«Речь, привет!» — «Магнетизм» Винсента Кардоны
В феврале в рамках международного онлайн-фестиваля французского кино MyFrenchFilmFestival мы провели конкурс кинокритических рецензий среди профессионалов — студентов и выпускников профильных учебных заведений. По итогам было определено три победителя. Публикуем второй текст — статью Сергея Кулешова о фильме «Магнетизм».
Последний enfant terrible «пятой республики» Жан-Люк Годар пытался попрощаться с речью еще в начале 2010-х. Она — речь — для французов всегда была предметом религиозного культа. Той, что родила трагедию «Орлеанской девы» и подвиги Робеспьера, той, что прогнала оккупантов и вернула из небытия Де Голля. Французу пристало лелеять свой голос, уважать его как знамя и баловать как каприз. За светской беседой, за кафедрой, выдирая из мостовой булыжники. Надо думать, ЖЛГ опять упредил настоящее: пока бодрствует «четвертая власть», пока стоит Gallimard, пока в кинематографии поддерживают ее «национальность», французской речи, как письменной, так и устной, ничего не грозит.
Голос владеет жизнью Филиппа, но не поддается его контролю. Как ни мотай карандашом кассету, пункт управления неизменно занят кем-то другим. К примеру, старшим братом, подпитым подпольщиком, речевым аватаром их кустарной радиостанции. Андеграунду нужны теневые игроки, и Филипп благородно обслуживает частоту, на которой правит харизматичный тембр Жерома. Миксуя песни, синтезируя шумы и собирая библиотеку звуков, парень, тем не менее, остро ощущает бессилие в отношениях с собственной речью.
Жером, как и многие его сверстники, оказался в ловушке уже упомянутого 68-го: восстание сулило перемены, но костры отгорели, а вожделенная свобода так и не прибыла
Режиссер Винсент Кардона начинает «Магнетизм» с любительской съемки: в ней Филипп, его брат и кучка соратников набивают собой внутренности бара в Бретани, в ожидании объявления итогов президентской гонки 1981-го. Пока главный герой заглядывается на девушку Жерома, зал взрывается. Голос телеведущего торжественно чеканит имя Миттерана, а голос Филиппа постыдно сгорает, сколько б он не мямлил, что с чистой совестью отдал его Жискару. Там, где брат нашел отношения и откосил от армии, протагонист вновь терпит неудачу: он не в силах ни выразить свою симпатию даме, ни избежать уловок призывной комиссии, выводящей на чистую воду его фейковую немоту. Вот и отправляется, смиренно, во французский сектор Западного Берлина — в казарме ковать волю, а на местной пропагандистской станции — язык.
Сюжет фильма испещрен реперными точками и роль драматических всполохов вернее мерять по шкале громкости голоса. Филиппу, сколь бы он не был изобретателен, сколь бы старательно не отвисал на рейв-тусовках с экстази на языке, не дано оседлать захваченную Жеромом «волну». Животная витальность старшего — хиппи, отпрыска «долгого 68-го», страстного бунтаря и алкоголика — оттеняет техническую искусность и креативный талант младшего. Но перед зрителем, все же, кинороман-воспитания и, оказывается, на длинную дистанцию выйдет именно тихое дарование Филиппа.
Жером же — стихия, бестия, оголенный нерв — сгорает от невыносимого разочарования. Между залихватским «Мы победили, брат. Не Бастилия, но тоже неплохо…» и трагической попыткой побега — убийство времени в алкогольном делирии, беспорядочном сексе и пустой ругани с отцом. Жером, как и многие его сверстники, оказался в ловушке уже упомянутого 68-го: восстание сулило перемены, но костры отгорели, а вожделенная свобода так и не прибыла. Некоторым из детей андеграунда приход Миттерана мог показаться долгожданным реваншем за диктат правых, воцарившийся после парижских забастовок. Увы, фикция фикцию погоняет. Тут уместно бы вернуться к Годару, перешедшему из апологета «долгого мая» в его неистового критика, но не он же, в конце концов, оказался погребен под этими идеалами во внешне живописной французской глубинке.
А вот Филипп находит в ФРГ друга рядового, что не только пристраивает его на радиостанцию, но и сулит золотые горы в будущем. По его словам, «тоска 70-х позади» и «не политика изменит мир; его поменяют музыка, бренды, искусство, приключения». Кардона не лукавит, а с горечью констатирует: вот, дорогие зрители, как было, когда капитализм только распахивал свои объятия. Зазор между кризисом контркультуры и эпохой, беременной товарным фетишизмом, — идеальный перевалочный пункт для мечтателей всех мастей. И, не представься главному герою шанс лицезреть трагедию брата, он, со своим мечущимся в застенках черепной коробки голосом, дорвался бы до большого эфира, в нем же и сгинув.
С чем связана эта аберрация чувств? С отсутствием образа будущего
Редкий французский режиссер, фиксируя на камеру перепутье, на котором оказалась нация, обходится без попытки собрать в женском образе растерянность и неприкаянность целой страны. Ничто лучше, чем адюльтер или, как пример более прямой постановки вопроса, любовный треугольник не подходит для драматургической реализации подобной сверхзадачи. Чего только стоят мытарства трех героев в «Жюле и Джиме» Трюффо или холодящая кровь борьба за любовь — между неприкаянным праворадикалом и осанистым ветераном алжирской бойни — в «Поединке на острове» Кавалье.
В «Магнетизме» Мари Коломб, блиставшая некогда в сериале «Конец людей», исполнила роль возлюбленной обоих братьев. Ее Марианна — Франция начала 1980-х, составляющая романтический плейлист для одного, но смиренно остающаяся с другим до его кончины. С чем связана эта аберрация чувств? С отсутствием образа будущего. Диагностировав Жерому самовозгорание, она внезапно испытала симпатию к Филиппу — парню способному, но лишенному какого-никакого, пусть и самого хлипкого, фундамента. Огрев протагониста последним поцелуем, она съезжает на тракт, а его самого невольно подталкивает к выходу в большой мир.
Главный герой встречает финал в купе поезда. Его питает не только надежда на будущее, не только вера в третий путь, но и ответственность: обрести бы скорее самость, пока эта Франция окончательно не заплутала в мешанине заправок и забегаловок. С другой стороны, Кардона в этом диалоге с культурной традицией присоединяется к многоголосию коллег-современников. Программа MyFrenchFilmFestival если что и постулирует, то отказ от обобщений, выход на единственную непреходящую ценность — персональную историю каждого и каждой.
Советский философ Эвальд Ильенков говорил: «Речь рождается тогда, когда человек становится способен видеть себя глазами других, а то и глазами всего человечества». Похоже, попрощавшись со взглядом брата и открывшись новым горизонтам, Филипп отвешивает собственному голосу первый неловкий книксен.
Читайте также
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли