Кира Муратова
В ряду других режиссеров нашего кино Киру Муратову нельзя рассматривать никак. В том числе с точки зрения международного успеха. Не потому, что она и здесь самая выдающаяся. Муратова не лидер и не аутсайдер. Она — антигерой, антигероиня любого предлагаемого сюжета. Кроме того сюжета, который сама создает на экране. Этот сюжет и есть антимир. В нем, и только в нем она является законным персонажем. Вместе с тем, как это ни странно, но буквально все фильмы Муратовой связаны со временем, их породившим, и ухитряются это время выразить наилучшим образом — то есть эстетически.
Давние уже черно-белые ленты молодой Муратовой остались передовыми эпохи, неохотно, сквозь лирический туман, заглянувшей в пропасть отчуждения. «Короткие встречи» и «Долгие проводы».
Следующим этапом стал прорыв в аляповатую стихию соцарта, примитива и китча в картине с чудесным советским названием «Познавая белый свет». Именно от нее тянутся нити к трилогии поздней Муратовой: «Астенический синдром» — «Чувствительный милиционер» — «Увлеченья».
«Синдром» стал действительным синдромом перестроечной болезни, основным симптомом которой следует признать черноту зрения. Муратова опять оказалась в роли выразителя эпохи — по той лишь причине, что и чернуху срежиссировала талантливо. Но ее саму интересовало нечто другое — к чему она приблизилась во втором фильме трилогии и сполна достигла в последнем. Выражаясь научным языком, это — феноменология человеческой личности. Говоря по-простому, чудачества и странности человеческой породы.
Она открещивалась, когда «Астенический синдром» называли социальным фильмом, фреской о нашей жизни и т.д. и т.п. Говорила, что для фрески отразила недостаточно явлений этой жизни — например, в фильме нет темы гомосексуализма. Что это картина вовсе не о «нашем больном обществе», ибо его отличает от западного только обнаженность, отсутствие красивых одежек. Отсюда, казалось, оставался шаг до копродукции. Она и последовала — «Чувствительный милиционер». Муратова не была бы собой, если бы сделала с французами что-то близкое их изнеженному сердцу — вроде «Долгих проводов», в которых она сама post factum усматривает «какое-то французское жеманство». Нет, она предпочла совершенно непереносимую симфонию цветов и звуков, голых интерьеров и обнаженной натуры. Дикое звучание этой симфонии оказалось чуждо венецианской, парижской и всякой другой любящей себя аудитории. Разве что парочка извращенцев-эстетов из когорты фестивальных отборщиков осталась «при своем мнении». Значит ли это, что хоть здесь Муратова впереди процесса, впереди прогресса?Боюсь, что нет. Подозреваю, что и тут она с присущим ей дьявольским чутьем выразила некую перспективу — перспективу окончательного отрыва нашего авторского кино от мировых устремлений и тенденций. Перспективу медленного угасания в резервации, которую больше не охраняют цепные псы.
Читайте также
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
Введение в игру Sugar Rush
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»