«Да здравствует Цезарь!»: Что есть истина
Да здравствует Цезарь! Реж. Джоэл и Итан Коэны, 2016
Божественное явление еще не снято
Андрей Карташов
1951 год, где происходит действие фильма, — это еще до рождения Итана и Джоэла, так что они могут уверенно трактовать это время как доисторическое. История Голливуда на излете студийной эры в их представлении — пеплум вроде того, что снимают в их фильме. Древний Рим времен упадка: здесь действуют те античные герои и титаны, которых в современном кино не осталось, — такие, например, как центральный персонаж фильма Эдди Мэнникс, человек, решающий проблемы. Нет, фильмы не были лучше — постановки, вписанные в сюжет «Цезаря» в виде пародийных скетчей, в лучшем случае посредственны, — но сам мир классического Голливуда и его обитатели крупнее и величественнее сегодняшних. Фильм Коэнов напоминает «Отель „Гранд Будапешт“», в котором Уэс Андерсон двигался от запустения настоящего к роскоши былого, от пластика и ДСП к бархату и бронзе. (В обоих игра с форматом кадра обозначает разные уровни повествования, а огромное количество звезд на втором плане и в эпизодах создает впечатление капустника.)
Интересно, что реальные люди появляются именно в тех сценариях братьев Коэн, которые посвящены кинематографическому вымыслу. В «Бартоне Финке», как все помнят, одним из персонажей был Фолкнер, еще не ставший нобелевским лауреатом, но уже пропивший мозги на сценариях категории B. Главный герой «Цезаря» Эдди Мэнникс не только реален, но даже назван в фильме своим настоящим именем, чего у Коэнов никогда не бывало. По телефону он принимает из Нью-Йорка распоряжения от Ника Шенка — так звали главу компании MGM, которая в фильме называется Capitol (на нее же работал и Бартон Финк). Во вселенной «Цезаря» этот человек, который так и не появится в кадре, — кто-то наподобие Бога-отца.
Масштабный пеплум, который снимают на Capitol, повествует о римском консуле, повстречавшем Христа и обращенном в веру у распятия, поэтому в одной из первых сцен Мэнникс, не желающий допустить оскорбления чьих-то чувств, собирает совещание с представителями нескольких конфессий. Теологических претензий к сценарию ни у кого нет, но православный священник возражает против сцены на колесницах из-за ее нереалистичности. По-английски такое называется suspension of disbelief, «приостановка неверия» — глядя на экран, мы знаем, что «так не бывает», но готовы забыть об этом на время сеанса, ведь это кино; святому отцу это не удается, потому что его скептицизм парадоксальным образом слишком силен. Коэны, вообще-то, обычно на его стороне, чему самым ярким примером служит «Серьезный человек», а остальные их сюжеты, полные шума и ярости и управляемые фундаментальным абсурдом, это подтверждают. В «Цезаре» братья тоже верны себе: они лучше других знают, что все это не взаправду, что на самом деле это переодетые актеры притворяются другими людьми. Но, чтобы это работало, надо, чтобы и зрители тоже притворялись.
«Божественное явление еще не снято» — гласит титр на месте недостающего кадра в рабочей версии грядущего блокбастера, которую смотрит Мэнникс, и это похоже на самоироничную метафору. Божественного явления нет, но мы притворимся, — наверное, в этом и есть проблема «Цезаря». Коэнов иногда критиковали за мизантропию и нигилизм, но никто не мог упрекнуть их в нецельности высказывания. Здесь же они как будто формулируют свою позитивную программу, знаком чего служит смена интонации — мы давно не видели настолько добродушного фильма этих авторов — но получается не очень убедительно: остужая все иронией и делая бесчисленные оговорки, братья никак не могут договорить свою мысль, как будто стесняются ее. Коэны предлагают нам не веру, но тот максимум, на который они готовы, — приостановку неверия. Этого достаточно для веселой комедии, но недостаточно для высказывания.
Да здравствует Цезарь! Реж. Джоэл и Итан Коэны, 2016
И все-таки верю
Алексей Артамонов
Каждый второй пишет, что «Да здравствует Цезарь!» — это капустник, и, в общем, не врет. Поначалу смотреть фильм, и правда, утомительно. Все эти бесконечные игры в голливудский наив 50-х, жонглирование жанрами и солнечная эксцентрика, которой, кажется, не будет конца. Длится это достаточно долго, чтобы поверить, что фарс и стилистические упражнения останутся единственными двигателями картины. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Коэны не в первый раз на грани фола балансируют между откровенным балаганом и серьезным высказыванием — с хитрой ухмылкой и фигой в кармане. Все становится на свои места, когда за сменой декораций и трюкачеством постановщиков начинают проглядывать классические коэновские темы.
«Да здравствует Цезарь!» целиком и полностью фильм о вере, начиная с того, что бутафорское кино 50-х целиком построено на вере в студийную условность. Эта условность здесь постоянно разрушается. Пленка застревает и загорается в окошке монтажного стола (феерическое камео Фрэнсис МакДорманд и привет Ингмару Бергману), актер забывает текст во время чарующего монолога, камера отъезжает, мы в павильоне, иллюзия обнажается. Работает это не столько на остранение (что остранять в чечеточном номере?), сколько на фиксацию того, насколько легко заставить зрителя верить, даже если он с самого начала знает, что перед ним аттракцион, и ему постоянно напоминают о цинизме людей, производящих чудеса. Конечно, чем оптимистичней представление, тем грустнее клоуны. Проблем у них хватает, и чтобы фабрика грез работала бесперебойно, кому-то эти проблемы надо решать.
Фиксер Эдди Мэнникс — идеальный герой братьев Коэнов. Собственно, все их герои похожи на Эдди Мэнникса: все они противостоят окружающему их абсурду, что, правда, никак не оберегает от бессмыслицы и не дает никаких гарантий, что завтра они не станут ее следующей жертвой. В происходящем они упорно ищут логику и отчаянно пытаются сохранить веру в здравый смысл. А вокруг идиоты и сумасшедшие, это понятно: на площадке сплошные нимфоманки, алкоголики и содомиты, а каждого нужно вовремя запустить в кадр, да еще и сохранить ему репутацию. Еще и сценаристы-леваки устроили саботаж и выкрали главную звезду, чтобы выклянчить у капиталистической студии денег на революционную борьбу. Но в вере нуждается всякий, и у каждого она своя. Порочная дива верит в чистоту и порядочность. Коммунисты свято верят в исторический детерминизм. Патриоты из авиационной компании, заманивающие Мэнникса на работу поспокойней и с доходом повыше, поклоняются водородной бомбе.
Эдди Мэнникс как рациональный человек и законопослушный христианин — убежденный центрист. Термин подходящий, ведь фильм о политике, хотя во вселенной Коэнов он имеет скорее экзистенциальное значение. И левые, и правые для него радикалы, а в религиозном смысле, наверное, даже еретики. Методичная борьба с хаосом, несмотря на явные издержки, миссия куда более понятная и с видимым результатом. К тому же, кино — для миллионов простых трудяг благо более бесспорное, чем мифическая революция. Оно одаряет верой и золотой пылью присыпает каждодневные заботы — ведь именно из этой потребности вырос классический Голливуд во времена Великой депрессии.
Основная претензия к «Цезарю» — отсутствие четко артикулированного высказывания. Мы привыкли, что буффонада у них всегда имеет трагическое измерение, а в этот раз как будто лишь отпущение всех грехов киноиндустрии и примиряющая апология магии кино. Но всегда ли нужно показывать в кадре божественное явление, чтобы зритель ощутил присутствие высшей силы? Очевидный ужас маккартизма не нуждается в специальном упоминании, чтобы иметь его в виду. Во всяком случае уж для американского зрителя. Карающая десница ветхозаветного Бога и так в фильме достаточно явно висит над беспечным Голливудом и грезящей публикой. Серьезный человек Эдди Мэнникс, из веры в здравый смысл преклоняющийся перед авторитетом главы студии и стоящий на защите статуса-кво, как и все герои Коэнов, евреи и невротики, является автопортретом. Но, как и всегда у них, выведенным с иронической дистанции. Бурлеск не отменяет серьезного содержания, а в данном случае легкомысленность формы работает с ним на контрасте. Коэны честно вписывают себя в эту конструкцию и, умело ублажая зрителя, указывают нам на то, что мы находимся там же. Обсессивный дискурс закона, наказания и находящегося между ними наслаждения для мужского мира является определяющим. Именно в этом мире, в известной степени, живем мы все.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса