«Милый Ханс, дорогой Петр» — Между запятыми
Самая громкая премьера Московского кинофестиваля — новый фильм Александра Миндадзе, снятый на немецком языке. Кино получилось противоречивое: по крайней мере, авторы «Сеанса» во мнениях о «Милом Хансе, дорогом Петре» не сошлись. Публикуем две рецензии: «против» и «за».
Лучшее, что есть в новом фильме Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр», — это проезды. В одной из сцен главные герои — немецкие инженеры, отправленные по обмену в СССР делать усовершенствованные линзы, — едут по железной дороге на свой завод. Накануне на заводе по вине одного из них — Ханса — произошла авария, и настроение у всех напряженное; тревожно стучат колеса вагона, по рельсам бежит привязавшаяся к Хансу собака, приставленный к группе переводчик вдруг замечает на грузовике, движущемся параллельно путям, своего двойника. Другая сцена: Ханс догоняет машину, на которой из поселка скрывается Петр — кочегар, присутствовавший при аварии и потому рискующий получить расстрельный приговор за вредительство. Ханс забирается в кузов, перебрасывается несколькими фразами с Петром — каждый говорит на своем языке, и они не понимают друг друга; двое долго едут вместе в молчании, а потом Ханс спрыгивает с грузовика и уходит обратно по лесной дороге.
Смотреть на истерику тоже можно максимум минут десять, после чего она утомляет.
Эти эпизоды — довольно продолжительные — играют в первую очередь пунктуационную роль, организуя ритм фильма. Свою задачу они выполняют, но из этого приходится сделать грустный вывод: «Милый Ханс, дорогой Петр» — картина, в которой запятые удались лучше того, что между ними. Сюжет, потенциально интересный и превосходно организованный драматургически (могло ли быть иначе у Миндадзе), реализован так, что происходящее понятно только смутно. В мизансцене, построенной на крупных и изредка средних планах, настолько мало воздуха, что непонятно даже то, где происходит действие (слово «поселок» в предыдущем абзаце — только предположение: из окружающей завод натуры мы видим один дом с крыльцом и полторы канавы). Первая сцена — долгий разговор за столом, снятый одним статичным планом, задает эстетику театральной условности; театр потом уходит, но условность остается. Это выглядит так, будто автор исподволь пытается перевести все во внеисторическую абстракцию — скрыть конкретные обстоятельства своего сюжета, которые волей и авторитетом д.и.н. Владимира Мединского объявлены несуществующими и, как известно, стоили Миндадзе цензурного скандала в Министерстве культуры.
«Милый Ханс, дорогой Петр» — Мир хрупкий, как стекло
Вполне вероятно, что все обстоит совсем иначе, и недостаток пространства объясняется, например, финансовыми причинами. Во всяком случае, ясно, что проблему режиссер осознает: компенсировать эти недостатки призвано ритмическое решение выстроить структуру фильма на контрастах. Кажется, любые два последовательных эпизода устроены по-разному: к примеру, простая режиссура той самой вступительной сцены, где персонажи геометрически рассажены за столом и ровно освещены, сменяется темным эпизодом в поезде, где камера выхватывает их по очереди; затем в сцене со взрывом на заводе вдруг появляется вид от первого лица. В этих решениях, однако, много стандартных ходов: каждый второй режиссер включает субъективную камеру в сценах аварий и взрывов, поскольку состояние шока или контузии — слишком удачный повод разбить повествование шумовыми эффектами, ракурсами с точки зрения лежащего человека и расфокусом. Но это не спасает от постоянного ощущения вакуума. Смотреть на истерику тоже можно максимум минут десять, после чего она утомляет. «Милый Ханс» же весь состоит из истерики: с крика герои переходят только на взволнованный шепот, то и дело прижимаясь друг к другу потными лбами, дерутся и трясут за грудки, что твои братья Карамазовы. Ничто, к сожалению, не искупит и имеющейся в картине эротической сцены, которая начинается игрой в шахматы и заканчивается, в общем, примерно ей же (о подробностях лучше умолчать). Дело тут даже не в чуждом режиссеру немецком материале: просто иногда оптика подводит, и завозные инженеры в этом случае не помогут.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса