Выставка ерунды. Еще один прекрасный фильм на планете Земля
Ресторан „Синобугава“. Реж. Кэи Кумаи, 1972
Трудно было не поддаться обаянию этого фильма, да и что за радость гнать от себя очарование? Я искал его давно, но как я мог знать, что меня ждет? Так ищут любовника, нетерпеливо, представляя наслаждение, примеряя в воображении наиболее приятные формы бедер, линии губ — а находят любовь и покой в своем сердце. И спустя время, с удивлением оглядываясь вокруг, впервые за многие годы видят, что на Земле все идет своим чередом. Об этом и фильм. В совпадении рассказанной в нем истории и законов самого фильма таится его волшебство.
В 1973 году он стал обладателем старейшей кинопремии мира — «Кинэма Дзюмпо», которую с 1924 года ежегодно вручает старейший же из сохранившихся по сей день журналов по кино в мире (издается с 1919 года): лучший фильм года, лучшая режиссура, лучший сценарий. Четыре премии — за лучший фильм года, музыку, работу звукорежиссера и женскую роль (актрисе Комаки Курихаре, знаменитой у нас в первую очередь по ролям у Митты в «Москва, любовь моя», 1974, и Соловьева в «Мелодиях белой ночи», 1977) — вручило ему издательство «Маинити Синбун». В русскоязычной литературе за 41 год у него накопилось много имен. В конкурсе Московского международного кинофестиваля-1973 картина была представлена под названием «Ресторан „Синобугава“» — и в этом есть свой резон, ведь в ресторане с таким названием служит героиня Курихары, прослышав о неприступности которой, туда наносит визит вдрызг пьяный главный герой в исполнении вечно замкнутого в своей зрелой красоте и сосредоточенном творчестве Го Като («Крепость на песке»). Спустя полтора года она была выпущена в советский прокат под названием «Трудная любовь» — попытка преподнести ее как мелодраму не возымела действия на владельцев кинотеатров, и копии немодного черно-белого фильма пропылились на складах, затыкая на денек дыры разве что в репертуарах домов культуры. Спустя еще шесть лет автобиографический рассказ Тэцуо Миуры, в котором он рассказал историю своей женитьбы и по которому поставлен фильм, была опубликована в сборнике «Современная японская новелла. 1945–1978» под названием «Река терпения» — так на русский язык переводится «Синобугава», название ресторана. Но ресторан назван в честь речки. Остановимся для удобства просто на русской транскрипции японского слова — «Синобугава». Тем более что под таким заголовком вы и найдете его на русскоязычном трекере, где он был выложен два месяца назад.
«Синобу» — «Потерпите!» — гласят белые иероглифы с титра заголовка. Титры идут на фоне годичных колец дерева. Кадр черно-белый и почти квадратный, старинный, 1,37: 1, на какой на момент создания картины, из стран развитых кинематографий, снимали только в СССР, Индии и Японии. Возможно, годичные кольца выступают на каркасе японской цитры кото: ей предстоит стать спутницей одного из трагических воспоминаний героя, но это будет потом. А пока музыкант пощипывает за кадром ее струны — впрочем, это совсем не традиционная японская мелодия, есть в ней какая-то андалузская трагическая сдержанность перед лицом судьбы, прошитая сонным джазовым ритмом прокуренного нью-йоркского клуба пятидесятых. Титр сообщает, что фильм выпущен к сорокалетию компании «Тохо». Упражнение в стиле?
Но не тридцатых. Рельсы, по которым ровно движется камера, четко прорисованные контуры застывших белых облаков на белом небе, режимный свет, ясные выбеленные линии, трамвай, прибывающий на мост плавно и беззвучно, как в старом фантастическом фильме. Понятно, что у директоров советских кинотеатров уже к этой минуте не хватило терпения. Японское кино семидесятых — кино сенсационное и по начинке, и по подаче. Сплошь неон и широкий экран. Я и сам, не знавший, куда пригласит меня этот фильм, погрузился в оторопь, но оторопь сладкую.
Это мир и кино конца пятидесятых. Действие картины разворачивается, если быть точным, во второй половине 1957 года, со встречей нового 1958-го в финале. Это не черно-белое кино новой волны с улицей и толпой, с ручной съемкой. Здесь камера крепко зафиксирована. Трамваи прибывают в вылизанную солнцем пустоту. Герой в брюках с завышенной талией и в белой рубашке с закатанными рукавами идет скованно, покачивая лишь руками от локтей, отсчитывая про себя ритм, чтобы не отбиться от ритма тележки с аппаратурой. Слишком взрослый для студента даже последнего курса — в те годы не снимали подростков и 35—40-летние актеры изображали молодежь, отчего на экране молодые выглядели основательными и сознательными; занятно, но и эта типичная производственная особенность давних лет пересажена в фильм не просто как дань стилизации: у великовозрастности героя есть объяснение, это даже одна из точек его напряженности. Вот уже хотя бы один из примеров того, как стиль и смысловая нагрузка в этой ленте постоянно перетекают друг в друга, являя нерасторжимое целое.
Ресторан „Синобугава“. Реж. Кэи Кумаи, 1972
Как ни странно, этот стиль японской городской мелодрамы уже после войны, но еще до технического бума, может быть легко считан неспециалистом; его просто вспомнить по одной из широко растиражированных для европейского глаза картинок — «Хиросима, моя любовь» Алена Рене: японский киностиль времен своей тамошней съемки он поймал словно в сети. Это не Одзу, конечно, не Куросава. Это скромное кино затишья между бурями — вроде того, что мы видим у Синдо в «Детях Хиросимы». Неслучайно на память приходят эти и еще японская лента, называвшаяся «Камни Хиросимы» — такая пустота, в силу которой четко видны контуры берегов, домов, скверов, и все же выбелены, как бывает после вспышки яркого света, возможна лишь после катастрофы. Когда все отбушевало, но мы еще не собрались и не побежали строить новый мир. Мы просто наслаждаемся тишиной.
Интересно, что в США примерно в то же время одним из наиболее успешных фильмов также стала картина, воссоздававшая стиль киносъемки пятидесятых, упражнявшаяся в меланхолии и живописавшая опустение — «Последний киносеанс» Богдановича. Это не подражание, а именно тот случай, когда по разные стороны океана два режиссера уловили на свою антенну одно и то же послание: в Японии «Киносеанс» вышел лишь через два месяца после «Синобугавы», да и его американская премьера состоялась, когда съемки «Синобугавы» шли вовсю. «Синобугаву» поставил Кеи Кумаи. Впереди его ждет мировая слава: номинация на «Оскар» за фильм все с той же Комаки Курихарой о борделе для японских солдат Второй мировой «Сандакан, публичный дом № 8» (1974, в советском прокате — «Тоска по родине»), «Серебряный лев» за «Смерть мастера чайной церемонии» (1989). Как не раз бывало, первым его принимала Москва.
«Впервые я встретил Сино в тот вечер, когда мы отмечали в общежитии окончание университета», — гласит титр на черном экране, не последний из визуализирующих в иероглифах мысли героя. Хотя это лента на двоих и о двоих, авторам важно выделить в качестве протагониста Тэцуро. Не только потому, что от его лица велся рассказ в новелле Миуры. Неуверенность героя — источник саспенса в фильме, тема которого — цепочка преодолений неуверенности. Неуверенности в себе и в Сино. В себе: две его сестры покончили с собой, а двое братьев навсегда сбежали из дома, причем один — с родительскими сбережениями. Отправляя младшего сына на учебу в Токио, мать вешает на него груз ответственности за всю семью: теперь вся надежда на него, если он не сделает все «нормально», что подумают о нас соседи? Тэцуро обращается к студентам-генетикам и изучает специальную литературу: он не уверен, что его сознательного желания достаточно будет в какой-то момент страшащего своей непредсказуемостью затмения, чтобы поступить нормально. Неуверенности в Сино: как можно отличить искреннюю симпатию от профессиональной любезности вышколенной японской официантки, на которую и пошел-то взглянуть по сильной пьяни, из любопытства, услышав, что она отвергла ухаживания однокурсника, а потом по сильной же пьяни пообещав ей вернуться в ее кабачок?
За окном — проливной дождь. Тэцуро в плаще выпивает из чашки, в которую Сино подливает горячий саке. В ресторане и баре полно говорливых выпивох, но мы слышим только шум дождя и выпуклые, округлые голоса молодых мужчины и женщины. И снова: двойное попадание. В проходных японских фильмах пятидесятых диалоги записывали в студии и не тратились на интершум, а вот шум дождя имитировался одним специалистом. Поэтому в подлинном фильме 1957 года эта сцена звучала бы именно так. С другой стороны, он говорит: «Я пришел, потому что обещал прийти, но это только на один раз». Он боится впутаться туда, откуда будет слишком трудно выбираться, и боится выставить себя дураком. Это грустная сцена. Потому слышен дождь. Это очень трудный разговор, обрывающий нащупанную было вчера струну, способную связать двоих. Тэцуро уходит в дождь, оставляя за струями растерянную Сино с глиняным кувшинчиком спиртного.
Ресторан „Синобугава“. Реж. Кэи Кумаи, 1972
Я не знаю, как далеко я имею право и должен вести вас по этому фильму, чтобы уболтать вас его посмотреть, но не разрушить счастье первооткрывательства. Скажу так: вся предпосылка картины, с психическим родовым заболеванием, с сомнительным выбором возлюбленной, с циклично подступающим комком к горлу новой утаенной правды, новой способной разрушить их любовь ситуации готовит нас к краху. Сколько мы видели лент с подобными исходными данными в сюжете, которые в итоге живописали патологические бездны, или элегию короткой встречи, или даже коварные криминальные замыслы. Эта лента всякий раз дважды входит в одну воду острой ситуации, используя флэшбэки и внутренние монологи, чтобы подчеркнуть возможные непоправимые последствия, поступи герой или героиня не задумываясь, как привыкли до встречи. И можно ли правильнее вести рассказ о двоих, которые настолько истосковались по любви, что всякий раз — даже в неудачном сексе (казалось бы, что может поставить более жирную точку в отношениях? кстати, в новелле этого нет) — давали друг другу второй шанс? И в этот второй раз все делали правильно. Правильно, потому что любили, болели за другого и хотели, чтобы любовь была прочной. Когда они перестали думать о соседях, а стали думать только о себе, когда, как говорит Тэцуро, «Я послушал Сино и решил в это блистательное лето жить своей жизнью», тогда вышло так, что и соседи, и родители, и весь мир вокруг стали ими довольны. Звонки и письма поступали с задержкой от борьбы с собственной гордостью, но все же поступали и были прочитаны. Взрывные волны нетерпеливого раздражения на очередную подножку, подставленную слишком поздно, чтобы вернуться к былому одиночеству целым и невредимым («Возьми ее силой» — объявляет титр, когда голый Тэцуро неистово плещется в офуро), разбивались о скалу запоздалого, но честного признания. То, что можно было бы решить в пять минут, заняло полгода, но все же решилось. И благодаря тому, что решалось со всеми остановками на всех опасных моментах, благодаря тому, что все, что люди обычно открывают друг другу, уже став жить вместе и тем самым руша иллюзию своей совместимости, они невольно открыли друг другу по дороге в свой будущий дом, эти двое обрели самую стойкую, самую нерушимую любовь из возможных.
Это упражнение в меланхолии, эта энциклопедия сомнений, эта выставка ошибок — редкий, если не единственный фильм, прочерчивающий верный путь для обретения счастья. Начавшись блистательным летом, он заканчивается в глубоких сугробах новогоднего Тохоку — северной оконечности острова Хонсю: когда ночи так холодны и любовь так кстати. И, что полезно знать, сама история, со всеми ее самоубийствами, сгинувшими братьями и прочими мелодраматическими атрибутами, — правда. Автор просто записал все как было, когда вернулся со своей женой из свадебного путешествия. За это в 1960 году он получил премию имени Рюноскэ Акутагавы.
Просто иногда в жизни все бывает так, как должно быть. Я знаю по себе: со мной это началось в тот самый момент, когда я впустил в себя «Синобугаву».
