Интервью
Егор Сенников
Егор Сенников

Руперт Эверетт: «В Англии русские пьесы ставят часто, но скверно»


Руперт Эверетт на фестивале «Бок о бок». Фото Жени Анисимовой

Вашим прорывом стала драма «Другая страна» 1984 года, которая, кстати, открывается сценой в России, где уже в старости очутился ваш герой, ставший перебежчиком. В фильме вы играете студента-гомосексуала в школе-интернате 1930-х. Вы совершили каминг-аут пятью годами позднее. Расскажите, ваша ориентация послужила непубличным фактором выбора вас на роль, или это было просто совпадение?

Уже тогда я не делал тайны из своей ориентации. Но должен сказать, что когда ты борешься за роль, то думаешь только о том, чтобы ее получить. Хотя, наверное, я и правда больше других подходил для нее.

С 1981 года вы были заняты в театральной постановке «Другой страны», и на протяжении нескольких лет играли сюжет о молодом человеке в обществе, где гомосексуализм табуирован. На эти же годы приходится начало эпидемии СПИДа, и в интервью вы говорили о том, что период обретенной славы для вас был прежде всего периодом ужаса. Как менялось в эти годы отношение к «Другой стране», и насколько важным для вас было общественное звучание ее сюжета?

Тогда я больше заботился о самом себе. В это время никто не знал, инфицирован он или нет, потому что тесты появились только в 1985 году. Для меня это действительно были годы внутреннего страха — и в некоторой степени это влияло на то, как я ощущал и играл эту роль. ВИЧ был открыт как раз когда я участвовал в театральной постановке «Другой страны» и, подобно моему герою, я чувствовал себя аутсайдером.

«Другая страна». Реж. Марек Каневска. 1984

Каким было общественное мнение о фильме, и как он повлиял на вашу репутацию?

Фильм пользовался успехом, и дал мне новые возможности — но в то же время заклеймил меня. Например, я сразу получил еще одну роль в кино, но когда фильм уже вышел, предложения закончились. В шоу-бизнесе 80-х вы не могли позволить себе быть геем, да и в 90-е открытый гомосексуализм был неприемлемым. Это очень консервативная сфера, и даже сейчас это не сильно изменилось.

Ваш режиссерский дебют «Счастливый принц» делался восемь лет. Что было главным вызовом для вас как режиссера и исполнителя главной роли?

Главным вызовом было найти деньги. Все прочее мелочь по сравнению с этим. Ведь это заняло даже не восемь, а десять лет — совершенно гнетущее ощущение, когда порой тебе уже удается поймать удачу, а затем все возвращается на прежние позиции. Два шага вперед, три шага назад. Но когда деньги появляются, все происходит так быстро, что нет времени размышлять, легко ли тебе в качестве режиссера, легко ли снимать самого себя. Ты просто не должен останавливаться.

Режиссерская часть работы и правда принесла мне наслаждение, потому что за десять лет приготовлений я узнал всё, что хотел, мог задом наперед цитировать сценарий и отлично представлял, что хочу сделать. Значительная часть режиссерского труда происходит до того, как начинаются съемки — а на съемочной площадке режиссер в некотором роде бессилен. Оператор выстраивает свет, художник расставляет реквизит, актеры играют свои роли, а режиссер просто сидит рядом. Поэтому куда важнее правильно выбрать этих людей, которые будут вас окружать. Ведь если вы ошибетесь в выборе, то не сможете добиться нужного эффекта. И наоборот: если выберете правильно, этот человек сам что-то добавит к фильму.

В чем было главное затруднение с поиском денег? Тема проекта, фигура Уайльда?

Моя фигура была главным затруднением. Я уже не был так успешен. Возьмись я за этот проект десятью годами ранее, то собрал бы деньги за две недели. Но моя карьера застопорилась, и это все безмерно усложнило.

«Счастливый принц». Реж. Руперт Эверетт. 2018

Как происходил кастинг, учитывая столь долгий срок создания?

Когда вы пытаетесь раздобыть деньги, вам нужен список «денежных актеров», готовых сыграть в фильме. Я знал, что мне нужны звезды. Колин Морган и Колин Ферт, Эмили Уотсон и Том Уилкинсон — те, кого я «продавал». Их участие было очень важно.

То есть, они были прикреплены к проекту с самой ранней стадии? Как вы договорились с ними?

Когда я написал сценарий, они пришли на читку, после которой я спросил, готовы ли они будут сыграть. Они дали письменное согласие, и с этими бумагами я пытался найти финансирование.

В фильме немало религиозных аллюзий. В одном из интервью вы говорили, что Оскар Уайльд даже более христоподобная фигура, чем сам Христос. Эти аллюзии связаны с вашим собственным опытом обучения в католической школе-интернате, и каково ваше отношение к религии сегодня?

Это было важно не только для меня, но и для Оскара Уайльда. Он проявлял большой интерес к католицизму и, на мой взгляд, сам себя в какой-то степени представлял Христом. Думаю, когда он понял, что его накажут за его гомосексуальность, он увидел — в очень странном, глубоко личном и может даже не осознанном роде — возможность обессмертить себя и свои работы. Принять своего рода распятие от рук общества.

Христос — это захватывающая идея, идея полубога-получеловека. Но Христос в том виде, в котором он предстает у нас или в православной церкви, это такая скучная версия, потому что он просто бог, для которого нет присущих человеку трудностей. У Уайльда их полно: в нем живут не только сострадание, сочувствие, его необычайное воображение, но и слабости — тщеславие, эгоизм, гордыня, жадность, снобизм, и эти вещи разрушили его жизнь. Так что я думаю, что он очень хороший Христос, распятие которого привело к началу освобождения геев. Уайльд был знаменит, после тюрьмы он стал первым открытым геем в современной истории — такого явления прежде не существовало. О гомосексуальности не говорили, женщины не могли и предположить, что двое мужчин могут заниматься сексом друг с другом. А теперь, когда Уайльда выпустили, его можно было встретить на улице и сказать: смотрите, это гомосексуал. Явление было названо и тем самым обозначено — и с этого момента начался путь к раскрепощению. Думаю, что Уайльд хорошо это понимал: в какой-то момент он сказал, что этот путь будет долгим и запачканным кровью мучеников. И особенно хорошо мы это видим сегодня в России.

Как сегодня относятся к Оскару Уайльду в Британии?

Думаю, что большинство попросту не знает, кто он такой и чем знаменит. При этом его могила — самая популярная на кладбище Пер-Лашез; к ней ходит больше людей, чем к Джиму Моррисону, Эдит Пиаф, Стравинскому… Особенно часто ее посещают влюбленные, переживающие проблемы в отношениях; можно сказать, что он стал чем-то вроде покровителя для всех отвергнутых. Но я не думаю, что люди понимают, кем он был на самом деле.

«Счастливый принц». Реж. Руперт Эверетт. 2018

Одна из тем вашего фильма — это викторианство; неслучайно в предсмертном видении Уайльд читает свою сказку королеве Виктории. Можно ли сказать, что реальной проблемой для этой эпохи стал не сам гомосексуализм Уайльда, а то, что о его ориентации стало известно публично?

Прежде всего, мне не кажется, что то время, когда разворачивались трагические события вокруг Уайльда, было таким уж викторианским. Конец XIX — начало XX века — это период бурных перемен; было ясно, что дни Виктории уже сочтены. И мне кажется, что Уайльд был одним из тех, кто прикладывал усилия для того, чтобы эти перемены стали возможны.

Что касается лицемерия, то, во-первых, не стоит забывать о том, что англичане в принципе часто этим грешат, а во-вторых, что Уайльд был ирландцем — и в глазах англичан это было отягчающим обстоятельством.

Нужна ли сегодня переоценка викторианской эпохи? Долгое время ее любили представлять как «славные добрые времена», но в последние годы появилось немало работ, меняющих установившееся о ней представление.

Не вижу в этом смысла. Сегодня очень модно заниматься переоценкой истории; для Англии в первую очередь речь, конечно, идет о переосмыслении Британской империи. Ведь она очень противоречива: в ней сочетаются и технический прогресс, и невероятные жестокости, творившиеся от ее имени, особенно в Индии. Но в целом я не вижу смысла в том, чтобы переоценивать прошлое.

Как вы считаете, был ли Уайльд обречен на скорую гибель после того, как он вышел из тюрьмы? Или у него был шанс спастись?

Он сам считал, что шанс у него был. В тюрьме он заново открыл для себя христианство, решил отвергнуть свою сексуальность, называл ее своим «пороком» — словом, попытался принять взгляды, распространенные тогда в обществе. Но он остался практически совсем без поддержки и почти сразу понял, что в Англии ему не дадут жить спокойно. Ему пришлось уехать в маленькую деревушку, где он остался совсем один — и там Уайльду стало ясно, что он будет страдать от одиночества до конца жизни. И уже после этого он снова сошелся с Альфредом Дугласом, из-за связи с которым он и попал в тюрьму — и после этого он уже был обречен.

«Тихий Дон». Реж. Сергей Бондарчук. 2006

В начале девяностых вы сыграли роль Гришки Мелехова в «Тихом Доне» Сергея Бондарчука, многострадальном проекте, который был завершен лишь в нулевые, после смерти режиссера. Как вы оказались в этом проекте?

У Бондарчука был длинный список актеров, которым предлагали эту роль, и я был в самом конце. Но в итоге все они отказались. Понимаете, в западном кино, когда вы соглашаетесь на участие в проекте, вы знаете дату начала и дату окончания съемок. А в советском кинематографе есть только дата начала работы. «Тихий Дон» снимался еще по советским правилам. Когда я приехал на «Мосфильм», там снимался фильм про Ленина, работа над которым шла уже 7 лет.

В общем, никто не хотел рисковать, а мне очень хотелось поработать с Сергеем Бондарчуком. Но когда он узнал, что я гей, то очень расстроился. Это произошло через 6 недель после распада СССР, так что я не знаю, что его огорчило больше — моя ориентация или конец коммунизма.

Что вас привлекло в этой работе?

Это был восхитительный проект — как и сам Бондарчук. У нас в Англии очень часто ставят русские пьесы, прежде всего Чехова — и, чего уж кривить душой, делают это скверно. Поэтому мне было особенно интересно посмотреть на то, как с русской литературой будет работать Бондарчук. Было увлекательно смотреть на то, как он создавал казачью станицу и жизнь в ней; меня восхищала работа жены Бондарчука, а также игра его дочери Елены, которой уже нет в живых.

Но сейчас я понимаю, что для меня сыграть Григория было непосильной задачей, я совершенно не подходил на эту роль. Впрочем, иногда я пересматриваю фильм, и некоторые его части мне кажутся просто прекрасными.

«Тихий Дон». Реж. Сергей Бондарчук. 2006

Премьера вашего фильма состоялась на «Сандэнсе» — там же представили свои режиссерские дебюты артисты Пол Дано и Идрис Эльба. В России в этом году тоже вышел ряд картин, снятых актерами. Что вы об этом думаете? Что привносит актер в режиссуру?

Думаю, что как и с остальными режиссерами, кто-то из них снимает хорошие фильмы, кто-то плохие. Вообще, актеры отличаются тем, что лучше понимают других актеров и знают как себя нужно с ними вести. Полагаю, что многих из них в режиссуру привела усталость от постоянного ожидания подходящих ролей. Такая же мотивация была и у меня: я вовсе не хотел становиться режиссером, мне просто хотелось написать для себя хорошую роль и сыграть ее. Но пришлось самому снимать фильм, потому что никто не хотел браться за мой проект. И хотя раньше у меня не было желания становиться режиссером, теперь мне хочется снимать дальше. У меня есть мысли о следующем проекте, но все это весьма непросто. Сейчас мой девиз — «Продолжай в том же духе».

Какие фильмы и режиссеры повлияли на вас во время работы над «Счастливым принцем»?

На меня сильно повлияли братья Дарденны — я был очень впечатлен тем, как построена операторская работа в их фильмах. Кроме того, я вдохновлялся «Однажды в Америке» Серджо Леоне — особенно тем, как он справлялся с повествованием, которое скачет то в прошлое, то в будущее.

Сегодня мы видим, как в мире к власти приходит немало представителей правых и консервативных сил; среди их сторонников есть и представители ЛГБТ. Как вы думаете, настали ли времена, когда они могут позволить себе быть консерваторами и говорить: «Нам достаточно перемен»?

Ну, точно не в Бразилии, где президентом стал Болсонару, весьма враждебно настроенный к ЛГБТ; не в Польше, Болгарии, Италии или Албании. Может быть лет 8-10 назад и можно было счесть, что ЛГБТ-сообщество уже получило все, что ему было нужно и теперь может быть консервативным. Но сейчас в мире немало мест, где представителям ЛГБТ приходится непросто. Они должны быть бдительными и в США, и в Великобритании — ведь они все равно остаются меньшинством, а когда ты меньшинство, стать объектом атаки большинства лишь дело времени. Нужно быть начеку. Я верю, что со временем положение исправится, но для этого нужно прилагать усилия.

Ранее вы говорили, что не в восторге от политкорректности, и называли ее новой формой пуританства?

С тех пор, как Трамп выиграл выборы, я понял, что политическая корректность еще может пригодиться!

Как вы считаете, политики должны делать каминг-ауты?

Определенно! Я считаю, что все геи и лесбиянки должны говорить об этом открыто, а не таить, иначе у них не будет целостного ощущения себя. Особенно это касается людей в области искусства.

Что вы ждете от показа вашего фильма в Санкт-Петербурге?

Даже не знаю. Я очень переживаю за ЛГБТ-сообщество в России и хочу как-то проявить солидарность, поддержать его. Единственное, что я могу сделать — это показать мой фильм.

Что изменилось в России с тех пор, как вы побывали здесь впервые?

В первый раз я был здесь в 1990 году — и тогда в Москве был всего один пристойный ресторан, а также один ирландский магазин на Арбате. Больше ничего не было, буквально. Так что я думаю, что поменялось примерно все. Но не уверен, что многое поменялось в станице Вёшенской, где я провел полгода во время съемок «Тихого Дона», да и вообще на юге. Да, в Москве многое переменилось — но не для ЛГБТ: их жизнь до сих пор подвергается опасности.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить