Вам письмо из Простоквашино
Кризис среднего возраста. Реж. Гарик Сукачев, 1997
Вопрос «кто правильно ребенка назовет?» актуален для современного кинематографа — не меньше, нем для Фауста. Все чаще названия фильмов — вопреки или по воле режиссера — оказываются исчерпывающей рецензией на него.
Режиссеры выносят в заглавие жанровое определение («Hard Boiled» Джона By или «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино), проговариваются о натюрморте души своей («Клюква в сахаре» Александра Полынникова), а теперь и сами ставят себе диагноз — «Кризис среднего возраста» Гарика Сукачева.
Кризис среднего возраста — смена радикализма горьким реализмом, если не ожесточенным консерватизмом; осознание смерти как ежеминутной вероятности; восприятие личных, семейных разрывов как непоправимости. Так что фильм Сукачева — факт не столько киноискусства, сколько социальной физиологиии. Несмотря на такой приговор, я ценю и уважаю «Кризис среднего возраста» — за искренность, за отсутствие претензий на самодостаточную фильму. Честное письмо на кино-пленке — не так уж и плохо в эпоху твердокаменных имиджей и осточертевшего самолюбования яппи.
Тем более, что кризис среднего возраста — кризис не только поколения, ной культуры, которая усилиями этого самого поколения хлынула в Россию. Неслучайно, что этот кризис артикулировал на экране не профессионал режиссуры, а рок-музыкант, культовый Гарик. Физический возраст совпадает с возрастом музыки. Рок-н-ролл начинают играть в годы юношеского созревания, он стареет вместе с исполнителем, и кризис среднего возраста — это кризис музыки, вернее, музыкального восприятия мира. Несмотря на перебор песен в фильме, Гарик не слышит музыки в окружающей реальности, не хочет ее слышать. Кинорежиссер же — так уж сложилось во всем мире — хорошо если под тридцать снимет свой первый фильм, то есть получит возможность говорить от первого лица, уже отягощенный всеми симптомами наступающего кризиса. Структура фильма — старое, настолько хорошо забытое, что кажется чем-то новым. Помните, в шестидесятых и позже было снято множество фильмов — от «Господина Такси» Андре Юннебеля до «Нескольких интервью поличным вопросам» Ланы Гогоберидзе — о человеке трудной, но нужной людям профессии (таксист, журналист, врач), благодаря которой он встречается с разными, в основном, хорошими людьми. Отказываясь от целостности взгляда, шестидесятники таким образом строили мозаичную картину мира, миф о над-единстве городских муравьев. Вот и герой Харатьяна на московской «скорой» встречается то с несломленным болезнью старым зэком, то с женщиной средних лет, спрятавшейся после гибели ребенка в шизофрении, то с художником, симулирующим запой и крутой боди-арт. Вряд ли пятиминутный разговор с доктором спасет их от одиночества — но зритель тешит себя иллюзией, что спасет. И вряд ли мнимо целостная композиция скроет тот факт, что для описания реальности конца века больше всего подходит форма сборника новелл (от «Флирта» Хэла Хартли до «Трех историй» Киры Муратовой, от «Таинственного поезда» Джима Джармуша до «Странного времени» Натальи Пьянковой).
Мораль фильма, как и композиция, восходит к философии мужественного пораженчества конца шестидесятых. Тогдашние яппи, разочаровавшись в возможности не то чтобы изменить мир, но и сохранить себя, уезжали в деревню Ублюдовка работать приводным ремнем на колхозной говномешалке. Оставив в стороне Аксенова, Занусси и Кундеру, замечу, что парафразом такой социальной философии оказалась даже анимационная эпопея про деревню Простоквашино. Вот и врач Дмитрия Харатьяна жертвует академической карьерой ради ночной каторги.
Кризис среднего возраста. Реж. Гарик Сукачев, 1997
В свое время Виктор Некрасов восторгался тем, что Марлен Хуциев в фильме «Мне 20 лет» не выволок на экран за длинный ус старого рабочего, который научил бы молодежь уму-разуму. Гарику Сукачеву впору даже то, что в середине шестидесятых казалось невыносимой архаикой. Вытащил-таки, пусть не рабочего, а главврача, который внятно объясняет доктору разницу между рабочим, крестьянским и купеческим подходом к профессии. И присказка его — к месту и не к месту — «ёк-маколёк» утепляет его ровно настолько, насколько двадцать лет назад следователя ГБ утепляла любовь к мороженому или сбору грибов.
Архаичность фильма усиливают ностальгические воспоминания о босоногом детстве и нисколько не компрометируют прием героями ЛСД с последующими глюками и явление роскошного Ивана Охлобыстина в эпизодической роли гангстера-подранка.
Итак, российский радикализм преодолевает кризис среднего возраста на тропах ностальгии и печального идеализма двадцатилетней выдержки. И делает это со стилистической точки зрения вполне адекватно.
Читайте также
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина