в книжку, её напечатали, сейчас вторая книга на выходе. И неважно, что проза не так оплачивается, как кинодраматургия, неважно, что книгу прочтут, в лучшем случае, тысячи, меж тем, как кино посмотрят миллионы или даже десятки миллионов. Важно ощущение своей писательской независимости — чего у пишущего для кино никогда не было, нет и не будет.

— Да, настроение у тебя, прямо скажем, не юбилейное…

— Напротив — именно юбилейное. Потому что юбилей — это повод подводить итоги прошедшему и что-то решать на будущее.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить