Озерная школа — «Дни» Цай Минляна
О картине и ее неординарном режиссере, соединяющем Чаплина, буддизм и современное искусство, рассказывает Вероника Хлебникова. Текст написан для нового номера «Сеанса».
СЕАНС – 75
«Дни» — акварельная метафора встречи. Снова у Цай Минляна время и вода впадают друг в друга, «что было, в водах тонет». Два тела в пространстве начинают медленное движение друг к другу из социально и географически удаленных точек. Они сближаются, сами того не зная.
Одно тело болеет, в него втыкают волшебно-научные иглы, оно распластано в ванне. Другое, юное, — движется по закоулкам Бангкока в поисках пропитания, сосредоточенно стряпает, намыливает себя в душе. Кадры-эпизоды капля по капле срываются на экран и зависают, переливаясь несметной рутиной.
За отключением водопровода следовали слезы в парке, секс со сладкой водой внутри арбуза, тотальный потоп, сырая прорва.
Персонажи встретятся в отеле, займутся деликатным делом, рассчитаются за массаж и секс, вдруг из сделки возникнет близость, хрупкая связь. Не сумев сразу расстаться, они заказывают лапшу в забегаловке. Дни проплывают.
В прежних фильмах Цай Минляна любовным встречам подходило описание Хлебникова: «Реки вливались в море так, что казалось: рука одного душит шею другого». Близость становилась удушьем в «Капризном облаке», в «Не хочу спать один».
Все течет
Жизнь вне любви переходила в аварийный режим. В засуху: «Вы хотите дождя на Тайване?» — «Да!» В вирус смертельно зараженной «Реки», где если плавать, то даже не топором, а трупом. За отключением водопровода следовали слезы в парке, секс со сладкой водой внутри арбуза, тотальный потоп, сырая прорва — от бытовой протечки затопленной квартиры в «Бунтарях неонового бога», «Дыре» и сезона ливней, смывающего старый кинотеатр и уклад в «Прощай, Драгон Инн», до метафизического «мир дал течь» и отчаливания в никуда на старом матрасе.
В фильме «А у вас который час?» в аквариуме зависал большой белый сом, в комнатах витал дух отца, и монах накладывал заклинание на чашку с водой: «Если он вернется, то выпьет ее, следите за уровнем воды». Эти тревожные обстоятельства подкреплял чемодан в октагональном пруду Тюильри. Стоило достать чемодан из воды, и колесо обозрения набирало ход, словно пошли большие часы — против часовой стрелки. Надо ли говорить, что все это были истории Сяо Кана — ласковое прозвище сквозного персонажа Ли Каншена, и каждый следующий фильм становился еще одним притоком этой мощной гидросистемы, в центре которой одиночество Сяо Кана, его болезнь и желание, где худышка Лю И-Чин всегда мать, а пожилой усач Мяо Тян — отец или призрак отца.
Камера невозмутимым Буддой дает увидеть вещи одновременно в их единстве и отдельности.
С тех экспрессивных пор изменилось почти все, и мягкие, почти незаметные, без пыли в глаза оптические воздействия Цай Минляна расслабляют и нежат, как легкие поглаживания. Лет пятнадцать назад авторитетный французский критик Жан-Мишель Фродон в интервью, опубликованном в «Сеансе», отнес его к числу «режиссеров, ищущих новые формы и работающих на стыке кинематографа с другими видами искусства», наравне с Дэвидом Линчем, Гасом Ван Сентом, Александром Сокуровым, Клэр Дени, Апичатпонгом Веерасетакуном. С тех пор много воды утекло, и Цай Минлян занял следующий в классификации Фродона слот — «классиков и создателей собственных направлений в кинематографе».
Венеция-2017: «Заброшенные» — VR-фильм Цай Минляна
Ровное недраматичное течение «Дней» начинается в неярком свете, в точке покоя. Ли Каншен смотрит на дождь, та же белоснежная майка бодхисаттвы, что и в незапамятной «Реке». Он отделен неподвижностью и стеклом от дождя и одновременно залит потоком, тенями струй и деревьев. Камера невозмутимым Буддой дает увидеть вещи одновременно в их единстве и отдельности. Тело, лицо, тени, белизна, стекло и вода, не слипаясь, отражаются в зеркале цельного образа, по Пастернаку: «Огромный сад тормошится в зале в трюмо — и не бьет стекла». «Дни» смонтированы из документальной съемки в разных странах, из хроники болезни Ли Каншена, его прогулок, визита к врачу и из будней молодого лаосского иммигранта Анонга Хунханьси. Цай Минлян начал снимать их обоих вскоре после «Бродячих псов», не имея ясного намерения делать кино. Он тогда занялся видеоартом, инсталляциями и в 2017 году участвовал в первой венецианской программе виртуальной реальности с VR-фильмом «Заброшенные». В короткометражной зарисовке «Без сна» Цай Минлян соединил разные модусы и скорости движения. Медленный шаг монаха, вжик метропоезда, затем камера сама набирает движение, превращающее в абстракцию все, что на обочине. Цай Минлян не занимается абстрактным искусством, он всегда предельно предметен, до той степени, когда глаз сам не выдерживает очной ставки с объектом и меняет восприятие того, на что смотрит дольше протокольных пяти минут.
Персонажей Цай Минляна проще уподобить не рекам — резервуарам.
В многочастном перформансе о монахе-пешеходе он наблюдает взаимодействие движения и неподвижности в одном кадре и включает музыкальную шкатулку. Ли Каншен в красном платье ламы заносит ногу и ступает на землю в час по чайной ложке на фоне неподвижных объектов, в гуще быстро идущей толпы.
Цай Минлян предпочитает внутрикадровому монтажу цепочку длинных планов-эпизодов и все же вызывает на экран состояние непрерывности, текучести. В новом фильме статичная гипнотическая камера пьет день, как и все другие дни у Цай Минляна, медленными глотками. За длинную фильмографию режиссера в ее бездонную глотку стекли, кажется, все реки, и все моря, и все источники, и глубокие колодцы Гомера, и еще, конечно, сточные воды со всей вытекающей метафорой, кроткой, нежной и грязной. И неподвижное нарисованное озеро, на которое смотрят в мегаломанских руинах персонажи «Бродячих псов», и это похоже на конец света, то есть воды, то есть кино, с которым режиссер на тот момент попрощался.
Разлука все равно настигнет, но вот время испарится.
Цай Минлян реабилитирует метафору, упрощая при этом поэтическую конструкцию. Его оптика смывает с людей и предметов груз символизма, даже мощь водной символики. В европейской традиции вода связана со сном, в который уплывают, с летейским забвением, со временем. В буддийской культуре это поток бытия, он несет людские жизни и иллюзии, как река арбузы из «Капризного облака». Персонажей Цай Минляна проще уподобить не рекам — резервуарам. Состоять из воды, быть аквариумом, где бьет плавниками рыба тоски, ярости, одиночества, выплескивать слезы из глаз, покрываться испариной. Нет ничего пластичнее, живее воды, и, не вычерпывая метафору, Цай Минлян создает гибкий поэтический язык незаметного движения, колебаний света, вибраций кожи, лица его милого Ли Каншена, непрерывной тонкой динамики самой жизни, неуловимой для глаза и потому воспринимаемой как статика.
Бог киногении Цай Минлян сопровождал мучительные пантомимы своих персонажей уличными шумами, стонами порно, радиотрансляцией китайского фольклора, старыми гонконгскими шлягерами. На исходе «Дней» подаренная клиентом музыкальная шкатулка выведет молодого героя из его одиночества по нотам-ступеням прощальной мелодии — темы «Огней большого города». Разлука все равно настигнет, но вот время испарится. Автор минималистичных бессловесных образов, Цай Минлян — буддийский Чаплин. Его медлительный кэмп — обратная сторона кипеша мешковатой фигуры в котелке. В «Прощай, Драгон Инн» (встречается русскоязычный вариант перевода — «Прибежище дракона») совершенно чаплиновским кадром, продленным в бесконечность, ковыляла сквозь ливень влюбленная в киномеханика Ли Каншена хромоножка под зонтом. Ее история, как и «Дни», начиналась из-за стекла, в закутке билетной кассы. Кинотеатр затопляло, и юный киномеханик сбрасывал скопившуюся в ведрах воду в окно, курил и смотрел на дождь. Екклесиаст не противоречит Будде, и к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса