Шапка по кругу
Много традиций в Британии есть,
Но не забыть до последнего часа
Ту, что вместила и славу, и честь,
И благородство рабочего класса.
Если к соседу внезапно беда
Гостьей незваной нагрянет в лачугу,
В цехе и шахте пускают тогда
Шапку по кругу,
Шапку по кругу.— Алексей Сурков
Кирпичная стена — старая, закопчённая. Террасы бесконечных одинаковых домиков, унылых и сереньких. Низенькие строения среди хлама, битый асфальт, пустырь, забор, пустырь. Многоэтажный дом, расчерченный на
А вот теперь вопрос: почему «оттенки серого» в каждом фильме этого автора — разные, и почему в каждом фильме всякий раз совершенно ясно, какой на дворе год; чаще всего с точностью до дня и часа. По Гринвичу.
Без малого сорок лет режиссёр Майк Ли работает в службе местного времени.
Майк Ли на съёмках фильма Всё или ничего (2002)
Унылый год
…И взгляд камеры упирается в длинный старый деревянный забор вдоль дороги, а потом долго и смиренно, как не слишком уверенный в себе поклонник, ждёт скромную, очень скромную девушку, топающую по дорожке между домами. Поклонник и вправду на месте. Ничего так, но не ахти. Они идут
Не будем преувеличивать, это дебют; в 1972 году молодой режиссёр ещё далеко не всё умеет и не всё для себя решил. В этом фильме ещё имеется Очевидно Прекрасное Существо — та самая девушка, Сильвия (Энн Райт), интеллигентная светлоглазая брюнетка, секретарша, «иногда мечтающая о писательстве». Она заботится об умственно отсталой сестре, тихонько прикладывается к рюмочке в одиночестве и смотрит на мир ясно, кротко, не без сочувствия — как на свою потешную
Но уже и эти «унылые мгновения» коротают персонажи, балансирующие на грани гротеска: романтичный
Кадр из фильма Унылые мгновения (1972)
Люди — смешны. А ещё они немножко нелепы, застенчивы и часто испытывают неудобство. Молодому режиссёру ещё не очень понятно, что с этим делать, но некоторые идеи уже есть: сцена чаепития — нарезка из двух десятков безмолвных крупных планов (поочередно, каждого из персонажей, — по кругу). Майк Ли успеет позднее довести этот приём до совершенства, выведя его на онтологический уровень, а пока коллекционирует разнообразные оттенки сильных эмоций, вызванных смущением.
Ключевая сцена фильма — ночной диалог героини и её потенциального жениха. В изнуряющей тишине, вздрагивая от малейшего скрипа и звука собственных голосов. Вместо логического завершения долгожданного свидания — вымученный неловкий поцелуй и паническое бегство перепуганного собственной эмоциональной несостоятельностью поклонника. И тотальное беспросветное опустошение.
И вот если в этом стылом оцепеневшем мирке вы не узнаете начало повсеместно «застойных» семидесятых… что ж, значит, вам крупно повезло с датой рождения.
Кадр из фильма Унылые мгновения (1972)
Тяжёлый год
В 1973 году Майк Ли делает «Тяжёлую работу» (Hard Labour), где роль пожилой миссис Торнли, матери семейства и неутомимой труженицы, исполняет Лиз Смит, фактически дебютировавшая в «Унылых мгновениях» — пятидесятилетняя непрофессиональная актриса. (Привычка Ли открывать неизвестных актёров — вовсе не побочный, а самый что ни на есть прямой эффект его режиссёрского метода. Всё дело в умении «взглянуть на лицо»). Миссис Торнли живёт с семьей в крошечной кирпичной клетке, каменном одноэтажном муравейнике (камера чудом втискивается сверху). Она убирает (в том числе — у чужих людей), готовит (накладывает домочадцам добавки, сама не ест), штопает, шьёт, опять убирает, без устали суетится, спит мёртвым сном (пока мужу не приспичит исполнить супружеский долг) — и безропотно внимает бесконечным требовательным капризам хозяйки дома, супруга, дочери, сына, невестки… И дело тут не в том, что быт нелёгок или «работа тяжела» (социальное кино уровня Майка Ли не требует освободить людей от труда), а в том, что жизнь безрадостна и бессмысленна. Миссис Торнли смиренна и кротка, оттого бунт её происходит там, где бунтуют кроткие — в церкви, на исповеди.
«Отец, я чувствую, что не люблю людей».
Священник, продолжая читать газету: «Это всё, в чём вы хотите исповедаться?»
И вот тут Ли даёт длинный крупный план грешницы, «прочитать» который до конца невозможно. Это своеобразный ступор, спазм, вызванный одновременным действием мощнейших разнонаправленных мыслей и переживаний. Вечное чисто английское understatement вкупе с интересующей Ли застенчивостью в данном случае приумножены безыскусностью непрофессиональной актрисы (ей трудно назначить конкретное задание, а потом проследить его выполнение на экране). Эффект получается сложным, мерцающим и непредсказуемым. Эти крупные планы — едва ли не самое ценное в арсенале режиссёрских средств Майка Ли.
…«Это всё, в чём вы хотите исповедаться?» Пауза. Крупный план. Священник отпускает миссис Торнли грехи. На титрах она, по обыкновению молча, безропотно,
Ну что вы, за тридцать лет Ли, похоже, стал совершеннейшим оптимистом.
Кадр из фильма Тяжёлая работа (1973)
1977. Английский год
В 1977 Майк Ли ставит в театре Хэмпстед свою пьесу «Вечеринка у Эбигейл» (Abigail’s Party), которую в том же году переносит на ТВ. Это убийственная и очень смешная сатира на мелкобуржуазное общество, новые приключения «Лысой певицы», Мартины в гостях у Смитов.
«Буржуазный английский интерьер с английскими креслами. Английский вечер. Мистер Смит, англичанин, в английском кресле и английских туфлях, курит английскую трубку и читает английскую газету у английского камина». Так начинается легендарная пьеса Ионеско, но так могла бы начинаться и «Вечеринка у Эбигейл».
Часы
Кадр из фильма Вечеринка у Эбигейл (1977)
Подлые годы
Конец семидесятым в Британии, как известно, положила «зима тревоги нашей» с её забастовками и профсоюзными бунтами. К власти пришли консерваторы, и в 1984 году, примерно к середине правления Тэтчер, Майк Ли снимает для телевидения Meantime — у нас его переводят «Тем временем» или «Подлое время». Недаром. Таким оно и было.
Типовая застройка, квадраты лысого газона (это вот его триста лет подстригали?), убогий мирок, расчерченный на клетки линиями лоджий, жалкий пёстренький мещанский уют — обои в цветочек как средство борьбы с серым бетоном. Бритоголовые гопники с пивом, мерзость и запустение. Весёлый Посёлок, Mеrry Town. Безнадёга.co.uk. Молодые герои — братья (младший, Колин, удивительное сочетание любознательности с аутизмом, — молоденький Тим Рот с вечно разинутым ртом), оба — в больших круглых очках. Мальчики, не на что тут смотреть.
«Чем ты занимаешься? Ничем? Отдыхаешь? — «Да. — И давно?» — ага, они «давно отдыхают». Безработица — это не когда кушать нечего. Это одно огромное бесконечное унижение. Это оскотинившаяся от безделья молодёжь (Гэри Олдман в роли гопника расскажет об этом всё). Это ежеминутное хмурое напряжение за семейным столом (еда нехитрая, но она есть). Это соседская девчонка, на которую нельзя поднять глаза, потому что на паб денег нет ни пенни, и она об этом знает. Это вечно раздражённый отец, который смотрит на сына, когда тому предлагают грошовую работу, с такой невыносимой смесью гордости и ревности во взгляде, что слава богу, видит это только оператор. Это мать, которая играет в клубе в лото, не успевает заполнить карточку, — и на секунду поднимает глаза от стола (в них немного больше, чем просто разочарование от проигрыша). Это
Кадр из фильма Подлое время (1984)
Нет, Майк Ли не говорит о политике. Он ставит вопрос без затей: «Безработица и урезанная социальная поддержка — что вы при этом чувствуете?». На свой незамысловатый вопрос получает сложные ответы, и упрощать их он не намерен.
Поэтому он совершенствует крупный план. На экране всё тот же «коллапс» от столкновения невыразимых разнонаправленных эмоций — но природа его слегка изменена. Это не пристальное внимание
Он сам всё ещё смотрит на эти лица. Там всё ещё есть, что понимать.
А диалоги «Подлого времени» — при всей их косноязычной обыденности — далеко не просты. «Вы работали последние две недели?» — задаёт вопрос мелкая чиновница на бирже труда. «У вас есть дети?» — следует ответный выпад. Это не только грошовая склока, ответ на непредумышленное унижение, — это один из ключевых моментов в системе ценностей режиссёра. Дети. Откуда они берутся. Есть ли им место в этом мире.
Кадр из фильма Подлое время (1984)
Годы надежд
В 1988 году Майк Ли возвращается в большой кинематограф, выпустив фильм High Hopes. У нас название переводится как «Высокие надежды», но чаще как «Большие надежды», что отнюдь не случайно: Диккенса там куда больше, чем кажется на первый взгляд.
Ритуальные чаепития, камин, правда, электрический, «и сами вы довольно неискренни». Вереница одинаковых чистеньких домиков, «удивительно, что можно сделать из трущоб!», теперь «это не дома, это капиталовложения».
Старушка миссис Бендер — последний муниципальный съёмщик. Все дома в округе выкуплены представителями среднего класса (государство минимизирует расходы). Новая старушкина соседка — вылитая Маргарет Тэтчер (Лесли Мэнвилл), постная и вышколенная леди в геометрической шапочке, — демонстрирует
В крохотной гостеприимной квартирке Сирила, сына миссис Бендер, «Тэтчер» — это прозвище небольшого кактуса. Кактусов там много, и у всех есть имена (совсем как у канареек в диккенсовском «Холодном доме»).
Кадр из фильма Большие надежды (1988)
Сирил (Филип Дэвис) и Ширли (Рут Шин) — идеальная пара, образец самой нежной сердечной привязанности, трогательной гармонии, бесконечной преданности и так далее. И если вам кажется, что бороды у Сирила могло бы быть и поменьше или, допустим, зубы у Ширли немножко смешные — то режиссёр даст столько крупных планов и такой продолжительности, что вы будете смотреть на них, пока не полюбите.
Сирил и Ширли — невидимки в городском пейзаже. Если раньше персонажи Майка Ли растворялись на картинке, потому что тоскливый пейзаж их подавлял, то герои «Больших надежд» незаметны, потому что у Сирила — мотоцикл и оба они носят мотоциклетные шлемы. Они
Сирил и Ширли на Хайгейтском кладбище у могилы Карла Маркса. Стоят задумчивые, притихшие, немножко торжественные. «…Задача в том, чтобы изменить мир», — читают они надпись на памятнике. «Он написал правду. Рабочий класс эксплуатировали», — говорит мужчина. «Тут вся его семья», — вроде бы невпопад отвечает женщина. Эта чисто «женская логика» — ответ на предыдущую сцену, где из уст любящего как бы мужа (они не женаты официально) прозвучало: «Семья отжила своё. Лучше быть друзьями». Это значит — без детей. И Ширли в который раз за фильм тихонечко сжимается.
Кадр из фильма Большие надежды (1988)
И снова: нет, Майк Ли не пытается снимать политический фильм. Настоящий революционер в фильме один — потешная и жутко несчастная
«Скажи, чего ты хочешь? — Я не могу рассказать. Это глупо. И слишком сложно. Хочу, чтобы у всех была еда. Было, где жить, где работать. Потом можно заводить детей», — говорит Сирил. Вот эти внутренние «качели» от «глупо, очевидно» к «слишком сложно» — и есть динамика неподвижных крупных планов у Майка Ли.
А потом Сирил — строго по Марксу — начинает изменять мир. Для начала умыкнув
И вот это — как раз к вопросу о том, «в чём величие этой страны».
А наутро счастливые, примирившиеся с миром герои помогут миссис Бендер подняться на крышу дома: «Вот там, мама, смотри,
Кадр из фильма Большие надежды (1988)
Годы иллюзий
В девяностые годы дети — уже «не вопрос». В фильме «Сладости жизни» (Life is Sweet) их даже
Мамы хватает и на своих детей, и на чужих: она ведёт танцевальный кружок для маленьких девочек. С их старательно машущих почти в такт музыке лапок и начинается фильм: умилительных мордашек тут нет, лица сосредоточенные, каждый пухлик — с характером. Дети смешные, немножко нелепые, живые и
Собственно, это почти всё, что Майк Ли обычно намеревается сообщить о человечестве.
Семья обитает в
Эти люди живут, не подозревая о том, что безнадёжны.
Начать с мамы (Элисон Стедман). Мама мечтала стать танцовщицей, а теперь бережно хранит дешёвую репродукцию картины Дега, кукольные пуантики и другие маленькие призы за былые заслуги. Мамин Несокрушимо Позитивный взгляд на мир изрядно отдаёт английским гротеском, но Элисон Стедман и не думает комиковать (она ещё успеет довести эту линию до абсурда, через пять лет сыграв лучшую в мире миссис Беннет в «Гордости и предубеждении»).
Чемпионом среди местных лузеров должен быть по праву назван ослепительный герой Тимоти Сполла. Его «континентальный» ресторан The Regret Rien — с дохлой кошачьей головой на стене, сломанными аккордеонами, птичьими клетками в интерьере и фантастическим меню из субпродуктов под немыслимыми соусами — не пользуется успехом. Клиентов нет, мир игнорирует даже тех, кто ни о чём не жалеет. Этот высокопарный шарик в щёгольском спортивном костюме — мечтатель, сноб, истерик, эстет, космополит, идиот. И при всём том, по его словам, он «мегауверен в успехе. Просто пока не получил отзывов со стороны».
Кадр из фильма Сладости жизни (1990)
Источник самообольщения у всех героев один: в чётком знании того, «как должно быть». Они идеалисты. И только юная Никола, маленький злобный депрессивный утёнок, то и дело блюющий сожранными в ночи шоколадками, несчастна ещё до первых титров. Она видит жизнь своей семьи такой, какой её, пожалуй, увидели бы многие — скучной, убогой, безнадёжной и бессмысленной.
Многие, но не Майк Ли. Нет, он ни в коем случае не настаивает на том, что его персонажи умны, или отличаются повышенной духовностью, или заслуживают сочувствия оттого, что живут «на немодной стороне улицы».
Если не знать, что там живут люди.
Но теперь мы знаем.
Кадр из фильма Сладости жизни (1990)
Год, когда конец был близок
Судя по «Сладостям жизни», в 1990 году существовало мнение, что жить можно. К 1993 году, когда усилились эсхатологические настроения, типичные для конца века, такой уверенности, похоже, уже не было.
В 1993 году Ли снимает, пожалуй, свой самый необычный фильм. «Обнажённые» (Naked) были увенчаны на Каннском фестивале, поразив не в последнюю очередь энергией, которой не ожидали от «флегматичного» британского кинематографа. В самом деле, драйв в фильме такой, что будь саундтреком к «Обнажённым»
Джонни бежит. Это, собственно, едва ли не первое, что мы узнаём о герое. Сначала он, правда, изнасиловал в тёмном переулке
В Лондоне у Джонни бывшая подружка, подружка бывшей подружки, ещё парочка случайных связей, но главное — аудитория. Джонни пришёл, чтобы возвестить: конец света близок. «Капитан, у меня несколько фундаментальных вопросов!» — горланит Джонни и смотрит
Нет, ну конечно, он омерзительно неопрятен, трахает двух девок, закуривает одновременно две сигареты и не откажет себе в удовольствии пнуть лишний раз систему — побольнее и попохабнее. Он сыплет
Кадр из фильма Обнажённые (1993)
За Джонни по пятам — теми же стезями — ходит другой пренеприятный тип, молодой самодовольный яппи, законченный садист и неврастеник. Не ведая о существовании Джонни, он «обезьянничает» (в средневековом, теологическом, если угодно, смысле), изливаясь в напыщенных самовосхвалениях, жестоко трахая и терзая всё, что движется.
Ли всегда внимателен к сексуальной жизни героев (где ещё можно так эффективно коллекционировать смешное и нелепое в человеке?), в «Обнажённых» — тем более, сам бог велел. Ярость и отчаяние сексуальных сцен с Джонни соседствуют с опытами звериного насилия его «доппельгангера». Особой разницы вроде бы и нет, кроме единственной поправки — на конец света. Там, где он причиной всему, остаются любовь, тоска и прощание; там, где иных причин, кроме дьявольского эгоизма, нет — там просто стон и скрежет зубовный.
Неизбежно в
Кадр из фильма Обнажённые (1993)
Оживлённая городская улица, толпа людей. Несчастная хиппоза (Кэтрин Картлидж) ноет: «Джонни! Купи мне часы!» — «Какие часы? Они на хрен не нужны!» Однажды бесконечная маета загонит его в дом, где часов — целая коллекция. «Он касается времени веслом, — заметит наш
Когда он всё-таки нарвётся — ниоткуда,
Так что с Джонни при всём желании разминуться не удастся.
Кадр из фильма Обнажённые (1993)
Год, когда всё началось сначала
Анонимный «пешеход», тот, кто незримо пятился от Джонни в финале, останется закадровым сторонним наблюдателем. В «Тайнах и лжи» (Secrets & Lies) 1996 года обладатель оптики находится непосредственно в кадре — это распрекрасный во всех отношениях фотограф Морис (Тимоти Сполл). Он снимает «на похоронах и танцах», делает и семейные фото: звероподобного боксёра, хмурой невесты из богатого дома, Элисон Стедман с собачкой и Рут Шин с зубастым партнером, идиотки в сетчатых чулках, группы
Бесконечная способность людей к самообольщению неизменно завораживает режиссёра. «Это необязательно, но если хотите, вы можете подарить мне улыбку!» — говорит Морис, которому все улыбаются, принимая за доброго, хорошего человека. Они не то чтобы ошибаются. Просто он гораздо добрее, чем они думают.
«И другой стороной!..» — Морис фотографирует
Кадр из фильма Тайны и ложь (1996)
Другая сторона жизни самого Мориса — семья: вечно взвинченная стервозная супруга (Филлис Логан), замордованная жизнью несчастная сестра (Бренда Блетин) и горячо любимая племянница, молодая озлобленная
Семья маленькая, а лжи, взаимных разочарований и мучительных обид накопилось много. Морис с женой скрывают от всех свою трагедию: детей нет и быть не может. У Синтии, героини Блетин, неожиданно обнаруживается взрослая дочь Хортенс (Марианн
Режиссёр заслужит от критики упрёки в излишней «театральности», но там, где Ли «проиграет» в кинематографичности, он выиграет в работе с актёрами, демонстрирующими высочайшее мастерство на грани героической безыскусности.
Сцена семейного праздника, обернувшегося моментом истины для всех членов семьи, вряд ли бы била наотмашь, если бы не особенности режиссёрского метода: о персонажах коллег по площадке актёры почти не имели представления. А о том, что Хортенс — не подруга, а дочь Синтии, они узнали одновременно со своими героями. Шок был неподделен. «Нам всем больно. Почему мы не можем поделиться своей болью?!!» — кричал Морис, и за то, как его слушала сестра, Бренде Блетин дадут «Золотой Глобус» и приз в Каннах, а Майку Ли там же — «Золотую пальмовую ветвь».
«Бедствие жизни» оказывается «поровну и мелко разделено между обнявшимися мучениками», как говорил один человек, знавший в этом толк… И в этот именно момент мама с дочками устраиваются в крохотном дворике попить чаю с печеньками…
«Вот это жизнь, да?!»
И
Кадр из фильма Тайны и ложь (1996)
Год, когда дети стали большими
В 1997 году Майк Ли снимает фильм «Карьеристки» (Career Girls), пополнив свою «коллекцию часов» ещё одним дивным экземпляром. Стрелки этих часов то и дело переводятся на десять лет назад и обратно. Двум подружкам, а на самом деле — двум половинам одной сущности, Энни и Ханне, в начале девяностых было двадцать. О родителях обе вспоминают не без ужаса. Век кончается — дружеские сообщества уже всерьёз рассматриваются как суррогатные семьи. Судя по предыдущему фильму, Майку Ли не должно это особенно нравиться, но он и не агитирует — он всего лишь, как обычно, ничего не скрывает.
В двадцать лет Ханна (Кэтрин Картлидж), страстная, язвительная, дёрганая девица в чёрной кожанке то и дело провоцировала окружающих подраться «на кулачках» (нежнейшее и чистейшее существо, иными словами). Энни (Линда Стедман) же была трепетной робкой мышкой с жидкими прядками апельсинового цвета, да ещё и буквально без кожи (по формальной причине острого дерматита). Ханна изучала филологию, Энни — психологию, у них был приятель, престранный добряк с нервным тиком, они сидели на лекциях в
Через десять лет Ханна встречает Энни на лондонском вокзале. Одна — менеджер по продажам канцтоваров, другая служит в отделе кадров. Милые «девушки со скромными средствами», сдержанные и уверенные; за минусом воспоминаний у них мало общего. Разве что Лондон — но режиссёр, как водится, не прельстится городской панорамой. Важна только тень, которую город отбрасывает на лица героинь. Девчонок, теперь уже тридцатилетних, ненароком занесёт в модный район
Так изменились ли они? И да, и нет. Верным себе остался тот самый бедняга с нервным тиком, и он теперь совсем шизофреник. «Карьеристки» сделали не бог весть какую карьеру, но мир их, по сути, так и не поймал — может быть, ловил не слишком настойчиво, мелочь
Хорошо, когда есть
Кадр из фильма Карьеристки (1997)
Из 1999 — в 1899
На рубеже веков, то бишь примерно в тот момент, когда, по обещаниям Джонни, должен был наступить конец света, света, Майк Ли снимает «Кутерьму»
В театре «Савой» премьера, Артур Салливан (Аллан Кордунер) резко просыпается в холодном поту — он опаздывает на спектакль. Он болен, его обкалывают обезболивающими, и вот он уже за дирижёрским пультом во фраке и с палочкой в руках, подпевает хору. Упадёт он только в коридоре, после спектакля. Монументально серьезный Тимоти Сполл в сияющих доспехах или в экзотическом кимоно Микадо, Ширли Хендерсон в роли героической и несчастной стареющей сопрано, Элисон Стедман — французская модистка с норовом, Энди Серкис — самолюбивый хореограф. Свет, музыка, декорации из расписной фанеры, грошовая пышность костюмов, гротескные ужимки людей театра и их же простодушный стоицизм, сомнительная мораль и несомненное мастерство, капризы премьеров труппы, тихий алкоголизм «маленьких актрис», немыслимые сюжеты, мелочные интриги, трюки и волшебные превращения — кутерьма,
Майку Ли нет нужды романтизировать «запах кулис» — разбитые судьбы, маленькие драмы и нехитрые пороки он покажет «через запятую», как равноправную часть шоу. Актёры остаются актёрами, вне зависимости от того, играют они в комической опере или в социальном кино, их величие и их слабости неизменны — любимые актёры Майка Ли в пёстрых костюмах, фраках и кринолинах трогательны так же, как в потёртых джинсах. Или даже более — поскольку парадоксальным образом утратили возможность спрятать комедиантскую сущность за современной органикой, за изначальной серьёзностью задач, за «простотой и естественностью», оставшись наедине с природой искусства как таковой («в театре всё неестественно!»). А творческие муки Артура Сеймура Салливана («мои мелодии, мои оркестровки начинают повторяться!», «за двадцать лет я не написал ни одной симфонии!») и Уильяма Швенка Гилберта, которого играет Джим Бродбент («у меня кончились идеи!»), — разве могут быть чужды они режиссёру, приближающемуся к шестидесятилетию? Да и о какой эсхатологии ещё может идти речь, если в театре «Савой» — кризис?!
Кадр из фильма Кутерьма (1999)
Год семьи
В ХХI веке «мелодии и оркестровки» Майка Ли тоже начинают повторяться. В 2002 году на экраны выходит «Всё или ничего» (All or Nothing) — история ещё одной семьи из Южного Лондона. Фил (Тимоти Сполл) — таксист, и дело тут не в том, что у него прибыльная работёнка (ни один уважающий себя герой Майка Ли никакой прибыли не получает), а в том, что в машине у него, разумеется, есть зеркало заднего вида, в котором превосходно видны пассажиры. А это значит, что нам обеспечена очередная портретная галерея самых колоритных типов. В машину к Филу садятся арабы, дети,
С последней пассажиркой у таксиста завязывается прелюбопытный диалог: люди, разделённые не только
Семья Фила живёт в обшарпанном доме типовой застройки с одинаковыми линиями
Кадр из фильма Всё или ничего (2002)
Впервые за много лет (нечто подобное было только в ранней телепродукции) герой Майка Ли позволяет себе невероятное — он едет к морю. В тусклом, потрёпанном мирке, где обычно пребывают персонажи режиссёра, подобная смена пейзажа — прорыв к иррациональной свободе.
А дело было так. Фил довёз француженку до отеля в центре Лондона. Помог с вазой. Вышел на крыльцо. Глянул на фешенебельный район исподлобья, вскользь — по обыкновению выходцев из южного Лондона в фильмах Ли. Сел в машину. Подумал. Отключил телефон.
Длинный крупный план.
Вновь мы увидим Фила уже на берегу, смотрящим вдаль. Он старается не плакать. Таксист и море.
…А в это время (повествовательный ход, почти обязательный у Ли, обыкновенно ведущего параллельное действие) — в это время у сына Фила, Рори, тучного оболтуса с нелёгким характером, случился сердечный приступ. Бытовая мистика, с которой мало кто не знаком. Повезло — рядом были люди, помогли.
Как бы ни было плохо, если люди рядом, — считай, повезло.
Собственно, дальнейшая фабула — это поиски Фила и семейный скандал на тему: «Имеет ли право отец выключить телефон?». Но это фабула. Сюжет иной.
Кадр из фильма Всё или ничего (2002)
«Я устал», — говорит мужчина (и это он не то чтобы о работе).
«А что я могу выключить, если я устану?» — отвечает женщина (и о чём она — долго перечислять).
Как говорил неизвестный героям классик: «Две правды, папаша!». Но на самом деле, нет, одна.
«Ты больше не любишь меня?!» — смешной, нелепый, наивный вопрос в устах немолодого и трогательного толстячка, каким его играет Тимоти Сполл. Если бы не побег к морю, вопрос звучал бы и вовсе жалко. Но этот человек дошёл до края. Ему надо выяснить всё до конца. Это и есть то самое «всё или ничего». Про долг, привычку, рутину и всевозможные обязательства он и так знает.
Осталось понять главное: либо они семья — либо нет. Либо отдать близким всё до последнего — либо не будет этих близких. «У нас ничего не было. У нас были мы», — формулируют герои главный закон, благодаря которому в тусклом депрессивном мирке, поделенном на клетки, упрямо теплится живая жизнь. Которой нет нужды гордиться, но и стыдиться тоже нечего. И наутро у больничной койки Рори — семья. (Как добивается Ли этого ощущения? Только плотностью мизансцены, мелкой сеточкой микрооценок). Они собираются все вместе поехать в Диснейленд. Возможно, поедут. Возможно, нет.
Кстати: да, она его любит.
Кадр из фильма Всё или ничего (2002)
Из 2004 — в 1950-е
Вера Дрейк, героиня одноимённого фильма (Vera Drake), выпущенного в 2004 году, сама женщина некрупная, шажки у неё мелкие, а поспеть надо много куда. Но это ничего, главное не терять бодрости и присутствия духа, дорогая. Dearх — обычное обращение Веры ко всему живому. Вера (Имельда Стонтон) не разделяет мир на своих и чужих: по отношению к знакомому инвалиду добра и внимания не меньше, чем к родной матери, прикованной к постели. Нужно успеть прибраться в богатых домах (Вера — прислуга по найму) и в мире вокруг, всюду, куда маленькая улыбчивая женщина успеет дотопать, но «первое, что надо сделать, это поставить чайник!». «Вера — сокровище», и с этим согласны практически все персонажи. Придётся уточнить: Вера — английское сокровище.
Поставить чайник надо не только для того, чтобы сделать чай. Ещё нужна хозяйственная тёрка, чистый тазик, кусок мыла и спринцовка. Вера «помогает женщинам». Когда её определят во «враги общества» и приговорят к двум с половиной годам за подпольные аборты, Вера будет с отчаянием протестовать: «Это не то, чем я занимаюсь. Я помогала им». Помогать самозабвенно и бескорыстно (даже предположение о прибыльности её дела повергнет Веру в шок), невзирая на запреты (осудят Веру по закону от 1861 года), помогать, даже если они решили вредить себе, помогать, даже если помочь нельзя. Всё или ничего.
Протест против общественного устройства может быть разным. Можно пообещать «побриться и повязать галстук, когда расстреляют королевскую семью» — как герой «Больших надежд». Можно попытаться сбежать в никуда — как герой «Всё или ничего». Но иногда помощь ближнему — тоже форма сопротивления. Просто пока ещё недооценённая.
В чистоте интенции — моральное оправдание поступков миссис Дрейк (если оно
Кадр из фильма Вера Дрейк (2004)
Счастливый год
А в 2008 году режиссер снимает фильм, героиня которого — в отличие от Веры Дрейк — не слишком похожа на типичных персонажей Майка Ли (хотя и играет её Салли Хокинс, работавшая с Ли уже дважды): «Беззаботная»
Это, конечно, Лондон: набережная Темзы, Кэмден, улицы, рынки, магазинчики — но времена изменились и камера уже не отводит глаз от «достопримечательностей», весело — беззаботно — пролетая мимо. Лондон — это теперь для всех. Это не просто цветной — это разноцветный фильм. В кадре одновременно присутствует
Поппи в фиолетовой футболке нарядно смотрится на жёлтом фоне. От её розовых кофточек и носочков, зелёных брючек и оранжевых трусов рябит в глазах. Она всё время в движении — если не катит на велосипеде, то прыгает на батуте (довольная мордочка попрыгуньи отрезана рамкой кадра — теперь крупный план Майка Ли выглядит так). Если не танцует, то вертится на массажном столе в розовеньком лифчике и умопомрачительных колготках в сеточку — над ней трудится гигантский негр. Но, что называется, не подумайте ничего худого — мизансцена не несёт никакого эротического подтекста. Ли внимателен и скрупулезен, он фиксирует все приметы времени, в том числе — моменты исчезновения старых смыслов.
Кадр из фильма Беззаботная (2008)
Беззаботного «энерджайзера» занесёт на урок фламенко: не слишком ловкие и уверенные в себе англичанки в поисках собственного темперамента упорно и не совсем в такт стучат в пол каблуками. Пожалуй, мы с ними уже знакомы. Возможно, это те самые девочки, которые ходили в танцкласс в фильме «Сладости жизни». Прошло почти 20 лет. Танцуют они
Унылые? Поппи смеётся. Потому что день хороший, потому что споткнулась… Смеётся, когда её толкают в транспорте, когда
Сама Поппи — учительница младших классов, находящаяся «в активном поиске» девица тридцати годков. Она вовсе не чужда образованию (как это могло показаться по её, прямо скажем, глупому хихиканью) — в первые же минуты фильма Поппи идёт в книжный магазин. Где жертвой её словоохотливого дружелюбия безмолвно падает интеллигентного вида продавец (Эллиот Кауэн), а сама Поппи, перелистав кучу книжек («Мисс Бронте! Мисс Бронте!!!»), морщится, увидев обложку с надписью «Путь в реальность»: «Сейчас мне туда не хочется!» — и, разумеется, хохочет. У Поппи в школе прекрасная работа — вместе с подругой они делают весёлые маски птиц из хозяйственных пакетов: «Попроси взрослых помочь» — «Некого».
Кажется, вот оно, поймали, проговорилась, можно определить и пригвоздить: современные инфантилы, поколение кидалтов, комплекс Питера Пена, нежелание взрослеть, бегство от любой ответственности… Да разумеется. (Поппи смеётся.) Но фразу «Хочу, чтобы ты вела себя
Кадр из фильма Беззаботная (2008)
Майк Ли слишком опытен и упорен в наблюдениях за жизнью, слишком профессионально и отстранённо дотошен в воспроизведении «цвета времени», чтобы дать сбить себя дурашливой пестроте современной цивилизации. Драгоценны в «Беззаботной» моменты, когда режиссёр постепенно начинает узнавать свою героиню — так родители узнают в детях фамильные черты. Золотое, счастливое, не знавшее особых тягот поколение — они могли вырасти самодовольными и буржуазными, а выросли всего лишь беззаботными. Они вовсе не безнадёжны, нет.
Мальчик в классе Поппи избивает другого мальчика, а у самого,
А после этого Майк Ли даёт, казалось бы, совершенно необязательный, даже неуместный кадр: от края до края картинки — умытая английская зелень, и на её фоне — героиня. Если правда то, что бытописательство и сатира Майка Ли происходят из великой британской культурной традиции, то и представление о гармонии — оттуда же. Кстати, именно озеленением города занималась героиня «Высоких надежд»: спасибо, Ширли, все семена проросли, всё прижилось.
Главная точка, в которой сходятся все мотивы фильма, и где режиссёр окончательно опознает новую героиню как свою — ночная встреча Поппи с бомжом. Куда она потащилась, бесстрашная дурёха,
— Понимаешь? — неожиданно внятно спрашивает бомж.
— Да.
Ну вот и ещё одна. Которая «понимает». И помогает.
И никого уже, наверное, не удивит, что в этом фильме — едва ли не единственный раз во всей кинобиографии Ли — светит солнце и дважды (!) видно голубое небо. Нет, в этом нет никакой особенной сентиментальности или «старческой нежности». Просто в 2008 году жизнь в Британии складывалась так, что погоды на острове стояли преимущественно хорошие. Если кто и знает, как это работает, то это как раз Майк Ли.
Кадр из фильма Беззаботная (2008)
Ещё один год
Она не заканчивается, эта жизнь. За осенью следует зима, за зимой — весна, а там и лето. В 2010 году Майк Ли снимает фильм, который так и называется: «Ещё один год» (Another Year). И разбивает его на четыре главы, соответствующие временам года. Он возвращается к героям, о которых, казалось бы, знает уже всё. Недаром их, немолодую супружескую пару, играют Джим Бродбент и Рут Шин.
Майку Ли под семьдесят, людей он снимал всяких, а видел и того больше, и вопросов в жизни у него осталось не так чтобы очень много. Он умел разглядеть драматический конфликт в самой сердцевине и тусклой повседневности, и солнечной безмятежности, найти точку возникновения гармонии в самом отчаянном житейском хаосе. И вот теперь ему осталось поведать о
Кадр из фильма Ещё один год (2010)
«Лондонская глина! Спасибо большое!» — Том на самом деле
Герои Ли ничуть не растеряли ни запала, ни пафоса — они
Гармония в этом фильме простодушна, обыденна и вроде бы незамысловата (это если не пытаться воспроизводить её в домашних условиях в течение лет эдак пятидесяти). Трагедия тут тоже — из простых. В гостеприимный и хлебосольный дом приходит много друзей. Среди них — Мэри, героиня Лесли Менвилл, одинокая пятидесятилетняя секретарша, которая изо всех сил старается выглядеть не старше, чем на тридцать.
И
Кадр из фильма Ещё один год (2010)
Но если
Том и Джерри жалеют её, привечают и отогревают последние лет тридцать. Однако когда в порыве экстатического самообольщения Мэри покусится на едва наметившееся личное счастье молодого Джо, для старых друзей она из почти несносной станет попросту невыносимой. В течение одной — зато очень неловкой и, разумеется, построенной на тончайших нюансах — сцены. И последний дом, где её терпели, окажется для Мэри закрыт. Майк Ли никогда не снимал фильмы из жизни ангелов. «Помогать» ещё не означает спасти.
Она вернётся в тот дом ещё раз — через много месяцев. Измученной, опустившейся, отчаявшейся — и смирившейся. Не принадлежащей больше ни к миру молодых, ни к какому, пожалуй, иному… Ей
А для
Кадр из фильма Ещё один год (2010)
За зимой следует весна, за весной — лето, а там и осень — с превосходными видами на урожай кабачков. «Ещё один год прошёл — какой смысл?» Может быть, смысл в том, что режиссёру 68 лет. Что давний замысел фильма о художнике Уильяме Тёрнере (для которого нужен солидный бюджет, а кто ж его даст) всё ещё остаётся на уровне замысла. Что жизнь в его родной стране в очередной раз ощутимо качнулась вправо, так недавно качнувшись влево. И что станется с «беззаботными» — неизвестно пока даже Майку Ли, хотя узнать в своё время хотелось бы именно от него. Вот в том, что в очередной раз не дали «Оскара», смысла нет как раз никакого.
А может быть, смысл в том, что после долгих лет Майк Ли снова вернулся в театр. Молодому Эдварду Холлу (сыну сэра Питера Холла, создателя Королевской Шекспировской компании), новому «худруку» того самого театра Хэмпстед, где с таким блеском в семидесятых шла «Вечеринка у Абигайль», потребовался настоящий успех. Он мечтал, чтобы Ли написал новую пьесу, но прочёл его старенькую Ecstasy (1979) — и сообразил, что ничего лучше и быть не может. Ли поставил. Аншлаг. Теперь вот переезжают в
Тут можно порассуждать о связи времён, побеспокоиться о возможном очередном историческом витке холодных, тяжёлых и подлых. Или восхититься прочностью провиденциальной связи культурных поколений. Или насладиться очередным жизнеутверждающим трюком спасительной театральной кутерьмы,