Somnio ergo sum* — «Бегущий по лезвию» снова в кино
Прокат за последние несколько недель не то чтобы опустел, но настолько очистился, что в залах можно смотреть действительно хорошие фильмы. Вслед за «Психо» выходит в широкий прокат «the final cut»-версия «Бегущего по лезвию». О фильме Ридли Скотта и мифе, возникшем вокруг него, рассказывает Василий Покровский.
«Тут слишком светло», — говорит Декард. Зал, похожий то ли на музей, то ли на усыпальницу египетского фараона погружается в полумрак. За окном тысячей огней горит Лос-Анджелес, 2019 год. На экране компьютера — сверхкрупный план человеческого глаза. Человеческого ли? «Я буду вам задавать вопросы, а вы расслабьтесь и отвечайте как можно проще». Рику Декарду, одному из лучших блейд-раннеров, то есть «охотников за репликантами», поручено «отправить в отставку» несколько беглых андроидов последнего поколения. В будущем роботы живут среди людей и внешне ничем от них не отличаются. Единственная возможность узнать андроида — провести тест на эмпатию, задав несколько вопросов. Сделать это куда сложнее, чем кажется. Чтобы выяснить, что девушка Рейчел на самом деле робот, Рику Декарду пришлось задать около сотни вопросов. Роботы становятся умнее людей, и — кто знает? — может быть, однажды станут человечнее человека.
* Я вижу сны — значит существую
И сейчас его, кажется, любят ровно по тем причинам, по которым ненавидят поздние фильмы Скотта.
Голливудские продюсеры задумались над экранизацией романа Филипа К. Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» сразу после публикации в 1968 году. Но дело, как это случается в кино, шло небыстро — только к 1977 году Хэмптон Фэнчер закончил первый драфт сценария. Он и дал будущему фильму такое название — оно было позаимствовано из одноименного рассказа Алана Хоурса. Еще через три года к проекту присоединился британец Ридли Скотт, который уже успел прославиться «Чужим» (в нем, кстати, главным злом тоже оказался андроид). Сценарий Фэнчера не устроил как Дика, так и Скотта (ходят слухи, что его автор так и не прочитал оригинальный роман), и его потребовали переписать. В этот момент дает о себе знать строптивый характер режиссера, и становится понятно, что съемки легкими не будут. Бюджет все рос, сценарий переделывался, фильм откладывался. С началом съемок между режиссером и съемочной командой постоянно росло напряжение (натянутые отношения с исполнителем главной роли Харрисоном Фордом, как говорят, и вовсе едва не закончились дракой). Скотт хотел сделать все по-своему, а это значило только одно — увеличение бюджета. «50 смен под дождем», частые конфликты на площадке, разногласия с инвесторами — съемки «Бегущего по лезвию» больше напоминали стихийное бедствие, чем производственный процесс.
Голливуд о таком знал не понаслышке. Еще свежи были в памяти «Апокалипсис сегодня» и «Врата рая» Майкла Чимино. На этом злоключения, впрочем, для Скотта не закончились: его и продюсера Майкла Дили, который и привел режиссера в проект, формально уволили со съемок, но остальные продолжили работать — просто потому, что должны были закончить то, что начали. Дик увидел раннюю версию незадолго до смерти и, как считается, в гроб сходя, благословил. Впрочем, рабочая сборка фильма была разгромлена фокус-группой, поэтому фильм в срочном порядке пришлось перемонтировать — без участия режиссера. Вместо открытого финала первые зрители увидели хэппи-энд, а для пущей ясности был также добавлен закадровый голос с разъяснениями. Текст читал Харрисон Форд, и, по его признанию, озвучка была худшим моментом работы над картиной.
Это боевик без экшена, детектив без интриги, триллер без напряжения, фильм без героя.
Фильм вышел на экраны — и случилась катастрофа. Зрители, пришедшие на фантастический боевик, были в ярости. Критики разделились: одни фильм ругали, другие — прочили ему долгую славу. Но, что самое страшное, «Бегущий по лезвию» с треском провалился в национальном прокате. Культовым он станет много лет и пять монтажных сборок спустя. К десятилетнему юбилею студия выпустит «режиссерскую» версию ленты. От режиссера в ней, впрочем, только название — он в работе над монтажом участия практически не принимал. По-настоящему авторский, окончательный вариант, над которым Скотт имел полный творческий контроль, выйдет только в 2007 году. Премьера состоится на Венецианском фестивале. Каждая новая монтажная версия фильма так или иначе придавала фильму новые смысловые оттенки, а некоторые из них так и вовсе принципиально меняли концепцию. Но сегодня именно последний вариант — The Final Cut — считается наиболее близким к мифическому канону.
Кажется, что фильм, который мучительно шел до зрителя долгие 25 лет, вовсе не должен существовать. На первый взгляд, сюжета в нем практически нет: скромная история спрятана под длинными установочными планами и футуристичными пейзажами, — а тот, что есть, не выдерживает никакой критики. Это боевик без экшена, детектив без интриги, триллер без напряжения, фильм без героя. В любовной линии Рика Декарда и Рейчел нет самой любви, характеры у Скотта (за исключением, пожалуй, «антагониста» Роя Батти) прописаны пунктирно, о драме и говорить не приходится.
С какой стороны ни глянь, по всем голливудским стандартам это бракованный фильм.
Для искушенного зрителя «Бегущий по лезвию» слишком прост, для неискушенного — слишком сложен, для блокбастера слишком медлителен, для нишевого авторского кино — слишком мейнстримен, для хорошей экранизации Дика — слишком незатейлив (во время выхода сиквела тут и там можно было услышать речи о том, что он ближе по духу к первоисточнику, чем оригинальный фильм Скотта). С какой стороны ни глянь, по всем голливудским стандартам это бракованный фильм, который не мог конкурировать с выходящими в тот же год «Инопланетянином» и сиквелом «Звездного пути». При этом «Бегущий по лезвию» не просто существует, но неизменно входит в списки лучших. Без него, что называется, «невозможно представить [подставьте нужное]».
Немногие в 1982 году смогли разглядеть в «Бегущем по лезвию» тот визионерский потенциал, который и обеспечит фильму долголетие. Культовый статус и память потомков он получит ровно за то, за что его невзлюбили в момент выхода. И сейчас его, кажется, любят ровно по тем причинам, по которым ненавидят поздние фильмы Скотта: за лобовой символизм, пошлую многозначительность и пустые обобщения. Как фантастический фильм он выглядел чересчур странно (печать пережитого производственного ада?) и не был похож на другие жанровые работы. Магистральный сюжет, который должен заставлять героев меняться, в нем заменен ослабленной дисперсной структурой, в которой сглажены острые углы и заострены тупые.
Это город, в который провалилась вся вселенная.
В этом отношении фильм Скотта действительно оказывается ближе не к многомиллионным блокбастерам вроде «Звездного пути», а к скитальческому кино Нового Голливуда или картинам Джима Джармуша (тогда еще дебютанта). «Бегущий по лезвию» работает не на историю. Дизайн и конструирование фильмического пространства в нем важнее трехактной структуры. Эпизоды плохо клеятся один к другому, мотивации и развитие отдельных персонажей исчезают в «скрытых» сценах. Даже сегодня, когда фильм изучен вдоль и поперек, в нем остается много неясного. Что, например, происходит с Роем Батти в финале? Он, как слезы под дождем, растворяется в монтажной склейке.
Мир «Бегущего» — это гетеротопный мир свершившейся глобализации. Лос-Анджелес у Скотта — современный Вавилон, где смешались языки и цивилизации (некоторые герои фильма даже говорят на особом наречии — Cityspeak — помеси из нескольких языков). Это город, в который провалилась вся вселенная. Все смешалось в «Бегущем по лезвию»: немецкий экспрессионизм и американский нуар, ницшеанские мотивы и христианская символика, бруталистские экстерьеры и классицистские интерьеры, гонконгский футуризм и европейский неоренессанс, древние зиккураты и летающие машины, прошлое и будущее, сон и реальность, плоть и механизм, свет и тьма, жизнь и смерть, в конце концов люди и репликанты. Эстетика киберпанка, для которого «Бегущий» сделал больше, чем кто-либо другой, зиждется на неснимаемом внутреннем противоречии — высокие технологии здесь соседствуют с чрезвычайно низким уровнем жизни.
«Бегущий по лезвию», снятый не благодаря, а вопреки, создавался на монтажном столе в течение 25 лет.
В этой неопределенности и туманных намеках, разрешение которых оставлено на усмотрение зрителя, весь фильм. Все сто семнадцать минут финальной режиссерской версии. «Бегущий по лезвию», снятый не благодаря, а вопреки, создавался на монтажном столе в течение 25 лет. Это один из уникальных «процессуальных» опытов в истории большого Голливуда — фильм в состоянии вечного становления, не имеющий завершенной формы, полностью зависящий от точки зрения или версии, которую выберет для просмотра зритель.
«Бегущий по лезвию 2049»: Грустная пробежка
В нем всегда будет идейный разлом, шрам, фабричный брак, вызванный наличием нескольких взаимоисключающих вариантов. Каждый из них, опуская ряд малозначительных деталей, по-своему отвечает на ключевой вопрос фильма: «А сам Декард — человек или репликант?» Справедливости ради надо сказать, что у самих создателей не было однозначного ответа. Форд, например, был уверен, что сыграл человека, а Скотт считал Декарда репликантом. Вопросов не было только у сиквела, который тоже, к слову, провалился в прокате, но стал народным любимцем. В отличие от оригинала, он был создан благодаря, а не вопреки — родился из творческого согласия режиссера и продюсеров и полного контроля над материалом. Не потому ли в нем до обидного почти все понятно?
Экранный Декард, в отличие от Декарда книжного, не имеет жены и, что куда важнее, не мечтает о живой овце.
Вопрос о происхождении к концу века станет одним из ключевых для мейнстримного голливудского кино. Им будут мучиться все — от Нео до Гарри Поттера. На авансцену большого Голливуда выйдет «эвримен» (everyman), «всякий» человек, и именно Декард, мучимый вопросами самоопределения, стал одним из самых ярких его воплощений. Зритель фильма так до конца и не поймет, кто такой Рик Декард. Бэкграунда у него практически нет, о его прошлом авторы сознательно умалчивают. Известно лишь, что он вот-вот уйдет на пенсию. Экранный Декард, в отличие от Декарда книжного, не имеет жены и, что куда важнее, не мечтает о живой овце. В Харрисоне Форде здесь нет и тени харизмы археолога-авантюриста или межгалактического контрабандиста. Декард немногословен и почти безэмоционален. Он не храбрец и не трус, не герой, но и злодеем его не назовешь. Его называют хорошим сотрудником, но расследование движется случайными совпадениями и удачными находками. Декарду везет: он всегда оказывается в нужное время в нужном месте, а в финале так и вовсе остается жив милосердием «врага».
Кочевник Декард, блуждающий в лабиринтах клаустрофобного Лос-Анджелеса, несоразмерен миру, в котором живет. Он до конца не понимает замысла, частью которого стал. Ницшеанец Рой, переступивший пропасть между человеком и сверхчеловеком, — герой все еще модернистский. Он думает, что может оседлать реальность и изменить ход событий. И нет ничего удивительного в том, что его ждет поражение. В этом смысле Декард действительно герой будущего: в нем больше от линклейтеровских бездельников с их тягой к эпифаническим озарениям, чем от детективов из нуарных фильмов.
Единорог, который навязчиво приходит к Декарду во снах, не менее реален, чем люди на фотографиях Рейчел.
В параллельной вселенной именно пассионарий Рой Батти, борющийся за свое существование, наверняка стал главным героем фильма. Но для современного зрителя, который по отношению к событиям фильма живет в свершившемся будущем, полый, деиндивидуализированный Декард оказывается идеальным входом во вселенную фильма. Во времена, когда весь мир грозит схлопнуться до экрана ноутбука, «Бегущий по лезвию» с его медитативным, убаюкивающим ритмом и сомнамбулическими интонациями предлагает два часа странного визуального переживания. С этой точки зрения премьера финальной версии фильма на Венецианском фестивале накануне бума «медленного» кино не кажется случайной.
Эмпатия, память, глаз — смысловой треугольник «Бегущего по лезвию».
Картина Скотта уже на формальном уровне представляет собой попытку побега из переполненных пейзажей насквозь искусственного мегаполиса в лоно «натурального» одиночества. В фильме есть несколько слепых, воображаемых, практически недоступных глазу зрителя мест, поскольку все визуальное пространство фильма фактически ограничено одним лишь Лос-Анджелесом. Это Север, куда планируют сбежать Рейчел и Декард (в первоначальной версии фильма, впрочем, такие кадры были — их Скотт взял из неиспользованных съемок, сделанных для «Сияния»); врата Тангейзера и подступы к Ориону, о которых говорит Рой в финальном монологе; наконец, сновидения и воспоминания, которые за исключением сна Декарда не показаны на экране.
Герои «Бегущего по лезвию» лучше других знают о мире победившей фальшивки, и поэтому фильм Скотта, сотканный из обрывков лопнувшей в процессе глобализации мировой культуры, находится в истинно постмодернистской ситуации — когда копия вернее оригинала. Неспроста Декард активирует сюжет фильма, буквально проникнув по ту сторону фотографии, которая должна свидетельствовать об аутентичности воспоминаний Рейчел. Память о прошлом в фильме подернута сновидческим туманом, а сны — привкусом воспоминаний. Единорог, который навязчиво приходит к Декарду во снах, не менее реален, чем люди на фотографиях Рейчел. Если все это не хитроумный сон, тогда герои должны понимать, как оказались в той или другой сцене, но их скитания по пространству фильма через монтажные склейки подчас оказывается проще объяснить логикой сна.
Декард бродит по тем же улицам, что и Уолтер Нефф из «Двойной страховки» или Филип Марлоу из «Глубокого сна». Да и где, если не в Лос-Анджелесе, фабрике иллюзионистской машинерии, рассуждать о копиях? «Бегущий по лезвию» — формально неонуар (или, как его еще называют, «технонуар»), смело переплавляющий иконографические конвенции нуара классического, — вступает в диалог с жанром. Рейчел, которая в 1940-е наверняка была бы femme fatale, оказывается для Декарда не погибелью, а спасением — именно через ее внутренний конфликт он лучше понимает себя и, внешне холодный, учится сопереживанию.
Я вижу сны, следовательно, я существую.
Эмпатия, память, глаз — смысловой треугольник «Бегущего по лезвию». Тест Войта-Кампфа, призванный выявить способность к сопереживанию, предполагает наблюдение за глазом. Эмпатия держится на базе воспоминаний. Воспоминания (в данном случае представленные визуально) — то, что было когда-то увидено. Таким образом, зрение и эмпатия оказываются неразрывно связаны. И кино с его нехитрыми драматическими структурами в XX веке оказалось самым эффективным (во всяком случае, самым массовым) инструментом для выработки эмпатии в индустриальных масштабах. В условиях перепроизводства, когда рынок заполнен одними и теми же схемами переживания, и появляется «Бегущий по лезвию» — фильм о становлении зрителя.
Неудивительно, что многих он отталкивает своей драматической неуклюжестью — «Бегущий по лезвию» что тогда, что сейчас требует особого навыка зрения, который позволит разглядеть за клубами дыма и мерцанием неона историю сверхчеловеческой любви. Интерпретация «Бегущего по лезвию» десятилетиями упирается в Декарта. Но сегодня она уже кажется недостаточной. Если кино — это действительно запечатленное сновидение, позволим себе перефразировать картезианскую максиму: «Somnio ergo sum». Я вижу сны, следовательно, я существую. Чтобы установить искусственную природу Рейчел, Декарду потребовалось около ста вопросов, но самому Декарду, если бы ему пришлось пройти тест, достаточно было бы задать только один: любит ли он кино?
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса