Крис Маркер — Кот в сапогах
Со 2 по 18 декабря 2022 года в лектории Музея «Гараж» пройдет программа кинопоказов, состоящая из французских фильмов, снятых режиссерами, которые во время Второй мировой войны были солидарны с идеями Сопротивления. Одним из них был Крис Маркер. Публикуем записанный Александром Бирюковым для 80-го номера «Сеанса» монолог Наума Клеймана о Маркере и Медведкине, незадавшейся совместной поездке и спонтанном видеоперформансе.
СЕАНС – 80
Мы познакомились лично в Москве в самом начале 1990-х, когда Маркер приехал снимать фильм о Медведкине — картина вышла потом под двумя названиями: «Последний большевик» и «Гробница Александра». Он смотрел в залах Музея кино фильмы Александра Ивановича и изучал в нашем рукописном фонде архив Медведкина, переданный Музею кино его дочерью. Маркер сказал, что, увидев в Венеции фильм Медведкина «Счастье», понял, что это гениальный кинематографист. Потом, узнав о кинопоезде начала 1930-х и бесцензурной съемке реальных проблем, в канун волнений 1968 года он выдвинул идею создания киногруппы имени Медведкина в Безансоне.
Маркер был одним из самых необычных и даже загадочных людей, с которыми мне посчастливилось встречаться. Вот два эпизода, в которых отразились и черты его характера, и манера поведения.
Некоторые всерьез подозревают, что Крис Маркер — инопланетянин
Однажды, когда я был в Париже, наш общий приятель, киновед Бернар Эйзеншиц, передал мне, что Крис приглашает к себе домой (а это — редкая привилегия), но меня одного, без Бернара. Я получил адрес с объяснением, как добраться, нашел нужную улицу и номер на воротах — и в центре двора увидел лестницу, которая вела прямо на второй этаж, как мне показалось, к окну, но это была открытая дверь. В ней стоял Маркер, который жестом показал, что надо подняться. Когда я оказался на небольшой площадке перед дверью, он рукой перегородил вход и стал меня расспрашивать, как я добрался, легко ли нашел улицу и тому подобное. Это длилось и длилось. Наконец Крис опустил правую руку и левой сделал приглашающий жест.
Комната, в которой я оказался, напоминала кабину пилота или рубку капитана Немо. Везде стояли мониторы, видеоплееры, антенны и панели с тумблерами и мерцающими кнопками. Прямо передо мной был большой телевизор, на экране которого я увидел… собственное лицо. Губы что‑то безмолвно бормотали, а пейзаж на заднем плане менялся: люди на Манхеттене, машины и реклама на Гинзе, львы на африканской поляне, вьетнамская деревня, партийный съезд в Москве… Оказывается, пока я стоял на площадке, меня снимала камера, и кадр совмещался с фоном, который записывал видеомагнитофон с автоматически переключаемых телепередач данного момента в разных частях мира. Вдруг рисованный кот махнул хвостом и изображение на экране исчезло.
После такой интродукции разговор мог идти только о том, как меняются возможности человека фиксировать реальность и как называется результат такого симбиоза видео (цифровые технологии только появлялись), спутникового телевидения, рисованного изображения и так далее. Это все еще кино? Или что‑то иное? И как оно повлияет на восприятие человеком мира и себя в нем, и общества в соотношении с природой, а также пространства и времени — и даже реальности и вымысла…
Его главный вклад — совокупность фильмов и текстов, каждый из которых открывает новые пути, по которым могут идти другие
Второй случай произошел 1998 году. Я получил от Криса только что сделанный им CD-ROM «Immemory» — смесь автобиографии, фрагментов из фильмов, картин эпохи. Его просмотр похож на блуждание в лабиринте: ты сам определяешь на развилках, в какую сторону идти, и «монтируешь» свои впечатления. Через некоторое время Бернар Эйзеншиц сообщил мне, что Крис устраивает семинар в Финляндии по структуре, драматургии и монтажу CD-ROM’ов и приглашает его и меня участвовать в семинаре — за счет финнов, которые оплачивают три авиабилета и три номера в гостинице в Хельсинки. Организацию авиарейсов для одновременного прибытия всех троих он берет на себя. Через некоторое время я получил авиабилеты в оба конца, оформил на эти дни отпуск, прилетел в Хельсинки, через полчаса прилетел Бернар — с сообщением, что Крис прилетит вот‑вот другим рейсом. Через полтора часа диспетчер службы информации вызвал нас и встречавших финнов к стойке и сообщил, что Крис аннулировал свой билет по производственной необходимости. В результате встреча в музее Kiasma прошла без Маркера. Я был в основном робким слушателем, а семинар стал обменом мнениями финских дизайнеров и электронщиков (чего Маркер и хотел). Я спросил Бернара, что случилось с Крисом — куда он так неожиданно улетел. Ответ (наполовину шутливый) был: «Может быть, на другую планету или в другую галактику. Некоторые всерьез подозревают, что Крис Маркер — инопланетянин». Я сказал, что предпочитаю для Криса другой образ: новое воплощение Кота в сапогах, иронически снисходительного к людям.
Николай Изволов: «У Криса всегда были свои мифы»
Маркер — поэт, философ, эссеист, психолог, этнограф, политик (в зависимости от задачи, жанра, общей ситуации в стране и мире), в разных комбинациях и пропорциях всех своих незаурядных талантов. Его главный вклад — совокупность фильмов и текстов, каждый из которых открывает новые пути, по которым могут идти другие. Художники такого уровня живут, как писал Михаил Бахтин, в «большом времени». Только спустя десятилетия и по воспринятому потомками станет ясно, что «главнее» во вкладе Маркера.
Каждый раз я знакомился с его творчеством по‑новому
В 1963 или 1964 году, когда Госфильмофонд получил три фильма Криса Маркера — «Письмо из Сибири», «Описание битвы» и «Прекрасный май», — эти картины произвели на нас, научных сотрудников ГФФ, огромное впечатление — каждая по‑своему. Помню, как мы обсуждали начало «Письма из Сибири»: один и тот же кадр (или одна группа кадров) с рабочими, которые утрамбовывают бревном площадь для асфальта, повторяется с разными комментариями, обретая разный смысл, и сразу становится очевидной относительность «абсолютной документальности». Помню, как бурно обсуждался «Прекрасный май»: сам принцип «прямого кино» с синхронными интервью и кадр, где камера наблюдает за пауком на костюме какого‑то недалекого обывателя, который сразу стал смешным. До социальных волнений во Франции было еще далеко, но в фильме Маркера чувствовался какой‑то подземный гул, который мы по‑настоящему оценили лишь в 1968 году. В марте того памятного 1968‑го меня впервые выпустили за рубеж — на фестиваль в Оберхаузен — с фотофильмом «„Бежин луг“ Эйзенштейна» (воссозданным по срезкам кадров), там меня спросили, видел ли я «Взлетную полосу» Маркера. Так я узнал об этом шедевре, тоже построенном на фотограммах. Посмотреть его удалось много позже. А в Оберхаузене показали тогда «Шестое лицо Пентагона» — не просто фильм о протестах молодежи США против войны во Вьетнаме, но фильм‑протест — новое лицо Маркера.
Каждый раз я знакомился с его творчеством по‑новому. И когда смотрел «Статуи тоже умирают» (с большим опозданием, так как в СССР не было копии). И когда узнавал об анонимной роли Криса в создании «Ночи и тумана» Алена Рене. И когда был в прямом смысле слова поглощен «универсальным» киноэссе «Без солнца». И когда сердце сжималось на «Одном дне из жизни Андрея Арсеньевича» (по‑моему, лучшем комментарии к личности и творчеству Тарковского). И когда смеялся на «Котах свободы»… Я знаю, что открою для себя нового Маркера в тех его фильмах, которые еще не смотрел.
Записал Александр Бирюков
Читайте также
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Айаал Адамов: «Наш мир — это вихри ветра или треск костра»
-
«Идите в задницу» — Кураторы и режиссеры о петербургском независимом кино
-
«Сначала неудачник, потом куратор» — О фестивале невидимого кино