Не в этой стране
В той стране. Реж. Лидия Боброва, 1997
Сама мечтательная интонация, которая слышится в названии нового фильма Лидии Бобровой, намекает, что действие происходит ни в коем случае не в этой стране, как любят выражаться публицисты радикального толка, где любые попытки цивилизованных реформ неизбежно разбиваются о всеобщее варварство, воровство и обман. Где село вымирает, народ спивается, а на бескрайних просторах царят грязь, убожество и нищета.
«В той стране» — все не так. Здесь идет снег, засыпая дома по крыши, гуляют синие метели, летом радуги встают над полями, даль неохватна и души умерших переселяются в вольно текущие облака. «В той стране» люди, конечно, тоже воруют, обманывают и умирают от пьянки, но здесь подобные вещи вызывают не раздражение и тоску, а разве только светлую печаль, смешанную с национальной гордостью: вот, мол, мы хоть и бедные, и убогие, но другой жизни ни за что не хотим.
Задача преобразить на экране эту страну в ту, видимо, не казалась Лидии Бобровой избыточно сложной. Непобедимое очарование той страны заключается в пейзажах, замечательно снятых Сергеем Астаховым, и в лицах деревенских жителей, которых Боброва застает в кругу привычных для них занятий. Мы видим, как они ходят за скотиной, грузят сено, разгребают снег, пьют горькую, поют, выслушивают разносы начальства… На их лицах — вековой опыт выживания-вымирания российской деревни, давно переставшей противиться непрестанно мудрящей над нею власти. В их глазах — еще непогасший свет, простодушная хитрость, бесконечное терпение и обреченность — след страшной и тяжкой жизни, искалечившей этих людей, но не выжегшей душу дотла.
Присутствие таких типажей действительно вносит в фильм элемент подлинности. Но одних портретов, бытовых и пейзажных зарисовок, — для игровой полнометражной картины мало. Нужны еще действие, интрига, сюжет. Задачи, связанные с развитием фабулы, Боброва возлагает на профессиональных актеров, точнее, актрис, которые изображают на экране игру страстей: завидуют, ревнуют, дерутся, плетут интриги… И актрисы, вроде бы, неплохие, играют с таким нажимом, делают все так специально, что плохо монтируются с реальными мужиками, которые в кадре только присутствуют, выполняя функцию преимущественно страдательную.
Как на грех, все эти интриги, надрывы и скандалы разворачиваются по большей части в помещении: контора, изба, председательский дом. Интерьерные съемки настолько же примитивны, статичный неизобретательны, насколько прекрасны и поэтичны пейзажи. Фронтальные мизансцены, абсолютно условный быт, непроработанность второго плана. Кажется, едва камера с улицы попадает в дом — всякое кино кончается и начинается театр далеко не лучшего свойства.
Постройка картины в целом — сплетение трех сюжетных линий, позаимствованных из рассказов писателя-деревенщика Бориса Екимова — также не отличается особой замысловатостью.
В первой половине картины мы следим в основном за историей несчастного и безответного скотника Николая (Дмитрий Клопов), которого начальство вздумало облагодетельствовать путевкой в санаторий, в результате чего он был трижды обманут и бит до полусмерти собственной женой. Ближе к финалу, когда ясно становится, что Николай никуда не поедет, на первый план выходит история, сильно напоминающая Калину красную: для деревенской девки (Зоя Буряк) выписали жениха из колонии. А фоном проходит линия трех приятелей-алкашей, двое из которых по ходу действия помирают от пьянки.
Все три истории, раскрывающие разные грани национального характера — юродивый, бандит и веселый пьяница — завершаются по воле автора светлым и радостным апофеозом, призванным свидетельствовать, что русскому человеку, кем бы он ни был, хорошо и покойно лишь в идиллическом пространстве той страны, внутри патриархально-коллективистской утопии, под приглядом отечески пекущегося начальства, среди незлобивых и детски-доверчивых односельчан.
В той стране. Реж. Лидия Боброва, 1997
Однако эмоциональные акценты в фильме расставлены так неловко, что концы с концами не сходятся. Зритель к финалу еще не успел забыть избитого Николая с чудовищным синяком в пол-лица, зверский взгляд уголовника Федора, когда тот вскользь грозит председателю поджечь его новый дом, рыдания вдовы с малыми детишками над свежей могилой совсем молодого пьяницы…
На протяжении всего действия Боброва усиленно играет на трагических и жалостных нотах и вдруг, словно спохватившись (ведь ее задача — показать на экране новый Град-Китеж) переключает действие в умилительно-счастливый регистр. Однако финальная сцена, где Николай вместе с вдруг помягчевшим и перевоспитавшимся Федором мастерит деревянную птицу счастья, и заключительное праздничное застолье по поводу красного диплома председателевой дочки — братание сытого начальства и спивающихся от беспредельного унижения, нищих крестьян — все равно не вызывают большого доверия.
Также как не вызывает доверия созданный в картине поэтический образ той страны, основанный на невозможном сочетании подлинной жизни и театрального картона, трагических реалий и сахарно-умилительной интонации, высокого операторского мастерства и неряшливой режиссуры, построенный на идеализации унизительных и страшных условий существования, которые эту страну чуть было не погубили.
Читайте также
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо