Помариновые страсти
Есть такая легенда, будто Александр Блок в ужасе бежал из кинотеатра, увидев надвигающийся с экрана поезд. Легенда эта крепко въелась в умы. Даже в «Старике Хоттабыче» Лагина есть отголоски. Хоттабыч дает деру из кинотеатра от огнедышащего чудовища. Но по материалам вновь открытого дела выясняется, что испугаться поезда, да еще в немом кино, невозможно. Нельзя не понять, что это всего только картинка, изображение, знак, а никак не настоящая вещь. Однако же от чего-то Блок из кинотеатра бежал? Легенды на пустом месте не возникают…
Фильмы Осипова и Агишева о Серебряном веке объясняют происхождение этой легенды. Не поезда Блок испугался. Нет, он испугался того, что представление о времени, в котором жил он, жили его друзья и враги, будет складываться на основании вот этих фильмов. Он испугался того, что эти придурочные дергунчики на экране, этот театр теней — и будет зримым образом времени. Под его и его друзей-недругов стихи-письма-воспоминания будут подкладываться соответствующие картинки — и все совпадет, все сложится. Бог ты мой, неужто мы все — такие идиоты? — вполне мог подумать Блок и убежать из кинозала куда-нибудь подальше. Потому что неприятно «стать достояньем доцента и критиков новых плодить», но стать достояньем творцов припадочных дергунчиков, таращащих глаза, заламывающих руки и лупящих себя в лоб, — совсем уж скверно.
В каждом времени есть свой кич. И кич любого времени естественно и непринужденно рифмуется с важным, общечеловеческим кичем, который есть в любой эпохе. Немые фильмы, под нарезку из которых Осипов пустил всевозможные истории про людей Серебряного века, и есть кич того времени, вопиющий, очевиднейший и для современников, и для потомков. Если искать аналоги в изобразительном искусстве, то фильмы Осипова/Агишева — это своего рода полотна Глазунова, Глазунов кинематографа. Все — в лоб, во всем — тавтология. Высший пилотаж, конечно, название «Страсти по Марине». Получились «Помариновые страсти». Был зубной порошок такой «Поморин», потом его с производства сняли. Эмаль с зубов сдирал.
В «Помариновых страстях» за кадром читают текст про то, что де «музыка меня затопила», — и натурально во весь экран вода, потоп, и в воде отражается рояль… Господи, что это: в консерватории трубу прорвало? А падающая с небес дева в прозрачном хитоне? А скок по небесам юноши и девушки на рысаке — на каких Гавайских островах эта реклама моющих средств сбацана?
Причем, надо отдать должное Осипову с Агишевым, кичем становится все, до чего они дотягиваются. Советская агитка двадцатых годов — музейная ценность по сравнению с тем, что натворили шкодливые руки этих… магов. В «Охоте на ангела» использованы фильмы Евгения Бауэра, Фрица Ланга, Роберта Вине, Абеля Ганса, но они так использованы, что ни хрена не разберешь, где «Падение дома Эшеров», а где «Он разбил ей сердце». Всюду ломают руки, закатывают глаза и трясут соперников за грудки. То есть два кинематографиста умудрились и из шедевров нарезать пошлятину.
Это не к одному только видеоряду относится. Так читать замечательные стихи, чтобы зрителю было неловко-с, — это надо уметь…
Может быть, Серебряный век и заслужил таких поклонников. Перед зрителями не факт общественного сознания, но общественного подсознания.
Авторов совершенно не интересует истина, факты, им нужно создать атмосферу. Скажем, сообщается факт: как освистали Андрея Белого в театре Мейерхольда. А почему его освистали? Что это был за диспут — неважно… Важно рассказать про гадов-комсомольцев и Христа — Андрея Белого. В начале фильма говорят о том, что Менжинский послал Клавдию Васильеву в Берлин, чтобы заманить Андрея Белого в Россию. А в середине фильма со слезой в голосе сообщают про то, что верную спутницу жизни Андрея Белого в Москве арестовали чекисты, и только письмо Андрея Белого самому Иосифу Виссарионовичу поспособствовало освобождению антропософки Клоди Васильевой. Подождите, подождите, с этого места поподробнее, так она кто была — антропософка или чекистка? Или и то и другое? Абсолютно Осипова с Агишевым это не интересует: их интересуют эмоции.
Первая и самая главная эмоция (неважно, что создатели фильма не отдают в ней себе отчета) такая: и чего этим «серебряновековцам» не хватало? Такие мундиры, такие наряды, такие девочки танцевали полуобнаженные, такие страсти, эх, жили люди! Вторая (опять-таки не до конца осознаваемая и тесно связанная с первой) эмоция: вообще-то, правильно им по балде дала революция, не фиг с жиру беситься.
Имеется третья эмоция, самая интересная и самая не осознаваемая авторами. Это — тенденция времени, тенденция современности, каковая прямо противоположна оттепельной тенденции. Оттепельная тенденция — реабилитация. Эренбург писал свои мемуары, чтобы рассказать, какая была замечательная поэтесса Марина Цветаева. Осипов и Агишев снимают свой фильм, чтобы с постными и торжественными лицами под вздохи и охи (ах, какая поэтесса, ах, какие звери-большевики, ах, какие грубые звери) рассказать про то, что Цветаева погубила свою трехлетнюю дочку, изменяла мужу напра-нале-во, забаловала сына, вторую дочку превратила в домработницу, а муж ее за деньги стал агентом ГПУ, а дружок ее, Борис Пастернак, приволок ей бечевку и говорит: на ней повеситься можно, вот она и повесилась, а уж как он потом расстраивался! И вся эта мещанская скороговорочка сопровождается препошлейшими кадрами из старых фильмов.
В сущности, перед нами — разоблачение Серебряного века. Если отношения людей того времени можно иллюстрировать такими кадрами, такой «тонкой французской игрой», то что можно сказать об этом времени? Это время кича. В фильмах несколько раз повторяется фраза, что, мол, символисты пытались сделать из жизни произведение искусства. Они-то — да, но когда из жизни, да еще из чужой — делают кич?
Читайте также
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда