Осиновый кол в могилу постмодернизма


Кажется, никто еще не осознал, что дебютантам последних лет пришлось начинать дважды. Во второй раз — как бы заново. Их первые фильмы критика, так или иначе, судила по законам соответствия-несоответствия сложившимся кинематографическим канонам. Тогда в самом новом кино имманентных ему точек отсчета практически не было.

Иное дело теперь. Во-первых, уже вполне отчетливо определилось лицо «новой новой волны», равно как и ее регионально-возрастная прописка. Во-вторых, явился очередной абсолют в лице Его Величества Рынка. А с ним и критерий: интересно ли мне, критику, смотреть это кино? Апофеоз субъективности при иллюзии полной объективности — воистину, все это надо было выдумать, если бы этого уже не существовало. Фильм Максима Пежемского «Переход товарища Чкалова через Северный полюс» критики рассматривали и оценивали именно как произведение авторское, то есть — по парадоксальной логике эпохи — постмодернистское. Налицо были: ирония, игра в цитату, тотальная переоценка советской киномифологии и явное воздействие питерской кинокультуры вплоть до ученичества — равно у Алексея Германа и некрореалистов. Плюс влияние Сергея Курехина (однако на то, что основная коллизия фильма не изобразительная, а музыкальная, тогда внимания не обратили).

При этом оставалась загадка притягательности фрагментов из калатозовского «Валерия Чкалова» — цитаты явно перетягивали текст на себя. То, что так хорошо удавалось соцарту в живописи, столкнулось с непреодолимыми препятствиями в кино. Дело было не в эстетической притягательности лучших картин тоталитарного кинематографа — просто даже на стадии деградации этот стиль таил в себе если не тайну, то загадку. Теперь, после «Пленников удачи» стало ясно, что Максим Пежемский увидел и воспринял тоталитарный стиль не как законсервированную идеологию, место которой в постмодернистском музее, а как особым образом организованную целостность. Сколько бы ни старался отечественный постмодернизм доказывать свое родство с западным — у них разные точки отсчета. Западный постмодернизм имеет дело с изначально распавшимся миром, который состоит из цитат текста, каждый раз собираемого заново. Его ключевой образ — игра в кубики или конструктор, где все равноположено всему. У нас, напротив, мир изначально был целостным. Но стержень оказался вынутым, и все обломки предстали как фрагменты, тяготеющие к некой целостности, ищущие ее. И это, конечно, никакой не постмодернизм в его западном понимании — это самый настоящий неоромантизм (на что впервые указала Майя Туровская). Именно нео-романтизм, потому что он не может избежать стилизации, равно как и пародии.

От «Пленников удачи» ощущение таково, что после «Ассы» в нашем кинематографе ничего создано не было. Потому фильм и ошарашивает как просто-напросто плохо сделанный: длинноты очевидны, каждый гэг растягивается чуть ли не до бесконечности. И любая цитата рассчитана вовсе не на узнавание, а на то, что зритель, опознав источник, будет предполагать дальнейшее движение ленты по заранее накатанной сюжетной колее. Иными словами, настроится на римейк.

«Пленники удачи» — название, прямо скажем, метафорическое. С равным успехом оно может быть отнесено и к героям фильма Максима Пежемского, и к создателям Великого Советского Кино как завершенного в себе Целого. Картина претендует на то, чтобы восстановить связь кинематографических времен — от «Карнавальной ночи» до «Кин-дза-дза». Это фильм-путешествие, где меняются очертания пространства, при том что главная задача, стоящая перед героями, остается неизменной. Задача объединиться и победить. Иной раз кажется, что автор поддается не вполне уместной ностальгии, снимая драму произошедшей эволюции, которая привела в итоге к полному выветриванию смысла. Из-за чего и стал возможен впоследствии постмодернистский распад. И только троянский конь, который влачит в финале компанию придурковато-хитроумных простаков к новым приключениям, безошибочно указывает на авторскую самоиронию.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: