Чаепитие с Гитлером
В 2022-м году Антон Долин внесен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов. По требованиям российского законодательства мы должны ставить читателя об этом в известность.
Книга Нильса Торсена «Ларс фон Триер: Меланхолия гения» — не просто очередная биография известного кинодеятеля. Невзирая на неряшливый перевод и оформление, это неизменно увлекательное чтение далеко выходит за границы «специализированной литературы». Очевидно, что эти семьсот страниц будет интересно прочесть всем поклонникам одиозного датского режиссера. Вероятно, не меньший кайф словят и его самые яростные противники.
Хотите получить подтверждения тому, что Триер — самозванец и спекулянт? Что он мучает близких и хамит окружающим? Что он закомплексованный женоненавистник? Что он ксенофоб и мизантроп? Представленный под этой обложкой состав преступления вас удовлетворит, дав ответ на все тайные пожелания — вплоть до множественных неудач на любовном фронте и искреннего преклонения перед Адольфом Гитлером, с которым Триер обожает себя сравнивать. Только вместе с этим вам придется признать кое-что еще. Что герой книги умен, остроумен и беспощаден к самому себе. Что он влюблен в свою работу и жертвует себя фильмам без остатка. Что он никогда не врет. Что пока он выступает собственным прокурором, адвокатствуют все те, кто, по идее, должен был бы презирать его и ненавидеть — бывшие друзья, соратники и женщины. Наконец, главное: что он — гений. Возможно, единственный в современном кино. Кажется, что уж этого-то никакой книгой не докажешь — особенно той, в которой нет и намека на анализ собственно фильмов; Торсен — журналист, но не критик. Однако каким-то фантастическим образом ему это удается.
Автор и сам не устает этому удивляться. К работе он приступает с пылом беспристрастного исследователя. Его самого раздражает Триер, смысла многих фильмов которого он не понимает даже в самом конце пройденного пути. Но Торсен, как и Триер, — датчанин, а значит, человек, обладающий совершенно особой внутренней свободой. В том числе, свободой менять свои убеждения и приходить к неожиданным выводам. Оборотная сторона свободы — бесцеремонность. Торсен вламывается не только в рабочий кабинет, но и в спальню к режиссеру, потом на дачу. Спрашивает, почему тот так долго сидит в туалете. А тот отвечает. Для Триера чем дискомфортнее, тем лучше: не было бы вызова — не согласился бы делать книгу.
Это, конечно, и его книга тоже. По сути, перед нами беспрецедентно откровенное интервью на 700 страниц. Теперь ясно, почему Триер с недавнего времени заклеил себе рот скотчем и отказался общаться с прессой: после этого труда ему можно завязывать с интервью до конца жизни, все самое важное сказано. Однако писать ее в одиночестве, как автобиографию, он бы ни за что не стал. Ведь и в фильмах для него самое важное — провокация зрителя на диалог. Без этого ему неинтересно. Здесь провоцируют его самого, и он принимает вызов.
Ларс фон Триер на Каннском кинофестивале, 2011
Результат превосходит ожидания: кроме фанатов Триера и его лютых врагов, эту книгу сможет читать с удовольствием и человек вовсе безразличный к кинематографу, а имя датского гения услышавший впервые. Внутри этого эпоса в диалогах — масса микросюжетов, каждый из которых был бы достоин отдельной повести. Вот некоторые, навскидку.
Литературная карьера Триера, который поначалу понятия не имел, к какой области искусства приложить свой творческий пыл (он и живописью занимался, некоторые картины сейчас висят в копенгагенских музеях) — сюжет для сатирического романа воспитания. Еще до института он успел написать несколько увесистых томов. Ни один не был напечатан. Первый из них был декадентским и автобиографическим, созданным под влиянием «Великого Гэтсби», и назывался «За воротами унижения»: «тяжелый психиатрический случай самого отталкивающего и фашистского пошиба», — как написал о нем рецензент издательства. Второй носил менее претенциозный заголовок «Элиза»: уже другой рецензент отметил, что роман «кажется плохим переводом». Третий был рассчитанным на легкую прибыль экшном «Безухие», рукопись которого Триер направил в самое низкопробное издательство из ему известных. Ее вернули с короткой запиской: «К сожалению, мы не можем издать эту книгу, потому что она слишком плохая». Но все они плохо знали Ларса (тогда еще без позже придуманного «фон») Триера. Тот отправил свои романы видному писателю Клаусу Рифбьергу, который пожалел молодого коллегу и отозвался о его трудах благосклонно. Как знать, сложилась ли бы карьера Триера в будущем, если бы не тот отзыв? В любом случае, с Рифбьергом он дружит до сих пор: они охотятся вместе.
Взаимоотношения с матерью — о, из них бы сложилось целое исследование, достойное самого Фрейда. Ингер Хёст взвалила на плечи сына непосильный груз свободы и ответственности с его ранних лет: например, он сам должен был ходить к зубному врачу, по собственной воле, понимая, что это неизбежно и необходимо, и самостоятельно справляться с задиравшими его хулиганами и садистами-учителями в школе. В знак протеста против либералки и коммунистки Ингер юный Ларс одевался в нацистскую форму, а также в женское платье; потом перепробовал все религии, начав с иудаизма, продолжив католицизмом и постепенно придя к шаманизму. Только на своем смертном одре она сообщила Ларсу, кто был его биологическим отцом, и подробно описанная в книге встреча с ним тянет на отдельную, близкую к шедевру, новеллу.
А вот комический скетч в духе Джерома К. Джерома: интервьюер учит Триера заваривать «правильный» зеленый чай. Тот сперва относится к предложению с недоверием, затем с растущим любопытством наблюдает за процедурой и, наконец, громит учителя за то, что тот сам делает чай неправильно! Во-первых, не проверяет температуру воды; во-вторых, взбивает круговыми движениями, что не рекомендуется; в-третьих, ничего не знает о низких дверях в помещениях для чайной церемонии, а без них ритуал нельзя считать полноценным.
Дональд Дак. Лицо Фюрера. Производство Walt Disney Pictures, 1943
Также важно знать, что своим тотемным животным Ларс фон Триер считает выдру. Хотя образцом для подражания ему всегда служила утка: до Бергмана, Ницше, Гитлера и Боуи он хотел быть таким, как Дональд Дак. Не верите — прочтите сами.
Читайте также
-
Его идеи — К переизданию «Видимого человека» Белы Балажа
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре