«Пиноккио» Маттео Гарроне — Теплое старое дерево
В прокате «Пиноккио» Маттео Гарроне. О нежной взрослой киносказке, ставшей хитом в Италии, рассказывает Вероника Хлебникова.
Дело было зимой, на зеленой траве лежал снег. Джеппетто отдал свое пальто, чтобы купить азбуку, дальше мы знаем. Но у Маттео Гарроне на общеизвестное ложится отсвет кинематографической магии, меланхолии предметов и стен, а также чувств необычной интенсивности, включая голод и великодушие. В повседневную трудную жизнь мужчин и женщин во плоти, в дряхлый сломанный мир, в уютное чрево акулы врывается чудовищное волшебство любви. С литературной сказки слетает дидактический чепец.
Стоит ли при всяком музыкальном случае делать эльфов киргизскими доставщиками пиццы, а гномов — немецкими сантехниками.
Экранная жизнь Пиноккио началась в короткой немой итальянской картине 1911 года. Став настоящим мальчиком, в герои настоящего кинофильма он так и не попал, если не считать космическую и эротическую кавер-версии, где у героя рос не столько нос. Знаменитая экранизация студии Диснея 1940 года была рисованной анимацией. Поэтичная постановка Луиджи Коменчини с Джиной Лоллобриджидой 1972 года — телевизионной продукцией. Фильм Роберто Бениньи 2002 года, где 50-летний актер-режиссер сыграл главную роль куклы-переростка, признали недоразумением. В новом «Пиноккио» Маттео Гарроне возвращает Бениньи на экран, и тот выглядит лучшим из Джеппетто, празднующим рождение деревянного сына безудержным, заразительным ликованием.
Маттео Гарроне. «Гоморра»
От автора «Таксидермиста», «Гоморры», «Первой любви» и особенно «Сказки сказок», где быть человеком или чудовищем не означает быть разными существами, ожидали темной стороны древесины — в понимании Бенедетто Кроче, утверждавшего, что «древесина, из которой выструган Пиноккио, это человечество». Но самая жуткая сцена в фильме — это обугленные ноги Пиноккио, уснувшего возле очага. Вместо сюрреалистического фильма ужасов в духе «Отесанека» Яна Шванкмайера про кровожадное свирепое полено, Гарроне снял нежную сказку под насвистывающую музыку Дарио Марианелли, в исторических костюмах и интерьерах. В лохмотьях и тосканских руинах потерялся животрепещущий вопрос, стоит ли при всяком музыкальном случае делать эльфов киргизскими доставщиками пиццы, а гномов — немецкими сантехниками.
Выбор Гарроне сообщает фильму больше реализма, чем самая смелая реновация классического текста. Он не стал превращать Лиса (Массимо Чеккерини) и Кота (Рокко Папалео) в агентов по продаже участков на поле чудес. Они всё те же ободранные и голодные доходяги с хвостами, что не мешает Чеккерини (он же соавтор сценария) быть вдохновенным демоном-искусителем и создавать соблазнительные миры на экране одной лишь модуляцией голоса.
Улитка в доме Феи с Голубыми Волосами, всю ночь спускавшаяся по лестнице, чтобы открыть Пиноккио дверь, потому что «мой мальчик, я улитка, а улитки никогда не спешат», — даже более фантастичное существо, чем у Коллоди или в баснях Гильермо дель Торо: могучий кентавр в кринолине с турнюром оставляет за собой обильный шлейф слизи, катает на раковине Пиноккио и девочку-фею. Кроме того ее можно ускорить и замедлить. В сцене, где Пиноккио скорее жив, чем мертв, потусторонние кролики-гробовщики кувыркаются в немом слэпстике на скользком от слизи полу, будто преодолевая трудные родовые пути между царствами живых и скорее не живых. Гарроне удалось протиснуться между фантастикой и бытописанием, не прибегая к цифровым рисункам, его визуальные эффекты сработаны вручную, что делает его фильм триумфально живым, так что детям за тридцать и сорок тоже будет, наверняка, интересно.
Феей крестной самого Гарроне могла быть Кира Муратова с ее «Мелодией для шарманки» и «Среди серых камней».
Превращение деревянной куклы в мальчика всегда означало превращение в умытого, послушного, исполнительного члена общества чистых тарелок, то есть в марионетку, которая привязана к жизни тысячью разных ниток, за которые так легко дергать. Когда Пиноккио впервые встречает своих собратьев по происхождению в кукольном театре бородача Манджафоко, пучки их веревок бросаются в глаза прежде их амплуа — Арлекина, Пульчинеллы, Панталоне. Свободный от уз марионеток Пиноккио не раз испробует привязь — в качестве повешенного и осла, но продолжит стремиться к самой крепкой, невидимой и добровольной связи — человеческой любви. У Гарроне любовь могла бы выступить каплями янтарной смолы, но она без сантиментов растрескивает неподвижное, тяжелое деревянное лицо Пиноккио, неожиданно пылко отзывающегося на всякое доброе слово, ждущего ласки, стремящегося в объятия и щедрого на поцелуи. Нежность странным образом контрастирует с его взрослым, не умильно-мультипликационным и совершенно не забавным лицом.
Еще менее сказочны и кавайны декорации «Пиноккио», это бедные и пропащие, как современные кварталы «Гоморрры», тронутые той же повседневной эрозией. Здесь недоедают и мерзнут не только Джеппетто и пропойца мастер Вишня. Даже те, кто возит марионеток в грязном фургоне и не жалеет пяти сольдо деревянному мальчику и его отцу, или превращает детей в ослов, чтобы продать их в кабалу, выживают как умеют. Страна непослушания представляет собой двор крестьянской фермы с подстеленной соломой, где развлечения будущих ослов сводятся к играм на свежем воздухе, а воздух «Пиноккио» в просторных пейзажах Тосканы чрезвычайно свеж, кажется, его можно с хрустом разломить, как арбуз. Даже мир Феи — ветхое пепелище, остров мертвых, выцветший натюрморт с паутиной и плесенью — не только в силу символических особенностей сказки, но главным образом потому что бедность, в сущности, главный герой фильма.
На круглой Земле: Разговор с Кирой Муратовой
Ветхие городишки, здания, комнаты, поля под снегом зябко обступают обездоленных персонажей нового «Пиноккио». Все они дети подземелья, второстепенные люди и звери. Феей крестной самого Гарроне могла быть Кира Муратова с ее «Мелодией для шарманки» и «Среди серых камней». В «Пиноккио» Гарроне принципиально отсутствует главное чудо наших дней — сказочный джек-пот, вознаграждающий героя за мытарства, оглушительные богатства, непременные сокровища. Джекпот Пиноккио и Джеппетто — просто быть вместе, отцу, сыну и духу любви между ними. Представление совершается среди запустения, напоминая, что таков итог всех земных метаморфоз, настоящих и мнимых, будь то из дерева в осла, из осла в мальчика, от носопырки в указку, от физически осязаемого к независящему от материи и заставляет вспомнить театральную постановку «Пиноккио» француза Жоэля Помра, где главным вопросом была сама способность изменяться: способен ли на это человек, а дерево?
У Гарроне остановившийся в своих метаморфозах Джеппетто готов деревом прорасти в рыбу покоя и сытости, питаться ее соками.
Гарроне, как и Помра, отвлекает от мыслей про бесплатную фею и ее подарки, про жестокую тупость мальчишек, про бедолаг родителей и похвальное стремление быть людьми, что бы это ни означало. Ему близка идея, что человеческое существо заранее не определено, а его агрегатные состояния, формы и фактуры текучи: вот он антропоморфный сучок, вот камень вместо хлеба, а вот — типичный осел, и стало быть попытки перекроить природу, переставить атомы не совсем бессмысленны, как и усилия любви, в самом деле влияющей на химию, физику вкупе с ботаникой. В «Первой любви» телесная оболочка подруги героя должна истончиться до предела, чтобы трансформировался ее дух, но сорок килограммов плоти бунтовали и брали верх над принципом невесомости и насилием.
Есть и кардинальное различие. У Помра человечьего в Пиноккио — одна грубая видимость. Он буянит, хамит, приговоренный из-за чужого одиночества отбывать не свою судьбу. Кто сказал, что Пиноккио нужно становиться мальчиком, если больше нравится быть ослом? Что жить следует на просторе житейских бурь, если получается жить в чреве большой рыбы? У Гарроне остановившийся в своих метаморфозах Джеппетто готов деревом прорасти в рыбу покоя и сытости, питаться ее соками. Но не Пиноккио, охваченный зудом вечного превращения, которое не гарантирует ни буржуазного достатка, ни места в обществе, только любовь и когда-нибудь смерть, еще одну трансгрессию.
Читайте также
-
Призрак в машинке — «Сидони в Японии»
-
Скажи мне, кто твой брат — «Кончится лето» Мункуева и Арбугаева
-
На тот берег — «Вечная зима» Николая Ларионова на «Маяке»
-
Нервные окончания модернизации — «Папа умер в субботу» на «Маяке»
-
Смерть им к лицу — «Жизнь» Маттиаса Гласнера
-
Второе пришествие — «Холли» Фин Трох